Угол покоя - Стегнер Уоллес (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT, FB2) 📗

Нагорье

2 июля 1890 года

Моя милая Огаста!

Я с трудом могу заставить себя взяться за это письмо и не стала бы писать вовсе, если бы оно могло прийти так, чтобы испортить тебе удовольствие от медали, которую благодарный город вручит Томасу послезавтра. Поверь мне – я бы не думала ни о чем, кроме его заслуженной чести, и только бы и делала, что читала и запоминала присланное тобой великолепное стихотворение, которое он сочинил по этому случаю, если бы нас не постигло столько бед, заслуженных и незаслуженных, что ум мой расстроен и вся моя защита сметена. Выслушай, прошу тебя, и дай мне твое молчаливое сочувствие. Я не могу написать Бесси – не могу, пока теплится надежда, которая, боюсь, погаснет.

Во-первых, Большой канал снова мертв. Участники синдиката ссорятся между собой и обвиняют генерала Томпкинса и Оливера бог знает в каких грехах. Мистер Харви, наш друг и источник поддержки, трагически погиб из‑за жестокой непредвиденной случайности. Рассеянный, увлекающийся человек, в чем‑то большой ребенок, он шел однажды утром, читая лондонскую “Таймс”, и попал под поезд. Будь он жив, у меня было бы больше надежды. Сейчас средства урезаны, подрядчики не получают денег и злятся, Оливер и его помощники не получают денег и чуют недоброе, канал застрял на трех милях – канал, который должен протянуться на семьдесят пять. Потеряны все шансы на мощный рывок этим летом, на который Оливер надеялся. Нам предстоит либо болезненная реорганизация, при которой инициатор всего дела, возможно, будет выдавлен вон и его полномочия перейдут к людям, находящимся отсюда в восьми или десяти тысячах миль, либо полный крах всего.

И это только начало.

Я, по‑моему, писала тебе о заявках, которые Оливер примерно год назад подал от имени Бесси и Джона. Джон, которому очень хочется на Запад, кроме того, вложил существенную сумму в акции канала. Месяц назад он мог купить их целую кучу очень задешево, но к тому времени, как он решился, разошлась новость о преобразованном синдикате, и продавали только по очень раздутым ценам. Поэтому Оливер, думая, что делает Джону одолжение, и нуждаясь в деньгах на этот дом, продал ему часть наших – за две тысячи долларов, и тогда это было недорого.

Сейчас эти акции, вероятно, ничего не стоят. Когда я думаю о том, чтó такая сумма значит для Джона и Бесси, когда я думаю, что за ней стоят жизни моих родителей, и жизни дедушек и бабушек, и жизни прадедушек и прабабушек, весь любовный труд, потраченный на поля и сады Милтона, что все это сейчас ушло в пыльную канаву в Айдахо… Плохо, что наши деньги так выброшены, но их!

И это еще не самое худшее.

Самое худшее – это делишки нашего скользкого знакомца Брэдфорда Бернса, того самого, кто так жестоко обманул бедняжку Сидони. Он из тех, что приехали на Запад в поисках выгодного шанса, юрист, согласный на любую мелкую работу, и особенно рьяно он занимался земельными заявками. Он всегда был энтузиастом орошения, и компания использовала его как своего представителя; и Оливер, когда был безумно занят, завершая свои изыскания об орошении для Геологической службы, и начиная строительство канала, и строя этот дом, и пробуравливая скважину, и выравнивая дорогу, и сажая деревья, многое перепоручал ему.

На днях, всего лишь назавтра после того, как от генерала Томпкинса пришла плохая новость, Оливер был в конторе у Бернса и случайно упомянул заявки Гранта.

– Заявки Гранта? – переспрашивает мистер Бернс. – Какие это?

– Те, что я оставил вам для предварительной подачи, – сказал Оливер. – Год назад.

– Что‑то я их не помню, – говорит Бернс. – Я столько подаю, что забываю. Если вы поручили мне их подать, то я их подал. Где эти участки? Покажите мне на карте.

Он достал карту, и Оливер показал ему два смежных участка по триста двадцать акров под каналом “Сюзан”.

– Но это мои участки! – восклицает этот мистер Бернс. – Вы сказали, что ваши родственники потеряли интерес, и я подал на них заявки от себя.

– Потеряли интерес? – спросил Оливер. – Когда это я такое сказал? Я передал вам полностью составленные бумаги, чтобы вы дали им ход.

– Вы, как видно, запамятовали, – говорит Бернс. – Теперь я вспомнил. Вы положили бумаги на стол и сказали, что хотя бы об этом теперь вам не надо беспокоиться. Припоминаете?

– Нет, – сказал Оливер. – Ничего подобного не припоминаю. Я ничего подобного не говорил. Куда вы дели эти бумаги?

– Господи, – говорит Бернс, – я думаю, я, скорее всего, их выбросил. Зачем я стал бы их хранить? Вы сказали, что ваши родственники передумали подавать.

Огаста, это о ваших заявках он говорил, искренне или нет, – о тех, что я уговаривала вас подать всего лишь предположительно, в надежде, что смогу таким способом побудить тебя и Томаса побывать в Айдахо. Я написала Оливеру из Виктории – попросила его взяться за формальности. И Оливер, когда узнал, что у вас нет интереса, действительно сказал Бернсу, чтобы он ваши бумаги выбросил. Так что он не мог категорически отрицать возможность недопонимания. Он заставил Бернса перерыть все свои папки и ящики, проверил в земельной конторе – но, конечно, нигде никаких бумаг, а участки записаны на Бернса. Тут память и слово одного человека против памяти и слова другого, и Бернс, в отличие от Оливера, говорит гладко и убедительно. Если мы как‑нибудь не сумеем его пристыдить или на него надавить, чтобы он их отдал, этот человек теперь хозяин участков Бесси и Джона, ценных благодаря воде из канала “Сюзан”, и он может показать все бумаги и квитанции, а мы не можем показать ничего. Словом, он перехватил эти участки.

Оливер, который никогда не отказывает никому в доверии, если нет совсем уж неопровержимых доказательств, склонен винить себя. Он говорит, что Бернс, возможно, допустил добросовестную ошибку. Я говорю, что нет. Он имел доступ к картам и планам компании, он точно знал, где пройдет “Сюзан”, он знал, что эти участки получат воду раньше, чем все земли выше. И он не сделает никакого жеста в сторону исправления своей “ошибки”. Он говорит, что уже вложил в эту землю первые деньги, что он стеснен в средствах и не в состоянии отказаться от того, на чем покоится его будущее. В каком‑то отчаянии Оливер предложил купить у него участки, но Бернс говорит, что собирается там строиться. У него уже намечается другая партия, дочь одного из рудокопов, которые выбились в миллионеры. Казалось бы, он может быть достаточно уверен в своем будущем, чтобы пожертвовать этими акрами пустыни. Завтра я опять пошлю Оливера в город, чтобы узнать, не продаст ли Бернс хотя бы один из участков. Ответ знаю заранее. И если вдруг он скажет да, где мы возьмем деньги? Мы в долгу как в шелку.

Так что не увижу я осенью сестру, и не покататься моим детям верхом со своими двоюродными и не поучиться с ними вместе (Нелли была готова принять к себе в школу троих детей Бесси). Не сбудется мечта бедняги Джона о переезде на Запад. У нас то ли хватит, то ли не хватит денег, чтобы отправить Олли обратно в Школу святого Павла. У нас, может быть, и работы не будет, от надежды, может быть, и последней крохи не останется. Есть большой лоскут иссохшей земли – а то и его не станет, если кто‑нибудь и нашу землю перехватит, когда мы отвернемся.

Прости меня за всю эту горечь. Но я не вижу даже лучика света. Может быть, мы сумеем продать этот дом кому‑нибудь со средствами, да хоть Бернсу, а сами переберемся в хижину Маллета и примемся пасти чужих овец или пахать чужую полынь. Это выглядит логичным итогом нашей попытки освоить и цивилизовать Запад.