Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (книга регистрации .txt) 📗
…Услышав автоматную очередь, Федя Силаев подумал сначала, что Кирилл стреляет по какому-то зверю, но команды, которые сержант выкрикивал во все горло, сразу же все поставили на место — началось!
Федя не торопясь надел каску, взял винтовку и вышел из блиндажа. Он увидел, как Другов мечется зигзагами по лугу, и понял, что по нему бьют из винтовок и автоматов. Потом его острые глаза различили далекие фигурки, перебегавшие от валуна к валуну. Он насчитал семь человек. Еще трое значительно выдвинулись по левому склону цирка, видимо, решив отрезать Кириллу путь к отступлению.
Чуть косолапя, Силаев подошел к каменному гребню и улегся поудобнее, прикидывая на глаз расстояние до ближайшей цели. По его расчетам, получалось что-то около шестисот метров. Под бок ему давил какой-то голыш, и он отбросил его в сторону. В этот момент Федя увидел бледного сержанта на высокой скальной площадке. «Вызывает огонь на себя, — решил он, — отвлекает внимание от Кирилла…»
Костя дал первую очередь, и желто-зеленый пунктир светящихся пуль прошил дымку тумана над конечной мореной.
— Ну, заразы, давай! Ближе давай! — выкрикивал он в каком-то исступлении. Было что-то героическое и в то же время чуточку театральное в его позе.
Грохот пулемета спугнул красноногих альпийских галок, которые поднялись в воздух и с криком закружились над перевалом.
Все так же тщательно, не спеша Федя поставил нужный прицел, прижал поплотнее приклад, поерзал животом и стал ловить цель в скрещенные паутинки. Поняв, что отрезать Кирилла им не удастся, эти трое слева тоже открыли огонь. Федя видел, чем это грозит. В поле его зрения попал наконец здоровенный немец в болотного цвета френче и такой же суконной шапочке с козырьком. Федя задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок. Приклад отдал в плечо, в ушах зазвенело, но немец по-прежнему продолжал бежать, спотыкаясь и время от времени постреливая прямо от живота из своего маленького черного автомата. Вот он остановился и нагнулся, вытаскивая что-то из широкого раструба коротких кожаных голенищ. Наверное, это был запасной рожковый магазин.
Федя снова прицелился, так же аккуратно и обстоятельно, как на занятиях в школьном тире, и выстрелил, даже не моргнув глазом. Немец споткнулся и упал. Потом поднялся, проскакал немного на левой ноге, придерживая рукой правую ступню, и еще раз упал прямо лицом в траву. К нему подбежали двое, подхватили под руки, пригибаясь, поволокли через заросли рододендрона. За спиной у одного из солдат раскачивался гибкий прут антенны.
А Федя стрелял по-прежнему методично, с расстановкой, стараясь экономить каждый патрон. Он видел, что противник отходит, постепенно скрываясь в тумане.
Наконец Другов выбрался на седловину, держа в одной руке автомат, а в другой длинный конец распустившейся обмотки. Он опустил возле Феди на землю автомат и ругнулся:
— Сволочь, развязывается все время…
Поставив ботинок на камень, он пытался заново накрутить обмотку. Но нога противно подпрыгивала сама собой, и он ничего не мог с этим поделать.
— Со свиданьицем, — тихо улыбнулся Федя, поднимаясь на колени. — Замерз, однако? Гляди, как тебя колотун бьет.
— Н-ничего, — с трудом выдавил Кирилл сквозь сухие побелевшие губы. — Ничего… Древние говорили… тот, кого любят боги, умирает молодым…
Подошел Костя, держа тяжелый пулемет за еще не остывший кожух.
— Убить нас мало — сколько патронов зря пожгли.
— А почему сигнал не давали? — спросил Кирилл.
— Зачем сигнал? — пожал плечами Костя. — Какая-то там пятерка вонючих фрицев… Так у нас, дорогой, завтра ни одной ракеты не останется. Они только пощупали нас. Проверили на вшивость. Через пару дней наши придут, тогда доложим, если завтра снова не потревожат. Кто-то из нас, по-моему, подстрелил одного. Наверно, ты, Федя?
— Ну-у…
— Молодец! Один — ноль в нашу пользу. Теперь сознайся, дорогой, страшно было? Боялся чуть-чуть?
— А чего бояться-то? — невозмутимо ответил Федя.
И Костя поверил. В широко расставленных глазах Силаева нельзя было заметить и следов испуга.
— Ну что ж, Федя, — протянул руку Кирилл, — поздравляю тебя со вступлением во вторую мировую войну.
— Одного не пойму, — в раздумье сказал Костя, — зачем они огонь открыли, если хотели тебя врасплох захватить?
— Ну, с автоматом я б им живым не дался. Это они понимали. Вот и спровоцировали на стрельбу, ждали, наверное, когда у меня патроны кончатся. А иначе зачем?
Первый страх прошел у Кирилла, и нервная дрожь уже не сотрясала поджилки, но он был все еще разгорячен боем.
— А ты чего на пьедестал вылез? — повернулся он к Шония. — Памятник изображал? Стоит, как Пушкин на Тверском бульваре…
— Ты в армии не новичок, — погрозил ему пальцем сержант. — Пора запомнить: подчиненные не-е обсуждают действия начальников. Но и ты, дорогой, хорош, честное слово! Я любовался, когда ты прыгал, как тур, как настоящий горный козел.
— Бежал, как заяц, вспоминать стыдно, — махнул рукой Кирилл. Он не боялся принизить себя в глазах товарищей, поскольку знал, что в его положении так поступил бы каждый.
— Не-еверно, теперь ты настоящий горец, — крепко сжал кулак Костя. — Извини, дорогой, за тот разговор, но лапа у тебя подходящей конструкции. Площадь опоры и этот… крепкий голеностоп, как говорят альпинисты…
Ночью было особенно холодно. Облака наконец уплыли за горизонт, и земле ничто не мешало отдавать накопленное за день тепло. Остро сверкали близкие звезды.
Когда Кирилл сменял на посту Шония, тот спросил:
— Мерзнешь? — И между прочим добавил: — Завтра отогреешься, дорогой. Ха-ароший день будет!
Костя не соврал. Погодка действительно выдалась на славу. С утра солнце сияло так же, как в первые дни. Еще до завтрака сержант объявил приказ:
— Всем помыться, побрить физиономии, почистить обмундирование и оружие. На исполнение — один час.
И ребята скребли пушок на подбородках, плескались, трясли шинели и приводили в порядок оружие. После завтрака стали набивать патронами пустые пулеметные диски. Костя распечатал цинковую коробку с непонятной маркировкой, вытащил винтовочный патрон, потрогал пулю с зеленой головкой.
— Другов! — крикнул он. — Тут один цинк трассирующих, да? На диск их должно идти восемь штук. Каждый шестой, понимаешь?
— Понимаешь, — ответил Кирилл, спускаясь в полутемный блиндаж и подставляя сержанту перевернутую каску. — Сыпь, не жмись…
Снаружи послышался крик Силаева:
— Эй вы, самолет!
Костя выскочил наружу, приложил ладонь козырьком к глазам:
— Где?
— А послушай — гудит.
— Быстро все вещи в блиндаж! — распорядился он. — Заливай угли!
Кирилл вытряхнул патроны на нары, набрал в каску воды из фляги и плеснул в топку. Печка шумно выдохнула струю пара, смешанного с белесым пеплом.
— Вон, — первым заметил самолет Федя.
— Ладно, не маши руками, дорогой, — попросил Костя. — Сиди и смотри. Маскировка нужна, понимаешь?
Они пристроились в глубине выемки, на ступеньках, у самого входа в блиндаж. Кирилл, откинув плащ-палатку, тоже следил за небом. Самолет шел вдоль хребта на громадной высоте, оставляя за собой белый инверсионный след, похожий на бесконечно длинного кольчатого червя.
— Рама, — сказал Костя.
— «Фокке-Вульф сто восемьдесят девять», — со знанием дела уточнил Другов.
— Какая разница, дорогой, как он там называется. Разведчик. Это для нас, понимаешь, самое главное. Сиди в норе, как мудрый хомяк, и молчи.
Самолет скрылся на юго-востоке, расползся, растаял в небе его облачный след.
— Не заметил, однако, — с облегчением сказал Федя, поднимаясь первым.
— Не должен был, — согласился Костя. — Сверху наш блиндаж — это куча камней и щебня. Даже в такой день.
— А ты молодец, — похвалил Кирилл, — погоду предсказал точно.
— Тут закон такой: ветер с моря — значит, дождь или снег, с севера или востока — жди ясной погоды.
