Точка опоры - Коптелов Афанасий Лазаревич (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗

— Я говорил: надо здесь. Самим.

— Пойми, Юлий, — втолковывал Владимир Ильич, — мы не могли, не имели права обойти Плеханова. При его всеевропейском авторитете среди социал-демократии, при его эрудиции…

— А что получилось? Позор! — Мартов рванул на себе галстук. — Как теперь выходить из положения? Как будем смотреть ему в глаза?

— Прямо. И резать правду, хотя он и Плеханов.

— Интересно мне, как он встретит твою правду. Это же будет драма! Даже в нескольких действиях!

— Будем терпеливыми. И настойчивыми.

И Ленин написал пространные замечания на второй проект. Плеханов не захотел посчитаться с ними. Он пришел в такую ярость, что не мог написать даже Мартову, не говоря уже о Владимире Ильиче, а снова отправил письмо своей посреднице. И не привел ни одного принципиального замечания.

Вера Ивановна растерялась и о письме сказала суматошно:

— Жорж недоволен… Жорж взволнован… Я опасаюсь за его сердце… И как нам теперь быть?.. Ума не приложу.

— У нас же есть решение: собрать всех соредакторов, — напомнил Ленин. — Надеюсь, Георгий Валентинович на этот раз не откажется приехать. Хочется верить — найдем общий язык. Ради дела.

3

«Не то, — Аксельрод, слегка почмокав губами, отхлебнул еще ложечку кислого молока. — Не то. Мой кефир лучше. Впрочем, я это предвидел. Мой вкуснее».

Он приехал в Мюнхен ранним поездом и решил позавтракать в вокзальном ресторане. Тут его и отыскал Владимир Ильич:

— Я очень, очень рад, Павел Борисович, что вы приехали. Здравствуйте. Как добрались? Не утомил вас ночной путь?

— Хвалиться нечем. Знаете наши горные дороги: так кидает из стороны в сторону, что и подремать не удается. Но я это предвидел. А спешил потому, что волнует меня эта неожиданная, как бы сказать, размолвка.

— Вы извините, что я опоздал вас встретить, — трамвай подвел.

— Ничего. Я решил здесь позавтракать. И вот пробую немецкое кислое молоко. Действительно, кислое. Далеко ему до моего кефира.

— Я не знаток, не дегустатор. Но, помню, ваш кефир отличный!

— Положительно всем клиентам нравится!.. Не знаю, как там без меня мои домашние присмотрят за ним.

— Я думаю, ваша отлучка не будет долгой. Жаль, не может приехать Старовер [21]: доктора не отпускают. А хотелось бы всем вместе. Хотя бы единственный раз. Ради такого случая. Хорошо, что вы приехали. Квартиру я для вас нашел. Удобную. Надежную. И недалеко от нас.

Собеседники расспросили друг друга о здоровье родных, потом заговорили о погоде, о вестях из России, о ближайших номерах «Искры» и о работе ее агентов. И ни тот, ни другой не проронили ни единого слова о предстоящем обсуждении проекта программы: не хотели говорить о ней до приезда Плеханова.

Георгия Валентиновича встречали среди дня.

Одетый в легкое пальто и фетровую шляпу, с тросточкой в руках, он, несмотря на средний рост, на верхней ступеньке вагона выглядел величественным и несколько надменным.

Осенью в Цюрихе он, блиставший красноречием, напоминал Надежде Константиновне актера, довольного своим бенефисом, между заседаниями был весел, сыпал остроты. Сейчас неожиданно показался надутым индюком.

«Ой, нелегким будет разговор, — тревожно подумала она. — Володя опять разволнуется, ночи не будет спать…»

Но сравнение с индюком ей показалось неловким, и она, осуждая себя за это, смущенно отвела глаза.

Тем временем Плеханов не спеша спустился на перрон; сняв лайковую перчатку, галантно поцеловал ей руку, потом — Вере Ивановне, подчеркнув при этом, что Розалия Марковна приказала кланяться. Перед Аксельродом раскинул руки:

— Ты уже здесь, мой старый друг! — Взял его за локти. — Благодарю за встречу!

Перед Мартовым шевельнул шляпу и, подавая руку, как бы одарил:

— Здравствуйте, коллега!

Владимиру Ильичу сказал с подчеркнутой сдержанностью:

— Привет непоколебимому оппоненту.

— Добрый день. — Ленин пожал его вялые пальцы и, переходя на французский, предостерег, что им лучше бы здесь, вблизи полицейских, не пользоваться русским языком.

За себя Плеханов не опасался, — он приехал с паспортом сына одного московского фабриканта, но, заботясь о других, одобрительно качнул головой и тоже заговорил на отличном французском. Он сожалеет, что товарищи по редакции не сочли возможным приехать к нему в Женеву: Розалия Марковна угостила бы своим кофе. Многие из их гостей отмечали, что ее кофе всегда изумителен.

— Могу и я подтвердить, — сказал Владимир Ильич и добавил, что их ждут в кафе «Европейский двор», где они могут отдать должное немецкой кухне.

Кафе находилось неподалеку от вокзала, и через несколько минут они уже оказались в укромной комнате с панелями из мореного дуба, с готическими окнами и замысловатым переплетом черных матиц под высоким потолком. Плеханов, в новеньком сюртуке и белоснежной сорочке, с неторопливыми жестами человека, ценящего свое достоинство, походил на преуспевающего адвоката европейской известности, и Владимиру Ильичу невольно вспомнился рассказ Веры Ивановны: «Поспешно уезжая в эмиграцию, Жорж вывез в баульчике единственную красную рубаху, в которой «ходил в народ», и булку ржаного хлеба». А сейчас революционеры, наезжающие из России в Женеву, разочарованно называют его «социал-демократическим барином». И не случайно! Вот и сегодня он перед всеми держится с подчеркнутым превосходством, посматривает с холодком обиженного метра. Зачем он так? Перед ним ведь не мальчики, не приготовишки.

Той порой Георгий Валентинович, поглаживая двумя пальцами аккуратно подстриженную бородку, выждал, пока сели дамы, и, поправив бортики сюртука, опустился на стул у торцовой стороны стола. Владимир Ильич сел по другую сторону лицом к нему.

Почтительный кельнер с тощими и как бы прилизанными седыми волосами поставил перед ними по кружке пива, принес жареное мясо на продолговатых тарелках с разнообразным гарниром в углублениях по углам. Плеханов к пиву не притронулся, попросил сразу кофе.

— Этак немец может обидеться, — сказал Аксельрод и, хотя ему тоже не хотелось пива, отпил несколько глотков.

— А я не откажусь и от двух кружек, — сказал Мартов. — Могу выручить…

— Сделайте одолжение. — Плеханов резко подвинул к нему свою кружку и, подавляя вдруг вспыхнувшее раздражение, сказал с едва заметной улыбкой: — А кофе у них пахнет аппетитно!

— Ну, что ж… «Начнем, пожалуй». — Георгий Валентинович натянуто улыбнулся, обвел глазами собравшихся, как бы проверяя, принята ли цитата за остроту, и остановил ледяной взгляд на Ульянове. — Я готов выслушать.

Владимир Ильич встал, начал спокойно и уверенно:

— Мои письменные замечания уже известны всем. Я повторю лишь главное. Второй проект Георгия Валентиновича считаю тоже неприемлемым.

Аксельрод пожал плечами. Ленин повернулся к нему:

— Это отнюдь не голословное заявление, Павел Борисович, тому будут доказательства. Во втором проекте опущено указание на диктатуру пролетариата, которое было в первом варианте. Между тем каждому марксисту известно…

Плеханов, громко кашлянув, откинулся на спинку стула и поджал руки:

— Продолжайте. Я полон внимания.

— …известно, что признание необходимости диктатуры пролетариата самым тесным и неразрывным образом связано с положением Коммунистического Манифеста, что только один пролетариат есть действительно революционный класс.

Засулич, вскочив, рванулась в бой:

— Но у Георгия Валентиновича сказано о борьбе трудящейся и эксплуатируемой массы.

— В этом и дело, Велика Дмитриевна, — подчеркнул Ленин. — Пролетариат подменен безликой трудящейся и эксплуатируемой массой.

Засулич сказала еще что-то невнятное, запуталась и, покраснев, села.

— А я, пожалуй, к этому замечанию прислушаюсь, — сказал Плеханов. — Точнее — вернусь в этом пункте к своему первому проекту, хотя и могу заметить в скобках, что со времен появления Манифеста прошло, как известно, полвека, и с тех пор многое изменилось.