Револьвер для Сержанта Пеппера - Алексей Парло (читать книги .TXT) 📗
– От чего? – спросил Шурочка, пытаясь кое–как отделить реальность от сна... Или одну реальность от другой? Или это вообще всё сон? Думалось и понималось с трудом. И самое главное, при чём здесь Майлз Дэйвис? Ну, было бы понятно, если бы он, Шура, был Аликом, но ведь нет! Не был он им, никогда не торчал от джаза и фьюжна, не ценил синкоп, контрапунктов и свободных импровизаций!
Но разобраться со всем этим до конца ему сейчас было не суждено. Тамарка оттолкнула Миху, бросилась на могучую (ну, если честно, то и не так, чтобы...) Шурину грудь и по–бабьи запричитала:
– Шурочка, милый мой! Что же это, а? Ведь говорила я, говорила – не пей! От неё всё зло, от водки! Не пей больше, Шурочка, не пей! Врача найдём, профессора... Или гипнотизера... Я слышала, сейчас гипнозом лечат... Совсем ведь в хроника превратишься! Не пей, слышишь! Поклянись мне сейчас же! Детьми поклянись.
– Какими детьми, Том? Ты о чём вообще?
– Нашими детьми, Шурочка, нашими! Я тебе много нарожаю, ты только не пей! Я от тебя алкаша рожать не собираюсь!
– Да и не надо, Том! Я как–то об этом и не думал ещё...
– А я думала! Или ты что, поматросил и бросил? Всю жизнь мне испоганить хочешь? Я семью хочу, нормальную семью! Хватит мне уже шлюшничать!
От такого мощного, но искреннего напора мысли в Шуриной голове опять закружили хоровод, и он совсем было собрался по привычке отключиться, и отключился бы, наверное, если бы не Макаров. Тот нежно, но твёрдо отстранил Тамарку и подал Шуре стакан с тёмно–красной жидкостью.
– Сухонькое? – с надеждой спросил Шура.
– Компот. На кухне банка стоит, ну, я и открыл... – извиняющимся тоном сказал Макаров и посмотрел на Миху.
– Наверное, кто–то из дам принёс. – ответил тот. – Хотя, не помню.
Шура взял у Макарова стакан и залпом выпил. Уже на излёте последнего глотка он понял, что дал ему Макаров. Но было поздно. Он опять знал.
– Крепит? – спросил он у Мака... нет, у Маккартни.
– Закрепляет, – ответил тот, глядя Шуре прямо в глаза.
– А ты, Паша, тоже врач? – спросил Алик, наблюдая эту дуэль глазами. – Ну, Шура, понятно, профессионально помыслил, ну, насчёт запоров...
– Нет, Алик, он не врач! – мрачно сказал Шура. – И не Паша он, а...
В этот момент из стены за спиной Маккартни показалась голова Сержанта Пеппера и прошептала Шуре: "Не надо! Молчи! Пусть он сам скажет!". Шура поперхнулся и замолчал, обводя присутствующих взглядом. Впрочем, ни Алик, ни Миха, ни Тамарка Сержанта не заметили. А Полу и не нужно было его замечать, понял Шура. Он знал. И поэтому почти сразу продолжил Шурину фразу:
– Позвольте представиться, друзья. Пол Маккартни.
После некоторой заминки Миха медленно произнёс:
– Так... Один раз позволили представиться – Павел Макаров. Второй раз позволили – Пол Маккартни. А в третий раз кем назовёшься, Майлзом Дэйвисом?
И Шура обречённо понял, что Майлз Дэйвис был тоже не случаен.
– Нет, не Майлзом! Никогда не любил джаз! – со злобой воскликнул Маккартни. – Тупая музыка для снобов! А я – действительно Пол Маккартни.
– Ага! – хохотнул Алик. – А я – Джон Леннон!
Но в этот момент из стены напротив Алика высунулась голова Джона Леннона и сказала: "Нет! Джон Леннон – это я!", после чего исчезла. В комнате раздался какой–то звук – это сползла по стене Тамарка. Но никто, кроме Шуры, не обратил на это внимания. Маккартни, скрестив на груди руки, гордо стоял посреди комнаты, Алик и Миха смотрели на него со смесью ужаса и обожания. Шура, охнув, поднялся с дивана, на котором лежал, взял со стола стакан с остатками закрепителя и и пошёл оказывать первую помощь. На полпути к Тамарке он вдруг понял, что давать ей закрепитель нельзя ни в коем случае и, поставив стакан на один из стульев, отправился на кухню за водой. Набрал воды в чайную чашку, скользнул взглядом по неоткрытой банке с компотом, пробормотал: «Что и требовалось доказать!» и вернулся в комнату. Тамарка уже пришла в себя и устроилась на диване. Немая сцена продолжалась.
– Ну, что молчим? – спросил Шура. – Может, лучше сухонького?
– Какого сухонького? – моментально отреагировала Тамарка. – В себя прийти не успел! И думать не смей! О здоровье подумай!
– О каком здоровье?! Я нормально себя чувствую!
– Нормально! Ты это потом детям будешь рассказывать, навещая их в больнице!
– Да каким детям?! Ты что, прямо сейчас собралась этим заняться?
– А хотя бы и сейчас! – Тамарка действительно была прекрасна в гневе. – У тебя же от друзей секретов нет, вот и сделаем ещё одно тайное явным!
Она рванула блузку на груди, обнажая грудь, лишь слегка прикрытую ажурным бельём. Миха охнул, Алик, видимо, рефлекторно, потянулся дрожащей рукой к ноге Маккартни. А Пол, чуть отойдя в сторону, чтобы оградить себя от грязных домоганий художника, улыбнулся и сказал:
– Томочка, я, конечно, понимаю, что всё происходящее очень напоминает театр абсурда, но, по–моему, вы переигрываете. Повремените с интимом. У нас сейчас совершенно иные проблемы, и сексом вы их не решите.
Странно, но Тамарка к голосу разума прислушалась. Запахнула блузку, поправила сбившуюся прядь волос и глухо сказала:
– Простите меня, дуру. Жалко ведь этого... гинеколога... – и всхлипнула.
То ли специально она так сказала, то ли просто так получилось, но Шуре (и не только ему!) явственно послышалось в окончании фразы слово «олуха». И, пока он напряжённо думал, обижаться ему или тихо радоваться, Маккартни уже разлил коньяк по рюмкам и предложил выпить за их чудесную встречу, которая, несомненно, послужит фундаментом для дальнейшего знакомства и весьма плодотворного сотрудничества. Аплодисментов за свой спич от Одиноких Сердец он не дождался – слишком все были ошарашены – однако выпили все с удовольствием. Что характерно – и Тамарка тоже.
Далее всё развивалось по вполне обычному сценарию, разве что более спокойно, чинно, и под музыку «The Doors», что, как отметил Шурочка, Пола весьма веселило. Члены «Клуба» вели себя пристойно, с вопросами к Полу не приставали, очевидно, дожидаясь, пока он сам прояснит все интересующие их моменты. А тот, казалось, вовсе даже не замечал всей несуразности ситуации, шутил, смеялся, делал Тамарке комплименты, переводил тексты звучавших песен, в общем, работал, так сказать, душой
