Мир и хохот - Мамлеев Юрий Витальевич (читать книги бесплатно полностью .TXT) 📗
И, поразмышляв — каждый по-своему — немного о Первоначале, они тронулись: в метро, в подземку, сияющую роскошью сложных времен, вселяющую бодрость. В глаза пассажирам не вглядывались, но одобряли всех.
Оказались далеко в стороне от центра и пошли пустырями. Пустырь на пустыре.
— Долго ли идти, ноги сломаешь, — ворчал Степан.
— Вон лесок, а вон домик девятиэтажный. Мы почти там.
Постучали в неказистую дверь на третьем этаже.
Из квартиры тотчас выбежал молодой человек. Лохматый, с пронзительно-тревожным взглядом, обращенным внутрь себя.
— Его зовут Митя, — пояснил Данила Степану. Степан согласился.
— Заходите, заходите, только ненадолго, — скороговоркой отметился Митя.
Зашли.
Однокомнатная квартира была почти пустая, но не от бедности, а из принципа.
— Я пустоту люблю, — пояснил Митя, усаживаясь за единственный стол.
— Как и обещал, я принес вам, Митя, копию статьи этой.
И Данила вынул из внутреннего кармана пиджака бумаги.
— Благодарен, благодарен. Очень благодарен. Хотя я статей не читаю. Но эту прочту.
Глаза Мити опять уставились внутрь себя. Потом он заметил:
— Мне бежать скоро надо.
Степан удивился. Бегал же этот молодой человек от самого себя. Очень себя боялся — поэтому. Поглядит сам в себя, увидит что-то в душе — ахнет и побежит. Так и бегает вдоль и поперек. От себя хочет скрыться.
Данила только открыл рот, чтоб объяснить Степану, как Митя тут же его перебил и истерической скороговоркой начал:
— Да я сам все скажу. Мы тут люди свои. Раз вы, Степан, с Данилой Юрьевичем. От себя бегу. Ужасаюсь, знаете, и бегу.
— Да вы вовсе не жуткий, — робко возразил Степан. — Красивый даже.
— Не говорите. Но я сам не пойму, отчего я ужасен. Не пойму, но бегу.
— Вы смерть свою не любите, значит? — осведомился Степан.
— Да нет, при чем здесь смерть. Говорю: себя боюсь. Гляну в себя — увижу огромное, непонятное и еще что-то, даже слов нет выразить. Увижу — и тикать.
— Так от себя же не убежишь, — изумился Степан с добродушием.
— Убежишь, если захочешь. Я не просто ведь бегаю. Могу и присесть.
— И что?
— Глазки закрою — чтобы вовне и вовнутрь не смотреть. Закрою с пониманием, не просто так. И тишина наступает. Себя не вижу. Ничего не боюсь.
— Исступленный вы человек, Митя, — заметил Данила. — Слишком уж в себя не заглядывайте. Может, видите вы там другого, а не себя.
— Хватит, хватит! — чуть не завизжал в ответ Митя. — За статью спасибо. Но не надо в меня тыкать. Я не медведь какой-нибудь в зоопарке.
— Никто в этом не сомневается, — ответил Степан, покачав головой.
— Я знаю только одно, — раскрывал душу Митя, — если я выдержу, не сбегу, а загляну надолго внутрь — меня не будет. Будет тот, кого я не знаю и понять не могу. Мне страшно.
— Это-то понятно, — сочувственно проскулил Степан. — Но почему бежать-то ногами надо, физически?
— Мне помогает. Во время бега я сам не свой делаюсь. В том смысле — что не тянет глядеть в себя, даже после бега, на время, конечно. Потом опять тянет. Порой даже думается стать другим, не похожим ни на что. Ну, я побежал. Вы сидите тут, если хотите. В холодильнике что-то есть поесть. Вот ключ, я прячу под коврик. Все равно все пусто в основном.
— Нет уж, мы тоже убежим. Только в другую сторону.
— Ваш выбор.
— А у вас другие-то методы есть, чтоб не тянуло в себя?..
— Есть, есть. Но не ваше это дело, наоборот. Ну, я побежал.
…Данила и Степан распивали пиво у заброшенной станции метро.
— Хорош, — сказал Степан, отпив.
— Но в жизни может быть опасен. В будущем. Он еще на пути к тому, чтоб его сознание кардинально изменилось в сторону от человеческого. Но это не скоро, думаю. Пока он в дороге.
— Тебе лучше знать, Данила Юрьевич. Но какой же он будет, если глянет в себя навсегда? В себя невидимого до сих пор?
— Этого никто не знает, — сухо ответил Данила. — Бегом — это он шутит почти, я так думаю. На самом деле он знает, как закрыть дорогу в свою бездну, если она уже показалась. Но считаю, все-таки глянет. Глянет, куда он денется.
Степан поглядел вдаль. И увидел, как Митя бежит — бежит в лес. «Далеко пойдет парень», — мелькнула у Степана мысль, и он широко улыбнулся в глаза Даниле, как бы призывая его впасть в сокровенную жизнь.
Внезапно Степан почувствовал свое бездонно-чистое сознание физически, как свое тело. Это с ним бывало иногда. Тогда свое тело, наоборот, он ощущал как мечту, как дымок какой-нибудь. В этом состоянии он и застыл. Данила улыбнулся, все понимающий, и решил помолчать, пока Степан не вернется в ад. Блаженство длилось недолго, и Степан вернулся.
Данила вдруг попросил Степана рассказать о своих метафизических друзьях. «Из интеллигенции, так сказать», — подчеркнул зачем-то.
Степан охотно и с прибаутками поведал. «Друзья они мне, в думах моих они всегда есть», — пояснил он Даниле.
— Хорошо, познакомь меня с ними, — предложил Данила.
Степан согласно откликнулся.
— Поглядел ты немного, Степан, на людей измененных, выходящих за пределы здравого смысла очень и очень далеко, теперь ты покажи своих. Они, я понял, другие, чем мои, и, может быть, мы будем нужны друг дружке.
— Там Стасик исчез, — произнес Степан сурово.
— Это тоже обсудить надо… У меня есть наметки, — отвечал Данила.
Вдали показался Митя. Он бежал обратно.
Глава 16
Лене и Сергею все же удалось вывести Аллу и Ксюшу из состояния ужаса. Это были тончайшие усилия и в сфере метафизики, и в сфере чувств. Они встречались не раз.
После этого немного затихшая, но внутри напряженно чего-то ожидающая Алла принимала в очередной раз у себя Лену и Сергея. Пришла также и Ксюша со своим Толей.
— Хотелось бы услышать от тебя, Лена, окончательно: ты в принципе допускаешь возможность изменения прошлого? — спросила Алла.
— В принципе — несомненно, да. Может быть, даже для человека. Но практически, чтобы такое могли совершать люди, — слишком маловероятно. В каком-нибудь локальном случае — допускаю. Но в иных масштабах — нет, иначе произойдет тотальное разрушение и изменение уже не этой цивилизации, а всего мира. Кто-то позаботится и не допустит такого. Ведь рановато еще.
— Когда мир агонизирует, и это возможно, — вставил Сергей.
Толя же возмущался и по-прежнему отстаивал обыденность. «В обыденности-то лучше! — приговаривал он. — Не готовы мы еще пока». И выдвигал свои нудные объяснения: да, в морге лежал похожий, а над самим Стасом какая-то организация творит эксперименты.
— Какие — мы не знаем, и что хотят — тоже. В милицию заявлять не надо — убьют, если нужно — и саму милицию заодно. Но Стас жив, и есть надежда…
— Говорун ты, говорун, — остановил его Сергей. — А вот как же видения в зеркалах, Нил Палыч и всякие другие феномены?
Раздался тихий-тихий телефонный звонок.
— Это Нил Палыч, его душок, — предупредил Сергей. — Пора ему объявиться.
Ксюша подошла, но оказался Андрей.
— Как Алла?.. Как ты?.. И то хорошо… А Толя все свою линию гнет?.. Бедненький, хочет успокоиться. А для меня, Ксения, мир совсем стал непонятен, и потому меня тянет не в бездну, а морду бить прохожим.
— Смотри, на тот свет не попади или в милицию, — обеспокоилась Ксюша.
И наконец Алла объявила:
— Кстати говоря, звонил Степанушка. Более того, он хочет прийти ко мне послезавтра к вечеру, часов в пять, чтобы видеть, как он сказал, «всех». А потом пояснил, что думает о Ксюше с Толей и Лене с Сергеем и обо мне.
— Ему-то мы всегда рады, бесценный народный метафизик! — воскликнул Сергей.
— Но придет не один. Появился у него новый друг. Сказал, что «необыкновенный». Звать Данилой Юрьевичем.
— Что ж за птица такая? — удивился Толя. — Как кот на голову…
— Раз он сказал «необыкновенный», значит, не кот, а свой человек, — решительно заявила Лена, отхлебнув винца. — У Степана поразительное чутье на метафизиков. Он их за километры чует, где бы они ни были: в пивной, в науке, на стройке… И не горазд он тем не менее на похвалу. А раз сам удивился от этого человека, то и милости просим Данилу Юрьевича к столу.
