Ветер удачи (Повести) - Абдашев Юрий Николаевич (книга регистрации .txt) 📗
— Ангины боюсь, дорогой, ангины. Подвержен, понимаешь?
Пока Федя собирал грязные котелки, Другов рассматривал спуск в долину Эки-Дары, тонувший в утренней дымке.
— Крутоват, однако, этот южный склон, — задумчиво проговорил он. — Пожалуй, раза в полтора круче, чем северный.
— Это по всему Главному хребту, — заметил Костя. — Так что, если прохлопаем перевалы, взять их потом, понимаешь, будет труднее, чем сейчас немцам. Ровно в полтора раза.
— Надо бы винтовку пристрелять, — ни с того ни с сего заявил Федя. — Сержант, я возьму пять патронов?
— А чего ее пристреливать? — удивился Кирилл. — Я же пулемет не пристреливаю…
— Ладно, принеси, — неожиданно согласился Костя. — К оружию привыкнуть надо, — объяснил он Кириллу, когда Федя вошел в блиндаж.
Через минуту Шония уже держал в руках самозарядную винтовку СВТ-40 с оптическим прицелом.
— Красавица! — искренне залюбовался он, протирая рукавом шинели дырчатую металлическую накладку на стволе, отливавшую вороненой сталью. — Прямо как девушка. И такая же, понимаешь, капризная. Так что береги затвор от грязи.
— А там, на заставе, один сказал, — вспомнил вдруг Федя, — она, мол, потому оказалась на месте, что никто из порядочных снайперов брать ее не хотел.
— Больше слушай! — строго заметил Костя. Он щелкнул «флажком» зажима и вытащил коробчатый магазин. — Оружие, дорогой, любить надо. Устройство объясняли тебе?
— Ну-у, — кивнул Федя.
Костя выбросил из магазина на ладонь один за другим пять патронов и сунул их в карман.
— Пять осталось, — сказал он. — Считай, я подарил. Мы, дорогой, не так богаты, чтобы сейчас учиться стрелять. Нам, понимаешь, дали больше, чем могли. Не забывай: на шестерых в роте не хватает даже старых раздолбанных винтовок. Возьми вон пустую консервную банку и иди туда. — Костя кивнул на юг. — Чтоб немцы не слыхали, а то, клянусь, перед ними стыдно будет…
…И потекли дни один за другим, похожие, как патроны в автоматном диске. На третью ночь пошел дождь, сея мелкую водяную пыль. Он не перестал и утром. Он шел весь день и всю следующую ночь не прекращаясь. Облака были под ними и выше их. Сплошная серая пелена нависла над горами. Все стало влажным и липким. Дрова не хотели разгораться, ботинки не успевали просохнуть, а в довершение к концу следующего дня ребята обнаружили, что стали плесневеть отсыревшие за это время сухари.
Лишь на шестые сутки их вынужденного одиночества облака поднялись выше и стал рассеиваться туман. Дождь перестал, но небо до полудня оставалось хмурым. Только после обеда стали проглядывать голубоватые окна. Было по-прежнему холодно. Из-за темного облака с оранжевой закраиной прорвался к земле огненный столб света. Он высветил дальние хребты, и все увидели, что прежде голые коричневые склоны покрылись белесым налетом — тонким слоем недавно выпавшего снега.
— Надо, понимаешь, с дровами что-то думать, — сказал Шония. — Этих надолго не хватит. Придется заготавливать внизу, в пихтарнике, а когда приедет старшина, перевезти на вьюках.
— А я бы за грибами сходил, — отозвался Другов. — Эта проклятая манка уже в глотку не лезет.
— Откуда грибы, дорогой? Грибы далеко, туда нельзя. Теперь это, понимаешь, не долина реки, а нейтральная полоса.
— Ну тогда хоть этой, черемши поискать, что ли.
— Ладно, черемша близко, черемшу можно, — недолго поколебавшись, согласился Костя. — Я, дорогой, сам этой преснятины не переношу. Я же мингрел. А ты эту черемшу когда-нибудь видел?
— Где я ее видел? В Москве, что ли, на улице Горького? В магазинах ее не продают.
— Найдешь, дорогой. На южном склоне не ищи. Спустись туда, к валунам, — и он показал на север. — Ищи листики. Такие, как у ландыша, только поменьше. В середине трубочка. В пальцах потрешь — немножко луком пахнет, немножко чесноком. На конце шарик. Такой прижатый с трех сторон…
— Ладно, найду, — отмахнулся Кирилл. — Засиделись за эти дни, хоть подвигаться.
— Эх, сейчас бы в баньке попариться, — размечтался Федя, — с березовым веничком. А потом пельменей наварить. Ведро!
— Постой, куда, дорогой? — окликнул Другова Костя, заметив, что тот уже направляется к спуску. — Автомат мой возьми.
— Да я тут, рядом.
— Послушай, ты кто, боец или курортник? — Он встряхнул Кирилла за плечи. — Это передний край, понимаешь?!
— Все понял. Только трясти не надо, я же не половик.
Он сходил в блиндаж и вернулся с автоматом на шее, решительно одернул шинель и зашагал к первому уступу, где тропу преграждали массивные порфиритовые блоки.
— Наворочали на свою голову черт его знает что, — ругался он, съезжая по мокрому склону и хватаясь за острые обломки скалы.
Костя стоял на засыпанном щебенкой возвышении, где совсем недавно покоился Вислый камень, и откровенно смеялся, скаля ровные белые зубы, сидевшие плотно, как зерна в кукурузном початке.
Но Другов этого не замечал. Узкая теснина внизу, через которую они с сержантом еще несколько дней назад перебирались по снежному мосту, была сейчас скрыта в тумане. На склонах амфитеатра трава оказалась мокрой и скользкой, и Кирилл уже дважды припечатывался задом к земле. Каждый раз автоматный диск больно бил его под дых. Он проклинал и этот дождь, и собственную неловкость, а заодно и свою дурацкую затею. Мокрые, испачканные землей руки начали мерзнуть. Он останавливался, обтирал их о полы шинели, подносил ко рту, согревая частым дыханием.
— Давай, давай, ходи! — долетел до него голос сержанта, повторенный эхом.
Травы было много, трава была всякая, но той, что нужна, никак не попадалось. Только метрах в трехстах, возле самых валунов, он увидел что-то похожее. Опустился на колени, помял в пальцах — нет, не пахнет.
Где-то над самым ухом прожужжала оса. И тут же что-то щелкнуло по валуну, выбив из него, как дымок, тонкую каменную пыльцу. Запахло кремнем, как это бывает, когда по нему ударяют стальным кресалом.
«Что за шутки?» — подумал Кирилл и повернулся лицом к перевалу.
И снова жужжание, и снова недалеко от его ног брызнул фонтанчик раскисшей земли. Только теперь он услышал звук отдаленного выстрела. Кирилл не успел еще осознать, что происходит, а ноги уже сами подогнулись в коленках. Он присел за валун, прижавшись щекой к холодному мокрому камню. Сердце колотилось, и мысли путались в голове. Он все еще не мог поверить, что по нему стреляли.
Кирилл осторожно выглянул из-за валуна, напряженно вглядываясь в заросли рододендронов, где еще плавали клочья тумана. И вдруг каким-то боковым зрением у крутого склона он увидел троих немцев, явно пытавшихся незаметно обойти его слева. Еще немного, и это им наверняка бы удалось. Все казалось нереальным, как во сне.
Стащив с шеи автомат и став на одно колено, он дал по ним короткую очередь. До Кирилла и тут не сразу дошло, что стреляет он, не глядя, в белый свет, как в копейку. Еще совсем недавно он и мысли не допускал, что может выстрелить в человека. Но сейчас на рассуждения времени не оставалось, он должен был защищаться. Для того чтобы добраться до своих, надо было заставить эту троицу убраться или замолчать.
Вторая очередь ушла именно туда, куда следовало. Автомат, как живой, бился в его руках. Кирилл чувствовал его мощь, его убойную силу, и от этого начал обретать уверенность. Когда в ушах утих звон, он услышал где-то далеко позади отрезвляющий крик своего сержанта:
— Быстрей назад! Перебежками!
Голос этот, звучавший будто из совершенно другого мира, вернул его к действительности.
И Кирилл побежал, пригибаясь, петляя по мокрой пружинистой дерновине луга. Через каждые двадцать шагов он падал, полз по-пластунски, вскакивал и снова бежал. Он не сбивался с дыхания, не чувствовал усталости.
Добежав до последнего бараньего лба, обглоданного ледником, он снова растянулся, слыша, как наверху судорожно, захлебываясь, тарахтит родной «дегтярь». Он с трудом оторвал от земли перепачканное грязью лицо и увидел Шония, который во весь рост стоял на том же каменном постаменте и, прижав к боку приклад ручного пулемета, прямо из-под мышки рассыпал веер трассирующих пуль. И только когда Кирилл с невероятным усилием забрался на первую скальную ступень, сержант лег наконец и, поставив пулемет на сошки, стал поспешно заменять диск.
