Под горой Метелихой (Роман) - Нечаев Евгений Павлович (книги без регистрации TXT) 📗
— Ну вот мы и вернулись к началу нашего разговора, — улыбнулся Михаил Иванович. — Стало быть, научились сами в людях разбираться; выходит, не под ноги смотрите?
И Андрон улыбнулся. Бывает такое: с первого взгляда подкупит тебя человек, а слово сказал — и совсем душа перед ним распахнулась. По всему видать — из простых, всё понимает. Не терпелось Андрону выложить наболевшее — всё рассказал: и про черные замыслы Ползутина, и про письмо Николая Ивановича, и про то, как чуть было не поплатился учитель за это письмо партийным билетом. Не забыл помянуть и уполномоченных, тех, что «совсем без понятия». Рассказал, как он «сеял» просо, как заставил свою Кормилавну с обеих сторон вымыть калоши у девицы, чтобы той из дома нельзя было выйти, и о том, как несколько дней сряду возил под своими окнами одну и ту же телегу с зерном, а уполномоченная записывала проценты.
Михаил Иванович внимательно слушал, поблескивая стеклами дешевых очков. За стеклом — глаза умные, светлые, без желтизны стариковской.
— А она ведь, уверяю вас, училась побольше вашего, — со смехом отозвался Михаил Иванович о незадачливой уполномоченной. — Чего доброго, с дипломом в кармане! А вы говорите — «серость»! На поверку кто же серым-то оказался? Выходит, что не всякий ученый еще и умен!
Люди всё подходили и подходили, усаживались по сторонам, один за другим останавливались в проходе, плотным кольцом окружили Михаила Ивановича и его собеседников. Вот и свет дали полный, перерыв заканчивался; кажется, всё уже было рассказано Андроном, а отпускать Михаила Ивановича не хотелось. На всю жизнь останется в памяти эта встреча; подрастет Андрейка, и ему порасскажет дед, с кем ему довелось в Москве разговаривать. И не в том вовсе дело, что Михаил Иванович сказал что-нибудь особенное, не это дорого, а само обращение всероссийского старосты к рядовому труженику, уважение его к человеку.
— Ну а сейчас-то как? — спросил в конце Михаил Иванович. — Семена, тягло, инвентарь — в каком они состоянии? В снегу за околицей плуги-бороны пораскиданы или собрано всё под крышу? Лошадям есть ли овес на пахоту?
— У нас теперь новый хозяин, — ответил Андрон, — агронома опять же своего деревенского выучили.
— Стало быть, дело на лад пошло?
— Пошло, Михаил Иванович! Теперь мозги у мужика по-другому работают!
— Именно этого и добивается партия!
За столом президиума позвонили. Слово предоставлялось Председателю ВЦИК Михаилу Ивановичу Калинину.
Вместе с Андроном речь Председателя ВЦИК слушал и весь колхоз. До обеда еще Николаю Ивановичу позвонил из Бельска Жудра, передал, что на вечернем заседании съезда будет выступать Михаил Иванович Калинин. На последнем уроке это известие было объявлено ученикам и за считанные минуты облетело не только Каменный Брод, но и соседние деревни. Не успел старик Парамоныч наносить к печке дров на утро, как у колхозного клуба собралась молодежь. Тут и гармонь, конечно, девичьи припевки с приплясом.
Народу собралось — руки не просунуть; Кормилавну и ту затащила Улита. Первый раз за всю жизнь свою осмелилась старая перешагнуть порог клуба. И Андрюшку с собой привела — дома-то одного не оставишь. Подсела к соседке Фроловне, а по другую сторону — Дарья с Улитой, Еким-сапожник с женой.
Николай Иванович озабоченно прохаживался по сцене: ослабло питание приемника, придется трансляцию выключить, а этого делать не хотелось. И Владимира долго не видно. Отправил его председатель колхоза верхом в Константиновку, должен бы привезти запасную батарею, да что-то задерживается. Но вот шум в коридоре. Наконец-то!
В проеме открытой двери мелькнула знакомая шапка Дымова: одно ухо кверху. Перешагивая через скамейки, парень пролез на сцену. Осторожно поставил к ногам Николая Ивановича перетянутую проволокой увесистую черную банку автомобильного аккумулятора, а у самого рука обожжена и штанина расползается клочьями, на новеньком валенке по всему голенищу полоса коричневая дымится.
— Понимаете, Николай Иванович, в МТС пришлось гнать! — вполголоса и как бы извиняясь начал Владимир. — На почте не нашлось батареи, ну и махнул прямо к директору МТС. Выручайте, говорю, товарищ Мартынов, чем можете! Нельзя, говорю, колхозников в такой день оставить без радио. И, знаете, с легковушки своей он аккумулятор отдал!
— А с рукой-то что? — спросил Николай Иванович, видя, что Дымов старается не показывать ее.
— Так, пустяки! — отмахнулся Владимир и тут же присел, покрывая полой полушубка располосованную штанину, а левой рукой принялся распутывать проволоку, поясняя вполголоса и отдуваясь:
— Тяжелый он, дьявол, побольше пуда — на весу не продержишь долго. Взял его, черта, под мышку, а у него пробка, верно, была неплотно довернута… Кислота. Ладно еще, на коня не попало.
— Отправляйся сейчас же ко мне на квартиру, — так же вполголоса распорядился учитель. — Аптечка за дверью, знаешь где. Отправляйся, сам сделаю! Ключ спроси у Маргариты Васильевны.
Но Владимир не торопился. Всё так же прикрывая полой колено и держа правую руку в кармане, помог он учителю присоединить к приемнику добавочное питание, а потом пригнулся вплотную к самому уху Николая Ивановича и, указывая на неплотно прикрытую дверь, сообщил по секрету:
— Поп в коридоре, провалиться на этом месте! Не иначе с заявленьем в колхоз пришел… А что?! Я бы принял: на покосе за ним и Андрон не угонится!
В динамике нарастал отдаленный гул аплодисментов, и по мере того как этот гул становился отчетливее, в клубе становилось тише. Даже ребятишки, пробравшиеся к самой сцене, примолкли. На носках, чтобы не скрипнули половицы, Владимир пробрался к окну, боком втиснулся на скамейку.
— Я видела всё, давай сюда руку! — торопливо шептала Нюшка, развертывая на коленях расшитый узорами батистовый тонкий платок. — Горюшко ты мое…
Владимир нахмурился:
— Тихо ты, при народе-то! Вон и мать твоя обернулась.
— Я не прячусь.
Нюшка смочила платок в желобке на крашеном подоконнике, приложила его на обожженное место руки Владимира, завязала концы узелком. Не мигая, выдержала укоризненный взгляд матери.
— Славного парня вырастила Фроловна — огонь! — подталкивая локтем Дарью и так, чтобы слышали родители Нюшки, проговорила Улита. — Эх, сбросить бы годиков двадцать! Я бы с таким-то — в прикусочку!..
— Остепенись, право слово, бесстыжая! — зашикала Дарья. — Ну и язык у тебя!
В динамике раздалось наконец приглушенное покашливание, потом слышно было, как там, в московском Кремле, на трибуне съезда, за тысячи верст от затерявшейся в лесах деревеньки, прошелестел перевернутый лист бумаги, и вот ровным, спокойным голосом было сказано:
— Пословица говорит: «Чем ночь темней, тем ярче звезды». Ночь всё больше окутывает капиталистические страны, но звезды в них светят ярче, общественные явления делаются трудящимся массам виднее, понятнее…
— Андрону-то счастье привалило, — не унималась Улита, теперь уже подталкивая Кормилавну. — Кто бы подумал…
— Остановись, тебе сказано! — повысила голос Дарья.
И Николай Иванович строго глянул поверх очков в эту же сторону.
Кормилавна покрепче прижала Андрейку, закутала ему ноги шубой, изо всех сил старалась и никак не могла представить себе, что же происходит сейчас с ее Андроном. Задумалась Кормилавна, забылась, и вдруг зашумел народ. Про весенний сев говорил Калинин, про то, что колхозы должны стать большевистскими, а в конце — снова про сев, что на этот раз сев показать должен, насколько окрепли колхозы и смогут ли они уже в этом году выполнить долг перед рабочим классом и партией.
Учитель поднялся на сцену.
— К вам, товарищи колхозники, обращается всероссийский староста, — начал он, приподняв несколько руку. — Слышали, что сказано было? Окончательная наша победа над кулаком — это ударный сев!
— Правильно, Николай Иванович!
— Ну и что же теперь?.. Послушали и — на полати?! — блеснув очками, спросил учитель.
— Кто говорит про полати? За семена, плуги-бороны приниматься надо!
