Черная свеча - Мончинский Леонид (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
— Гражданин начальник! — раздался впереди знакомый голос доктора из Ленинграда.
— Ну, шо тоби, шо, голуба? За гробиком пришёл, купаться не хочешь! — ухмыляясь, шутил Стадник, однако, послушав доктора, сменил тон: — Шо — шо? Эй, куды прёшься! Сдурив, падла чахоточная! Ты пиджог?!
Этап заволновался. Зэкн начали подниматься на носки, чтобы разглядеть поджигателя.
— Вылез сам! Не менжанулся! Из воров, поди?
— Тю, придурок, не видишь разве — политический. Из интеллигентов.
— Кирова им мало — лагерь спалили!
Доктор стоял перед Стадником, смущаясь общего внимания, комкая в руке забрызганный кровью платок.
— Вы так и доложите кому следует. Столыпин Федор Фёдорович поджёг весь этот ужас лично. А я пошёл…
— Куда ты пошёл, козявка?! — ошалел от нахальства зэка старшина.
— В побег! — крикнул доктор и опять задохнулся кашлем.
— Застрелю, — благодушно улыбнулся Стадник, — чтоб собаки не разорвали. Так что вертайся в строй, я майора кликну. Марш в строй, гнида!
Доктор с выдохом толкнул в грудь старшину обеими руками и побежал к завалившемуся проволочному заграждению, ходульной трусцой смешно выбрасывая перед собой непослушные ноги.
— Стоп! — заорал рассвирепевший Стадник, поглядел на этап и снова крикнул: — Стреляю!
Доктор быстро выбился из сил, едва шевелил ногами. Он повернулся в тот момент, когда успокоившийся старшина поднёс к плечу приклад автомата… Доктор хотел что-то крикнуть, но пуля пришла чуть раньше.
Доктор медленно поплыл к земле, развернулся спиной к стрелку, сделал шаг вперёд и, получив ещё одну пулю, шлёпнулся лицом в колымскую землю.
Упоров позавидовал доктору. В тот, неожиданный для всех момент такой скорый, вроде бы безболезненный конец виделся ему идеальным вариантом избавления от холода, голода и дурных надежд. Все равно когда-нибудь убьют или зарежут, так ведь пока дождёшься того, ого — го как намучаешься! И, взглянув на человека, так подумалось — укравшего его пулю, зэк вдруг сказал себе: «Дурак!», внутренне содрогнулся, почувствовал или увидел маету расставания души с телом. Она была застрелена вместе с доктором, она кричала в каждой клетке своего остывающего дома, надеялась, не хотела с ним расставаться. Ей было страшно, потому что страшно было ему, даже без пули меж лопаток…
«Всему своё время, — Упоров закрыл глаза, чтобы не видеть жуткого прощания. — Твоё ещё не пришло…»
— Шпаковский! — позвал посуровевший Стадник. — Ты шо хотел донести до нашего сведения? Знаешь, кто лагерь спалил?
Упоров снова взглянул на бывшего парторга… Тот был уже не столь решителен, зато оказавшийся рядом с ним Ираклий рассматривал его с недвусмысленным вниманием.
Шпаковский открыл рот, глянул на Ираклия, снова закрыл, явно нервничая. В конце концов сказал:
— Чахоточный и есть, которого вы сразили, гражданин начальник! Ночью в окно лукался, когда я парашу искал.
— Ты ничего не перепутал, Шпаковский? Мабуть, другой злыдень был. Ночью они уси на одно лицо.
— Он не ошибся, гражданин начальник, — подтвердил Ираклий. — Такой и ночью врага разглядит.
Шпаковский быстро кивнул, продолжая заботиться о себе уже с большим старанием и не спуская с грузина насторожённых глаз.
— Ты, Шпаковский, должен был раньше сказать: сам видишь, сколько людей страдает. Но все одно, молодец! А этот…
Старшина кивнул в сторону проволочного заграждения:
— Надо ж, гадость какая! За интеллигента канал! С виду-то и не подумаешь!
Подошедший майор молча осмотрел труп доктора, недоуменно пожал плечами, спросил безразличным голосом:
— Нашли поджигателя, Стадник?
— Так точно, товарищ майор! Убит при попытке к бегству.
— Этот? — майор указал пальцем в сторону лежащего доктора.
— Он самый. Свидетель есть. Эй, Шпаковский!
— Не надо! — майор недовольно поморщился. — Этап возвращается. Выдать сухари, чай, селёдку. Вас благодарю за службу.
— Служу Советскому Союзу! — прогавкал старшина, и, повернувшись к заключённым, не выдержал, осклабился, потеряв всю свою молодцеватость, и каждая оспинка на его грубоватом простодушном лице расплылась в счастливой улыбке.
— Поздравляю, гражданин начальник!
Каштанка услужливо вытянул из-за плеча бандеровца тощую шею:
— Такому выстрелу товарищ Ворошилов позавидует.
Старшина был начеку, но праздник вор ему испортил.
— Молчать, заключённый Опенкин! Не понимаете по-доброму, тоди усе буде по закону!
— Тогда чеши за селёдкой, пидор. Не слыхал — товарищ майор приказал?!
— Какой он тебе товарищ, вошь тюремная?!
— Иди спроси! Но вначале тащи селёдку!
Заключённые понимали — Стадник непременно застрелит вора при случае, однако забава им нравилась, этакая игра с ощущением неизбежного конца. При этом многие из них, окончательно разуверившиеся во всяком добре, испытывали что-то похожее на удовольствие от того, что кто-то уйдёт раньше их. Даже обезножевший после лежания на холодной земле профессор математики Футорянский смотрел на все с тихой улыбкой, освободив мочевой пузырь и забыв на время о своих бесполезных конечностях, размягчившихся до состояния студня…
Упоров взглянул на Шпаковского. Какая-то часть души ещё жила ожиданием неприятностей, по он нарочито небрежно вынул бритву и начал срезать ногти. Он хотел доказать себе, что ничего не боится, потому останется в выигрыше при любом раскладе дел. Он хотел себя обмануть…
Он открыл глаза, и молодой блатарь с хищной улыбкой раздражённо спросил:
— Ты чо, на курорте, боров?
— А у тебя есть запасные фиксы?
— Нет, а что?!
— Тогда спрячь те, что есть! Зачем пришёл?
Упоров сел на нары, нащупал натруженною поясницу. Сто ходок в смену с тяжело гружёной тачкой по прогибающемуся дощатому трапу. Это норма. После трех дней работы он вернулся к мыслям: не вскрыть ли себе вены… Именно на третий день ему начало казаться — в коробе лежит тонн десять породы, сзади грохотала такая же махина и при малейшей остановке могла сбить с ног, покалечить или убить. Ему всё-таки удалось убедить себя — тачка катит не породу, а куски бесконечного срока. Надо его вывезти весь — до последнего камешка, чтобы выбраться из сырой шахты на волю, где не будет постоянного ощущения голода и опасности, как сейчас при виде этой нахальной рожи молодого блатаря.
— Тебя ждут в третьем бараке, — сказал блатарь. — Надо торопиться.
— Кому надо, пусть торопится, — ответил Вадим со всем доступным ему в эти минуты спокойствием. — Ты только не погоняй!
Зэк что-то уловил в тоне Упорова, промолчал с угрюмым выражением податливого к гримасам лица. Они прошли мимо дежурного, сделавшего вид, что дремлет, и, подняв воротники, вступили в холодную северную ночь.
«Все-таки ты рождён для потерь, -Упоров старался идти так, чтобы посыльный не оказался со спины. — Потерял сон, теперь можешь потерять и жизнь: там у них, говорят, круто…»
В третьем бараке было светлее и чище, чем в остальных. Воры любили порядок, возможно, не все, но те, кто любил, могли его и обеспечить. Они сидели вокруг стола, передавая по кругу кружку с чифиром, которая постоянно наполнялась расторопным татарчонком с порванной левой ноздрей короткого носа.
Со стороны человеку несведущему наверняка бы показалось — собрались крестьяне обсудить свои дела, И происходит это не в Стране Советов, где на собраниях положено кричать и обличать, а в какой-то другой, тихой. Может быть, даже без тюрем, сказочной державе с трезвым королём при власти.
На самом деле вес было не так. Хороший вор всегда талантливый актёр, и сыграть то же мирное настроение вору ничего не стоит. При этом он не выдаст истинного расположения своего мятежного духа. Естественно, до поры до времени…
Воровской дух — тайна, непостижимая для случайного человека с улицы или с нар рабочего барака, где каждой фраер только и думает о том, чтобы выжить.
Выжить! И никаких там тонкостей в образе жизни, без которых вор просто не вор, а обыкновенный порчушка, озабоченный низменными потребностями желудка.