Большая книга перемен - Слаповский Алексей Иванович (книги без регистрации TXT) 📗
Дикое племя пляшет все неистовей. Жених набрасывается на невесту и начинает обрабатывать ее на глазах у всех – таков обычай. Тамтамы звучат в такт. У этого племени считается доблестью, чтобы ритм был как можно чаще, но при этом чтобы жених держался как можно дольше.
А тут – крики «Горько!».
Крупно: лицо жениха. Пористая кожа, морщины. Еще крупнее. В каждую пору можно засунуть карандаш. И эта пористая масса, красно-бурая, начинает всасываться в чистое, нежное… Но нет! И тут не так просто! – при увеличении видно, что и кожа девушки не идеальна, красота обманчива, прыщики величиной с мухомор, поры поменьше, чем у жениха, но соломинка для коктейля тоже вполне войдет. Да, человек на самом деле стар уже в молодости и даже с детства. Ибо первый шаг из утробы матери есть первый шаг к смерти. Гениально.
Не хватает только финала.
Сокольков продумывал финал, а в это время встал еще один человек кавказской наружности, пожилой. Родственник жениха или невесты? Или, как и джигит, представитель местной экономическо-криминальной диаспоры? Держит в руках что-то длинное, говорит что-то цветистое, Сокольков прислушивается.
Тимур Саламович (а это был он) держал в руках замечательную хивинскую саблю в ножнах, изукрашенных серебром и бирюзовой эмалью (такая уже была у Тимура Саламовича, зачем ему две?). Он держал ее двумя руками, как бы вознося от земли, и говорил:
– Дорогой Павел и Даша! Я благодарен, что меня позвали на это торжество. Как искренний и честный человек я скажу, что в моей радости есть немного печали, причины понятны всем, кто помнит мою дочь… Пусть, Даша, ты будешь как бы младшей женой, в этом названии нет ничего плохого. А я желаю мира вашему очагу и внуков, которых буду считать как своих, потому что ты, Павел, был мне всегда как сын. А ты, Даша, будешь мне как дочь, которая…
Тут Тимур Саламович запнулся.
У многих, знающих в чем дело, защипало в глазах. Состояние разнеженности, вызванное алкоголем, тому способствовало.
– Которая… Я возвращаюсь к теме. Пусть будет у вас в доме мир, но я дарю эту реликвию, это грозное оружие потому, что каждый мужчина должен уметь защитить свою женщину и своих детей и иметь, чем их защитить. Она будет как символ того, что никто не сможет покуситься на покой и счастье этого дома!
Речь настолько понравилась, она была настолько в традиционном свадебном ключе и при этом задушевная, что все зааплодировали. И даже Сокольков на секунду призадумался: а нет ли все-таки в этих замшелых обрядах живого смысла? Да, обряды старые, но вот для нее, этой девушки, все это – впервые! Эту струйку обязательно надо подпустить в канву фильма.
Павел с благодарностью принял подарок, поцеловал бывшего тестя, потом выдвинул блеснувший клинок и поцеловал смертельную сталь. Это всем тоже очень понравилось, аплодисменты раздались вторично.
Павел положил саблю поперек стола.
А мысль Соколькова лихорадочно работала, его осенила новая идея. Присутствие джигита и появление старика с саблей навело его на мысль: это будет свадьба, когда выходцы с Кавказа выдают свою дочь за русского. Четкое разделение – на одной стороне кавказцы, на другой – русские. Напряженная обстановка. Ощущение – что-то будет. И вот какой-нибудь пьяненький родственник полезет целоваться с кавказцем:
– Ты теперь мой кунак!
– Да, да, – терпеливо будет говорить тот, легонько отталкивая пьяного.
Но тот хочет поцеловать и жену новоявленного кунака. Горец этого не может позволить, толкает пьяного сильнее, он падает, но тут же вскакивает и дает кунаку по морде. Горец выхватывает саблю и одним ударом сносит голову обидчику. Крики, свалка… Каждый удар – кровная месть! Все разбегаются по дому, у всех начинается охота – на всех. И никуда нельзя деться, вокруг пятиметровые заборы, обнесенные колючей проволокой под током. Название фильма: «Никто не уйдет живым». В комнатах, коридорах, в подвале дома, на чердаке – везде тотальная охота. Убивают чужих, убивают по ошибке своих. В результате выясняется, что жених специально собрал всех своих врагов, чтобы они уничтожили друг друга. Невеста ему была нужна только для приманки. Приходится ему убить и ее. Но, по правилам фильма ужасов, появляется тот, кто натолкнул жениха на эту идею… Конечно, попса, чисто коммерческий проект, но сколько можно кормить людей зарубежным продуктом? Надо создавать свой мейнстрим, увлекательное кино для всех. А авторское никуда не уйдет – да и какое оно авторское, если, приглядевшись, можно легко обнаружить, что все авторы похожи друг на друга в гораздо большей степени, чем попсовики?
Сокольков почти угадал, решив, что невеста думает не о свадьбе, а о чем-то постороннем.
Даше было сначала смешно, потом скучно. Она ловила себя на желании взять фотоаппарат, отойти в сторонку и снимать – как привыкла. Кстати, без ее ведома пригласили фотографов – сразу несколько. Почувствовав себя впервые объектом на свадьбе, Даша поняла, что это довольно противно. Хотелось подойти и глянуть, что у них там получается. Все-таки она, хоть и относилась к брачующимся иронически, старалась снять так, чтобы они выглядели по-человечески. А эти мастера фокуса и вспышки, видела она их в деле, видела их работы, будто нарочно оглупляют своих персонажей, придавая им единообразный вид. Надо потом посмотреть, что они нащелкали, и выбрать.
Нет, никогда больше не буду устраивать свадеб, неожиданно подумала Даша.
И еще одна мысль возникла: встать сейчас, будто бы в туалет, отойти, позвонить Володе и сказать:
– Приезжай, забери меня отсюда.
Но она не сделала этого. Хотя все же приоткрыла белую свадебную сумочку, лежавшую на столе, – и не увидела телефона. Пошарила в сумочке.
– Хочешь кому-нибудь позвонить? – спросил Павел.
– Да нет, просто… Куда-то телефон делся.
– Я оставил его у себя в кабинете. И свой тоже.
– Ты в мою сумочку залез?
– Нет, он рядом лежал.
– Это что, уже семейная жизнь?
Павел огорчился:
– Если бы я знал, что ты так расстроишься…
– Будь добр, принеси телефон.
– Кому ты хочешь позвонить? Маме?
– Я хочу его съесть с маслом, это неважно! Принеси телефон!
– Девочка моя, на тебя люди смотрят, успокойся.
– Принеси телефон!
– Если он тебе нужен, иди и возьми сама. На столе в кабинете.
– Я не хочу входить в чужой кабинет.
– Это теперь не чужой кабинет.
Тут закричали «Горько!», препираться было неудобно, Даша и Павел встали и исполнили ритуал.
А потом Тимур Саламович со своей саблей.
Растроганный Павел, поцеловав тестя и саблю, выждал небольшую паузу и вышел.
Через минуту принес телефон, положил перед нею.
– Спасибо, – сказала Даша. – Извини.
– Оба мы хороши.
– Да уж.
В это время с бокалом поднялся тот, кого Сокольков счел унылым мужем, то есть Немчинов. Его сосед, сбежавший, по предположению Соколькова, от жены и троих детей (то есть Сторожев), дергал его за рукав пиджака, но унылый муж не обращал внимания.
(Кстати, и Петр, и Максим слишком поздно обратили внимание на присутствие Немчинова, хотя некоторых, пусть и явившихся с приглашениями, отфильтровали при входе по разным причинам, но за всеми не уследишь, вот и дали промашку, увидели Немчинова, когда он был уже за столом, а из-за стола выдергивать неудобно.)
Немчинов встал и, начав речь, не спеша пошел вдоль стола в сторону жениха и невесты. Он был пьян, это было слышно по голосу, но не шатался, и глаза тоже казались трезвыми, только с легкой заволокой нарастающей сумасшедшинки.
– Дорогие молодые! – начал он. – От всей души разрешите вас – ну, сами понимаете. Поздравить и так далее. Вам все уже сказали.
– Папа! – негромко сказала Яна, когда он проходил мимо нее, но Илья только потрепал ее по плечу и продолжил.
– Тут некоторые говорят… что у девушки мама смертельно больная, а жених лечение оплатил, вот она и… В смысле благодарности. Не верьте! Это неправда! Это любовь!
Непонятно было, к чему клонит Немчинов – то ли обличение, то ли дифирамб, поэтому Петр, Максим да и Павел, равно как и прочие гости, пребывали в недоумении. Этим объясняется, что никто Немчинова не остановил, не попытался преградить ему путь.
