На войне как на войне - Курочкин Виктор Александрович (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Экипаж по-прежнему сидел под брезентом. Домешек что-то рассказывал.
С каким удовольствием Саня посидел бы сейчас с ними! И Малешкина, как волна, захлестнула обида и на комбата, и на командира полка, и на замполита, и на Домешека с заряжающим – на всех, кому в эту минуту было лучше, чем ему.
– За что? За что? Что я им плохого сделал? – прошептал Саня, и из глаз у него посыпались горькие, злые слезы.
Экипаж закурил. Из-под брезента пополз сизый махорочный дым. Бянкин закашлялся с надрывом, как старик, и, откашлявшись, прохрипел:
– Интересно, мы когда-нибудь поедем?
– А куда торопиться? – спросил Щербак.
– Гришка мудр, как змий, – заметил Домешек.
Щербак зевнул:
– Пока стоим, повара могли бы уже и кашу сварить. Да разве чмошники пошевелятся?
– А наш командир ничего, не из трусливых, – задумчиво проговорил ефрейтор Бянкин.
Саня притаился и смахнул ладонью слезы.
Щербак презрительно хмыкнул.
– А ты бы полез за гранатой? – закричал на него Домешек.
– Приказали б – и полез.
– «Полез»! – передразнил водителя ефрейтор. – У самого от страха шары на лоб вылезли.
Щербак обиделся не на шутку.
– Вы меня видели в бою? Не боитесь – Щербак не подведет. Машина, как ласточка, будет носиться вокруг «тигров».
– Дай бог доехать до них! – серьёзно сказал ефрейтор. – Ты думаешь на этой проволоке далеко уехать?
– У первого подбитого танка сниму тягу и поставлю.
– Проще пойти в техчасть, взять эту тягу и поставить.
– Конечно. Два часа уже стоим. Не выйдет из тебя, Гришка, путного водителя. Ни хрена не выйдет, – заключил Домешек и вылез из-под брезента.
– Лейтенант, долго мы еще здесь стоять будем?
Саня тяжко вздохнул:
– Не знаю.
Ефрейтор выразительно посмотрел на Щербака. Тот взмахнул руками, спрыгнул с машины и, сгорбясь, побежал в техчасть. Саня невольно улыбнулся:
– Здорово вы его продраили.
– Ничего, лейтенант, мы его обстругаем – гладенький будет! – весело крикнул Домешек.
Если бы эти слова Саня услышал час назад, как бы он радовался. Теперь же ему от них стало невыносимо больно. Поборов слезы, он приказал наводчику немедленно вывернуть из гранат взрыватели и сложить их отдельно в коробку. А чтоб приказание звучало весомее, добавил:
– Это приказ командира полка.
Наводчик гаркнул: «Есть!» – и нырнул в люк. Силы, которые Саня собрал, чтоб отдать приказание, мгновенно покинули его. Он привалился спиной к самоходке, тоскливо посмотрел на лес, на ворону, которая снялась с сосны и, лениво махая крыльями, полетела над полем, почти задевая брюхом снег. Так она летела вплоть до рыжей скирды и только над ней взмыла, уселась и замерла.
– Лейтенант, что с вами? – спросил Бянкин.
Саня вздрогнул и торопливо ответил:
– Так… ничего… А что?
– Да вы как будто не в себе.
У Сани невольно сморщилось лицо и дрогнули губы.
– Ты доложил комбату о гранате?
– Я. А что?
– Так, ничего… Правильно сделал.
Повернувшись спиной к заряжающему, Саня пошел вдоль машины, остановился у люка механика-водителя и долго смотрел на запорошенный снегом лист брони, а потом, сам не зная для чего, аршинными буквами написал на ней пальцем: «МАЛЕШКИН».
Заряжающий взобрался на самоходку и стал передвигать снарядные ящики. Саня не понимал, зачем он это делает; видимо, не понимал и сам заряжающий.
От головы колонны на разные голоса покатился крик: «Лейтенанта Беззубцева к начальнику штаба!» Ефрейтор Бянкин во всю мощь своих легких с каким-то озорством заревел:
– Лейтенант Беззубцев, к начальнику штаба!
– Чего ты орешь, идиот? Беззубцев уже давно в штабе, а ты орешь, – сказал, вылезая из машины, Домешек.
– Да так! Скучно, холодно! – Бянкин замолотил по броне каблуками. – Самоходочка моя окаянная, поговорим с тобой, ненаглядная. Эй, лейтенант, добьем энзе?
Саня махнул рукой.
– А вы?
– Не хочу.
– Потом захотите. Мы вам с Гришкой оставим.
Наводчик с ефрейтором уселись добивать энзе. Саня как неприкаянный обошел самоходку. Сержант с ефрейтором ели тушенку и так громко чавкали, что Малешкину стало невмоготу. Он влез на самоходку, сел на ящик. Ефрейтор вскрыл ножом банку и, услужливо подавая лейтенанту, напомнил:
– Гришку не забудьте.
Вкуса консервов Саня не чувствовал, и ел он их не потому, что был голоден, а потому, что не знал, что делать, куда деваться.
Бянкин, развалясь на ящиках, закурил, посвистал и вдруг неожиданно объявил, что после войны вернется в свою деревню и женится на соседке вдове. Когда Домешек поинтересовался, почему именно на соседке, да еще на вдове, ефрейтор сказал: потому что у нее убили мужа. На такой резонный довод Домешек не смог найти возражений и тоже, видимо, решил поделиться с заряжающим своими сокровенными мечтами.
– А я после войны буду шить сапоги, – сказал он.
На вопрос Бянкина: «Почему?» – Домешек ответил, что он больше ничего не умеет делать, а сапоги научился шить в окружении, когда скрывался от немцев у сапожника. На этом мечты заряжающего и наводчика оборвались. Они свернули по второй цигарке, молча закурили, лениво сползли с машины, сошли с дороги, расстегнули ремни, уселись друг против друга и густо задымили.
Малешкина окликнул лейтенант Беззубцев:
– Сан Саныч, как вы себя чувствуете?
Саня усмехнулся:
– Слава богу, хреново.
– Взрыватели сняли с гранат?
– Сняли.
– А где твое доблестное войско?
– А вон, – Саня показал на кусты.
Беззубцев оглянулся, и по угрюмому лицу лейтенанта, как рябь по омуту, пробежала улыбка.
– Посылай за обедом на кухню.
– Ладно.
– Не «ладно», а «есть!» отвечайте, младший лейтенант Малешкин, – резко оборвал Саню Беззубцев и как бы между прочим добавил: – Меня назначили командиром батареи вместо Сергачева.
Саня вскочил и, приложив к шапке руку, повторил:
– Есть, товарищ комбат, виноват – гвардии лейтенант.
Чего хочешь ожидал Малешкин, только не этого. По лицу его в одну минуту пробежали все оттенки душевных волнений: и испуг, и радость, и удивление, и недоумение. Он смотрел вслед Беззубцеву, на его квадратную спину, и все еще не верил своему счастью. Когда Беззубцев оглянулся и погрозил ему кулаком, Саня чуть не задохся от радости: перевернулся на одной ноге и, присев, закричал:
– Ребята! Сергачева сняли с комбатов. Вместо него лейтенант Беззубцев.
Однако ребята не выразили ни радости, ни удивления. Это Саню обидело, и он сердито приказал ефрейтору забирать котелки и отправляться на кухню. Пришел Щербак с тягой и сообщил, что видел Сергачева с вещевым мешком около штабной машины.
– Так ему и надо. Не рой другим яму, – сказал Домешек.
Пока устанавливали тягу, пока обедали, прошел еще час. Снег перестал сыпать. Ветер сматывал с неба за горизонт грязно-серую хмарь, обнажая трехслойные горы облаков. Между ними, как среди льдин в половодье, проглядывали зеленоватые щели с раскаленными алыми краями. В одну из них выглянуло солнце. Искалеченный лес прижался к земле, словно ему очень было стыдно за свою срамоту. Под солнцем лес выглядел до невероятности убогим и загаженным.
Домешек, глядя на него, грустно покачал головой.
– Сколько за эту войну леса погубили!
– И людей! – в тон ему добавил ефрейтор.
Щербак посмотрел на солнце, понюхал воздух и авторитетно заявил, что будет мороз. Никто ему не возражал. И так уже заметно подмораживало. Зябли ноги, зябли руки – все зябло. Домешек галопом обежал три раза самоходку, потом долго размахивал руками и наконец, вскочив на машину, забрался под брезент. Туда же нырнули и Щербак с Бянкиным.
Малешкин влез в шубу, чуть не два раза обернул себя полами, поднял воротник и уселся на башню. В первый раз за три месяца у Сани на душе было так спокойно, как еще никогда не было. У него есть свой дом-самоходка, замечательный экипаж. И полк, в который он попал, великолепный полк. И товарищи хорошие; правда, посмеиваются над ним, но в этом он сам виноват: как поставил себя, так и пошло. И ребята что надо! Один Пашка Теленков какой!
