Продается недостроенный индивидуальный дом... - Гросс Виллем Иоханнович (читать книги полные .TXT) 📗
Рейн ответил коротко: пусть молчит и не сует свой нос в их дела.
И вот в последний день старого года он сидел в своей комнате один. Начало уже смеркаться. В углу стояла украшенная елка, в воздухе ощущался запах праздника.
Холодец должен быть в шафрейке.
К дьяволу холодец и пироги! Он встретит Новый год шумно и весело там, где гремит оркестр и хлопают пробки от шампанского.
Было еще рано. Город еще не праздновал. Кульминация подготовки к Новому году, видимо, уже миновала, хотя в магазинах и на улицах было полно народу. Ни у кого не было времени задуматься над тем, почему высокий молодой человек в коричневом пальто и шляпе бесцельно бродит по улицам, а потом долго стоит у почты. И чего он стоит, только другим мешает, пусть посторонится или войдет. Неужели он не видит, как узка сегодня распахнутая дверь почтамта.
Видимо, и на почте самый большой наплыв был уже позади, хотя очередь у телеграфного окошка показалась Рейну огромной. У него даже ноги устали, пока он стоял. Ну вот, наконец-то! Рейн взял бланк и написал:
«Желаю счастья в Новом году Рейн.
Перед ним стояла полная русская женщина в меховой шубке. На бланке, который она держала в руках, Рейн прочитал ленинградский адрес, а также текст. Неожиданно для себя он попросил новый бланк и списал текст с телеграммы той женщины:
«Желаю счастья Новом году Больших удач Целую».
Ну вот. Теперь все в порядке. Сражение выиграно. По-русски всe получилось легко и естественно. Можно идти праздновать.
У ресторана «Глория» он вспомнил о Меэли, и в голову ударила жаркая волна. Что, если б сейчас при шла Меэли — такая же взволнованная и такая же одинокая? Нет, ничего не было бы. Вся жизнь, все будущее связано с Урве, только с Урве. Как бы там ни было, а Урве достойная женщина, хотя...
Будь у Рейна завтра свободный день, он тоже уехал бы — уехал бы домой, порадовал своих стариков. Там бы его выслушали, посочувствовали, порадовались успехам.
Варить холодец теща умела. От крепкой горчицы приятно защипало глаза. Чай на плите был еще теплым. После трех пирожков с мясом, проглоченных вслед за холодцом, Рейн немного размяк. Идти никуда не хотелось. Выспаться, хоть один раз как следует выспаться! Он повесил пиджак на спинку стула и надел домашнюю куртку. Включил репродуктор, взял в руки книгу. Урве читала ее перед отъездом.
Открыв книгу в том месте, где лежала закладка, он рассеянно проглядел первые строки, но ничего не понял. Затем прочитал отрывок, который показался интересным.
«В бурную пору рождественских экзаменов Мартина неодолимо тянуло к Леоре. Ее вызвали домой, в Дакоту, — может быть на долгие месяцы, так как захворала ее мать, — а Мартин должен был (или думал, что должен) видеться с ней ежедневно».
Кто такой Мартин и кто Леора?
До чего же толстая книга «Эрроусмит». Чертовски толстая.
Большой палец с синим отдавленным ногтем перелистывал страницу за страницей. Леора. Мартин. Опять Леора. И снова Мартин, Мартин.
Начало в любой книге кажется трудным — ведь речь идет о людях, которых еще не знаешь. Мысли твои еще свободны, как жеребята на лугу, а луг этот может быть необъятным, он может простираться иной раз от Таллина до Москвы. Пока Мартин Эрроусмит выступал в качестве помощника некоего дока Викерсона, Рейн оставался равнодушен — его мысли были в Москве, возле человека, которому приходилось, в который уже раз, втолковывать, что он, Рейн Лейзик, совсем не такой уж отъявленный индивидуалист. Неужели она не понимает: в последнее время у него было столько забот, он истратил столько денег, что просто не может не думать о том, где бы раздобыть их. Разумеется, человеку, который сейчас так далек от всего этого и который к тому же в свободное время развлекается, трудно понять его.
Вот здесь она подчеркнула строки, касающиеся Уиннемакского университета: «Это — фордовский завод; выпускаемые им автомобили хоть и дребезжат, зато безукоризненно стандартизованы...» Что особенного нашел в этих строках предыдущий читатель? Снова перелистывая книгу, он заметил не только подчеркнутые строки, но и пометки на полях. На одной из страниц был вопрос: «Мог ли Мартин вести себя так подло?»
Ладно. Посмотрим, в чем же проявилась подлость этого Мартина.
Он не успел прочитать и десяти страниц, как раздался звонок.
На лестнице было темно, и поэтому Рейн не сразу узнал невысокую женщину в темном зимнем пальто и в берете. Лишь голос, спросивший Урве, помог ему догадаться, кто это. Он пригласил гостью войти.
Юта Зееберг, разумеется, знала, что Урве учится в Москве, но почему-то надеялась, что новогодние праздники она проведет дома. И решила позвать их обоих сегодня в гости.
Рейн с тайным любопытством разглядывал избранницу брата. Юта стояла в передней. Она понимала, о чем думал Рейн, разглядывая ее. Будь это Урве, Юте было бы все равно, а сейчас она испытывала чувство неловкости. Юта ведь не знала, что высокий мужчина, чем-то похожий на Эро, впервые нашел ее худое лицо красивым. Красивым это лицо делали глаза, большие живые глаза, темную глубину которых Рейн вдруг заметил.
Ну что же, придется, значит, встречать Новый год в одиночестве — Рейну в полном одиночестве, а Юте с шумными гостями своих родителей, а это то же самое, что в одиночестве, если не хуже.
Юта тоже изучала медицину. Очевидно, и ей придется пройти через все ужасы анатомирования трупов, как и героям этой увлекательной книги.
Оказалось, что можно очень неплохо провести вечер в тихой теплой комнате, одному, и, не обращая ни малейшего внимания на грохот машин, проносящихся по улице, на шум торопливых шагов по мокрым тротуарам и на стук дверей в подъезде, читать о людях незнакомой тебе страны. И даже в новогоднюю ночь не чувствовать себя от этого несчастным.
7
Галя пришла на фабрику контролером, когда Рейн уже вполне освоился с работой. Он хорошо знал свое дело, держался независимо, свободно. Любил пошутить. Как-то, чуть ли не на второй день Галиной работы на фабрике, он надолго испортил отношения с девушкой далеко зашедшей шуткой.
Но потом Галина Шипова изменила к нему отношение. «У вас счастливая рука», — сказала она, когда Рейну удалось двумя-тремя рывками освободить конец бумаги, застрявшей в прессе. И посмотрела на него ласково.
А как-то вполне серьезно заинтересовалась постройкой дома и даже сочувственно спросила, не слишком ли много сил отнимает это у Рейна. После Нового года, когда старик Меллок ушел на пенсию и Лейзик стал помощником сушильщика, Галя уже не скрывала, что ее интересует этот высокий молодой человек. Спросила вдруг об Урве. Узнав, что Урве учится в Москве, сказала, что это чудесно. Рейн заметил, что долгая разлука с женой — это совсем не чудесно. Но Галя не рассмеялась, а серьезно ответила, что имела в виду учебу, а не разлуку; что такое разлука, она хорошо знает по себе — ее мужу, моряку торгового флота, приходится чаще бывать в плавании, чем дома; вот и сейчас снова ушел на несколько месяцев в рейс.
Двое людей, обреченных на временное одиночество. У одного жена уже третий месяц живет в Москве, у другой — муж в Лондоне. Вот так и рождаются все эти веселенькие истории о женах моряков. Рейна забавляло, что уважаемая Галина Шипова, очевидно, уже не помнит, как была холодна к нему вначале. Иначе чем объяснить, что она вдруг стала так приветлива? А сегодня даже повела на него атаку.
— Товарищ Лейзик, пожалуйста, зайдите после смены ко мне наверх, я хочу поговорить с вами.
Когда кругам грохочут машины, разговаривать немыслимо. Здесь можно лишь кричать друг другу на ухо отдельные слова. Однако раньше они беседовали, не выбирая места — в каком-нибудь проходе, где было потише, или в коридоре. Что она собирается сказать ему, зачем ей понадобилось звать его куда-то наверх в маленькую комнатушку за лабораторией? Очевидно, она хочет разговаривать с ним без посторонних.
Чем ближе подходило время к концу смены, тем сильнее Рейн волновался. Он старался представить себе, о чем они будут говорить. С ее стороны будут какие-то намеки. Надо будет тонко и в то же время достаточно резко ответить ей.
