Факультет ненужных вещей - Домбровский Юрий Осипович (книги бесплатно TXT) 📗
— Вы как себя чувствуете? — спросил замнаркома. — Ну и прекрасно! Костюм на вас сидит как влитой. Тут, Георгий Матвеевич, надо будет провести кое-какие формальности. Ну, паспорт вам, во-первых, выдать. Вы же в Москву едете. Вот сидят хозяева этого дела — наш доктор и наша заведующая учетно-статистического отдела, товарищ Якушева, я же тут, откровенно говоря, лицо совершенно постороннее, даже случайное. Вот Роман Львович…
Но Штерн уже подходил кошачьим шагом, мягкий, добродушный, округлый, прозрачный весь до самого донышка.
— Вы проверьте все данные, Георгий Матвеевич, — сказал он серьезно и благожелательно. — Правда, все взято из вашего формуляра, так что ошибки как будто не должно быть, но все-таки…
Но старик только листнул паспорт, сунул его в карман и расписался на каком-то бланке.
— Благодарю, — сказал он. — Все правильно. Благодарю.
Штерн посмотрел на врача и как-то по-особому улыбнулся.
— Теперь, доктор, дело за вами, — сказал он. — В состоянии Георгий Матвеевич следовать в Москву на самолете…
Молодой человек подошел к старику, установил около него на столе свой прибор, открыл его и сказал:
— Я попрошу вас расстегнуть манжеты.
Потом он щупал пульс, слушал сердце и легкие. Обследование продолжалось минут пять, затем молодой человек сказал «спасибо», отошел к другому столу и сел писать.
— Ну как? — спросил Штерн, подходя и пристально вглядываясь в его лицо. — Мы сможем завтра лететь?
— Да, конечно, — ответил молодой человек, легко встречаясь лучистыми ясными глазами с потяжелевшим внезапно взглядом Штерна. — Но сейчас я бы порекомендовал Георгию Матвеевичу покой. Просто пойти и лечь. И попытаться заснуть.
— А что? — спросил Штерн, не меняя ни взгляда, ни голоса. — Что-нибудь тревожное?
— Да нет, ну, умеренные шумы в сердце и легких — это уж возрастное, а затем несколько пониженное давление кровяного русла — отсюда слабость, а так… — Он сделал какой-то неясный жест.
— А так? — спросил Штерн.
— Надо на месте, конечно, показаться врачу. Он, вероятно, порекомендует какой-нибудь санаторий.
— Переливания крови не потребуется? — спросил Штерн с нажимом.
— Нет, не потребуется, — улыбнулся врач.
— А если потребуется — у вас соответствующая группа найдется? Запас есть?
Штерн все не сводил с него глаз, а тот невозмутимо застегивал свой портфель.
— Конечно, — ответил он просто.
— Хорошо. Вы свободны, — кивнул Штерн.
Врач подхватил ящичек, портфель, поклонился и вышел.
— Что это вы его так? — спросил зам. Он с самого начала смотрел на обоих.
— А эта Шура, которая приходила, его жена? — кивнул Штерн на дверь.
— Да. Приятная женщина, правда?
— А где она у вас работает?
— В больнице. В хирургическом отделении. Больные ее обожают. Мягкая, заботливая, добрая.
— На переливании крови сидит? Диссертацию об этом готовит? — Он что-то проглотил и повернулся к Каландарашвили. — Ну, дорогой Георгий Матвеевич, теперь вы свободны как ветер. И разрешите вас…
Старик вдруг встал с кресла. Он, наверно, очень волновался, если перебил гражданина начальника на полуфразе.
— Я хотел бы обратиться с одной просьбой, — сказал он тихо и даже как-то руки прижал к груди.
— Хоть с десятком, — великодушно разрешил Штерн.
— Если она будет в нашей компетенции, с большим удовольствием, — слегка пожал плечами замнаркома.
— У меня здесь, в комендатуре, остался мешок с продуктами, — сказал старик, — я привез их из лагеря. Я бы хотел попросить, нельзя ли передать моему соседу по камере.
— Ну, об этом, — слегка нахмурился зам, — надо будет говорить со следователем. Если он ничего не имеет…
— Узнаем, узнаем, поговорим, — засмеялся Штерн. — Я сам поговорю. Так разрешите вас познакомить. Моя племянница Тамара Георгиевна. Для нас с вами, стариков, просто Тамара. Наш молодой сотрудник. Недавно кончила институт по кафедре права. Да, и такие у нас теперь есть, Георгий Матвеевич! И такие!
Старик поклонился. Тамара протянула ему руку. Он дотронулся до нее холодными мягкими губами.
— Ну вот! — весело провозгласил Штерн. — Будьте здоровы, полковник. Пошли.
Старик вдруг взглянул на нее. И тут произошло что-то такое, что у нее было только однажды, когда она заболела малярией. Все словно вздрогнуло и расплылось. Словно кто-то играл ею — играл и смотрел с высоты, как это получается. Она чувствовала неправдоподобие всего, что происходит, как будто она участвовала в каком-то большом розыгрыше. Все казалось тонким, неверным, все дрожало и пульсировало, как какая-то радужная пленка, тюлевая занавеска или последний тревожный сон перед пробуждением. И казалось еще: стоит еще напрячься — эта тонюсенькая пленочка прорвется и проступит настоящее. Потом она только поняла, что это шалило сердце.
— Я буду вам по гроб жизни благодарен, — сказал почтительно старик, обращаясь к ней тоже, — если вы исполните мою нижайшую покорнейшую просьбу.
— Поможем, — сказала она, — мы поможем, конечно.
— Ну, как ваше самочувствие? — следовательница мельком взглянула на зека и снова наклонилась над бланком допроса.
Зыбин сидел на своем обычном стульчике у стены и смотрел на нее. Такие стульчики — плоские, низкие, узкие, все из одной дощечки — изготовлялись в каком-то лагере специально для нужд тюрьмы и следствия. Сидеть на них можно было только подобравшись или вытянувшись. Так он сидел, прямой и сухой, с обрезанными пуговицами, но все равно вид у него был молодецкий. Он даже ногу закинул за ногу и слегка покачивал ботинком без шнурков. «Ну подожди, подожди, герой», — подумала она и спросила:
— Так вы хорошо продумали все, о чем мы с вами говорили в прошлый раз?
— Ну конечно! — воскликнул он.
— Отлично! Работаем. — Она быстро заполнила бланк и положила ручку. — А под конец я вас порадую маленьким сюрпризом.
— Это от гражданина прокурора? — усмехнулся он. — Так зачем под конец — бейте уж сейчас. Наверно, довесок к старой статье — пил, гулял, нецензурно выражался, опошлял советскую действительность, что-нибудь из этой оперы, да?
— Ну, этого добра, по-моему, и без меня у вас хватает. Вот целый том. — Она погладила папку. — Нет, просто мне пришлось беседовать с вашим приятелем, дедом Середой. Очень он мне понравился.
— Дед — клад, — охотно согласился Зыбин. — Выделки, как он сам говорит, одна тысяча восемьсот семидесятого года. Так что кое с кем даже ровесничек! Так что он вам про меня показал?
— Ну, что показал, на это будет свое время. А передал он вам узел с апортом и лимонками. А с кем вы там пили, гуляли и нецензурно выражались — это меня, Георгий Николаевич, меньше всего интересует. Вот вы мне другое, пожалуйста, объясните. В день вашего ареста вы в семь часов утра вдруг отправляетесь на Или, там вас и забирают. В чем смысл вашей поездки? Что вам понадобилось на Или?
Он слегка пожал плечами.
— Да ничего особенного, — ответил он легким тоном, — поехал немного проветриться, покупаться, на солнышке поваляться.
Она улыбнулась.
— Да уж верно, там песочек! Я была там, Георгий Николаевич, смотрела. Негде там купаться и валяться, одни кремни да колючки. А берег словно из камня вырублен. Так что нет, не поваляешься.
— Это вы, Тамара Георгиевна, там не повалялись бы, а я… — ласково ответил он.
— И вы тоже. Хорошо. Записываю вопрос: объясните следствию, с какой целью в день ареста вы отправились на Или?
— Ну а что это, криминал — поехать на Или в выходной? — поморщился он. — Ну хорошо, если вы так хорошо обо всем осведомлены, то, значит, знаете, и с кем я поехал. Пишите: хотел отдохнуть, поразвлечься. Мне наши музейные дела во как горло переели, ну вот и сговорился я с молоденькой сотрудницей и поехал с ней в выходной. Так вас устраивает?
— Записываю! — Она записала ответ и положила ручку. — Тут все бы нас устраивало, если бы не одно. Уж слишком вы не вовремя, как вы говорите, решили поразвлечься. Извините, тут приходится касаться ваших интимных дел, но… Весь этот день вы метались, через десять минут звонили по телефону, вас вызвали в угрозыск по поводу пропажи, так вы там устроили скандал, что вас задерживают, вы пропускаете свиданье, вырвались наконец, бросились к парку, звонили из будки — не дозвонились!!! Пришли домой и тут наконец нашли свою Лину вместе с этой вашей сотрудницей. Через час они ушли, вы их проводили, вернулись и легли спать. Все. И вдруг утром вы срываетесь, сговариваетесь с этой девчонкой по телефону, что-то ей там такое заливаете и мчитесь с ней на Или. Как все это объяснить? — Он молчал. — Ну, я жду. Говорите.
