Осада, или Шахматы со смертью - Перес-Реверте Артуро (книги без сокращений txt) 📗
— Свои, по крайней мере, я им не открою, — решительно произносит Лолита.
Она мрачнеет. Задумывается. Жестче становится линия поджатых губ.
— Уладим как-нибудь.
Мантилья откинута на плечи. Волосы собраны в узел на затылке и заколоты черепаховым гребнем. Рядом с тарелкой, на которой ее пальцы крошат ломтик миндального торта, лежат закрытый веер, бархатный кошелек и стоит стакан прохладительного — молоко с корицей.
— Я слышал краем уха — у тебя неприятности, — понизив голос, говорит дон Эмилио.
— Вы хотели, наверное, сказать, что и у меня тоже? У кого их сейчас нет?
— Ну да, ну да — конечно. И у меня, и у Мигеля…
Лолита кивает, не произнося больше ни слова. Как и очень многим негоциантам, государственное казначейство должно ей пять миллионов реалов, из каковой суммы выплатило всего лишь десятую часть — 25 000 песо. Если долг так и не будет погашен, это грозит банкротством или по меньшей мере приостановкой платежей.
— Я, дитя мое, знаю наверное, что правительство получило от Лондона ссуду и располагает денежками, но кредиторам из них не перепадет ни единого песо… Точно так же распорядилось оно и деньгами, поступившими из Лимы и Гаваны.
— Неудивительно… Поэтому у меня так неспокойно на душе, дон Эмилио… Мало-мальски серьезный удар — и я останусь без ликвидных средств.
Санчес Гинеа уныло покачивает головой. Лолита замечает, что и он утомлен, озабочен, и даже такое событие, как крещение внука, не веселит его. Слишком много невзгод и забот лишают спокойствия того, кто был ближайшим другом и партнером ее отца. Кончается эпоха, тихо произносит он. Мой Кадис исчезает, с ним вместе угасну и я. Но не завидую вам, молодым. Тем, кто будет жить здесь лет через пятнадцать-двадцать. При каждой встрече старик непременно заговаривает о том, что ему пора удалиться на покой, отойти от дел, передав их всецело на попечение Мигеля.
— Ну а что слышно о нашем корсаре?
Задав этот вопрос, дон Эмилио оживляется — как будто свежий морской ветер выдул тягостные мысли — и даже слегка улыбается. Лолита придвигает руку к стакану, но не прикасается к нему.
— Все вроде бы слава богу… — Она на миг устремляет взгляд туда, где за окном виднеется бухта. — Однако морской трибунал разбирает дела страшно медленно. В треугольнике Гибралтар — Тарифа — Кадис вообще все движется еле-еле. Вы сами знаете, друг мой, что «Кулебра» — большое подспорье, но не выход из положения. Да и кроме того, все меньше французских кораблей рискует плавать в наших водах… Придется, вероятно, идти за добычей подальше, за мыс Гата.
Старик кивает. Улыбается, вспоминая, вероятно, как противилась Лолита его уговорам, как не желала иметь дело с корсарами.
— Наконец-то ты стала воспринимать его всерьез и как должно, дитя мое.
— Что делать, что делать, дон Эмилио… — Она тоже улыбается не без насмешки над собой. — Трудные времена…
— Может быть, пока мы тут, он уже захватил очередной трофей. Нынче утром по эту сторону Торрегорды заметили два судна. Уж не наш ли это капитан Лобо конвоирует добычу?
Лолита невозмутима. Она тоже получила сведения с дозорной башни.
— Как бы то ни было, — говорит она, — надо постараться, чтобы он вскоре опять вышел в море.
— Ты, помнится, говорила — в Левант?
— Да. После падения Аликанте там очень оживилось судоходство. «Кулебра» сможет использовать Картахену как свою базу.
— Недурно придумано… Совсем недурно…
Оба замолкают. Теперь уже старый дон Эмилио задумчиво смотрит в окно, а потом обводит взглядом оживленный зал. Весь он гудит мужскими и женскими голосами, говором и смехом, приглушенными возгласами хорошо воспитанных детей. Праздник длится, отчуждаясь от неумолимой действительности, что кипит за стенами гостиницы, а сюда проникает лишь время от времени, напоминая о себе отдаленным грохотом французских орудий. Мигель Санчес, заметив, что отец и Лолита уединились и ведут в стороне приватную беседу, с улыбкой на лице, с сигарой в одной руке, с бокалом — в другой направляется к ним. Но старик жестом останавливает его. Мигель, отсалютовав бокалом, послушно поворачивает назад.
— А про «Марка Брута» ничего не слышно?
Дон Эмилио спрашивает это, понизив голос, ласково и участливо. Но от вопроса тень наползает на лицо Лолиты — наследницы торгового дома Пальма. Судьба корабля давно уже не дает ей покоя.
— Пока ничего. Запаздывает… Должен был выйти из Гаваны пятнадцатого числа прошлого месяца.
— Где сейчас, неизвестно?
Лолита не хочет лукавить и, пожав плечами, повторяет:
— Пока ничего. Но жду… жду со дня на день.
На этот раз молчание — долгое и многозначительное. Собеседники — люди опытные и знают, что корабль может погибнуть — потерпеть крушение, попасть в руки корсаров. Да мало ли в каком еще обличье явится злая судьба… Один-единственный рейс способен разорить или озолотить фрахтовщика. «Марк Брут», считающийся лучшим кораблем компании Пальма: 280-тонный, окованный медью, с четырьмя 6-фунтовыми пушками — везет в Кадис груз чрезвычайной важности и особой ценности, из коего компании Санчеса Гинеа причитается небольшая часть. В трюмах — сахар, зерно, индиго и 1200 медных отливок из Веракруса. Сколь бы сердечны ни были их отношения, табачок все же, как говорится, держать надобно врозь, а потому главного дон Эмилио не знает — помимо всего этого, там же припрятаны 20 000 серебряных песо, которые принадлежат Лолите и должны обеспечить наличность, а значит, и кредит. Их пропажа нанесет ей сильнейший удар, тем более тяжкий, что на этот раз, из-за деликатности всей операции, морские риски пойдут за счет компании «Пальма и сыновья».
— Ты много поставила на эту карту, дитя мое, — произносит наконец Санчес Гинеа.
Невидящий взгляд Лолиты по-прежнему устремлен куда-то в пустоту. Кажется, слова старого друга семьи не достигли ее слуха. Но вот, едва заметно вздрогнув, она очнулась, виновато улыбнулась. Виновато и печально.
— Вы просто не знаете, дон Эмилио… По тому, как идут дела сейчас, не «много», а — всё.
И снова, отвернувшись к окну, смотрит на море, приносящее в Кадис удачи и катастрофы. Вдалеке видно, как при входе в бухту лавируют под норд-вестом корабли, стараясь при проходе мимо Пуэркаса и Диаманте не приближаться к французским батареям.
Господи, сделай так, чтобы вернулся наконец «Марк Брут», думает она в тревоге. Сделай так, чтобы он вернулся…
Облокотись о планшир левого борта, Пепе Лобо рассматривает в подзорную трубу корабль, который стремительно приближается к «Кулебре» со стороны мыса Рота, — обе мачты слегка скошены к корме, косые, латинские паруса, надутые попутным ветром.
— По пушке на каждом борту… И на баке — одна, для погони… Идет без флага… — говорит он.
— Корсар? — спрашивает Рикардо Маранья; приставив ладонь козырьком ко лбу, он смотрит в том же направлении, что и капитан.
— Вне всякого сомнения.
— Когда заметил его, подумал было, что это та самая фелюга с мыса Рота.
— Я тоже. Но тут теперь нечем поживиться. Ушла попастись на других лугах.
Капитан передает ему трубу, и Маранья обстоятельно разглядывает позолоченные предзакатным солнцем паруса.
— Раньше его в этих водах не видали. Может быть, он из Санлукара?
— Может.
— А что тогда забыл здесь, восточней?
— Если фелюга ушла охотиться, он занял ее место. Вдруг кто попадется…
Маранья продолжает всматриваться, хотя теперь уже и невооруженным глазом видны маневры парусника.
— Хочет попытать судьбу. Пощупать нас…
Пепе Лобо переводит взгляд туда, где по правому борту, управляемая призовой командой с «Кулебры», идет под конвоем взаимной защиты последняя, без боя доставшаяся добыча — «Кристина Рикотти», 90-тонная неаполитанская шхуна, четыре дня назад перехваченная на пути из Танжера в Малагу с грузом шерсти, кож и солонины. Перед входом в бухту Пепе Лобо, остерегаясь разом и корсаров, и пушкарей с французского форта на Санта-Каталине, неизменно открывающих огонь по каждому кораблю, который, идя галсами, волей-неволей оказывается в пределах досягаемости, распорядился, чтобы шхуна шла по правому борту «Кулебры» в двух кабельтовых, прикрывая от любой угрозы. Сама же она, флага не поднимая, в свою очередь уставила длинный бушприт к Роте и ловит норд-вест всеми парусами, включая фор-марсель. Боцман Брасеро стоит в двух шагах позади капитана и помощника, поспевая следить разом за обеими вахтами: одна управляется со снастями, вторая суетится у восьми 6-фунтовых пушек, заряженных и готовых к бою, — едва лишь на траверзе Роты показался парус, на «Кулебре» сыграли боевую тревогу.
