Великие голодранцы (Повесть) - Наседкин Филипп Иванович (книга бесплатный формат txt) 📗
Закончив рассказ, Денис пытливо посмотрел на меня и спросил:
— Отчего это, Хвиля? Неужели из-за бабки Анисьи и молебна?
Так же вот теперь спрашивали и другие. Спрашивали и не находили ответа. Не было его и у меня. А потому я признался брату:
— Не знаю. Не верю, но и не знаю…
Мы сидели в клубе вокруг стола и молчали. Все догадки были отвергнуты, и тайна оставалась неразгаданной. Конечно, мы тоже радовались дождю. Озимь спасена, и люди будут с хлебом. Но в душе гнездилась и тревога. Как церковники узнали о приближении грозы? За кем пойдут теперь колеблющиеся?
Неожиданно в клуб вошла Клавдия Комарова. Вошла как-то робко и остановилась у порога.
— Можно к вам?
Мы молча смотрели на нее. Она приблизилась, виновато улыбнулась.
— Извините, я по делу. — И повернулась ко мне. — С тобой поговорить, Филя. По секрету.
Я смутился и предложил.
— Говори тут. От ячейки секретов не держу.
Клавдия подумала и сказала:
— Хорошо. Слушайте все. Только не выдавайте меня. Все это не случайно, а подстроено. Я говорю про дождь. Недавно отец мой достал в городе барометр. Это такой прибор, который предсказывает погоду. Вот они и ждали, когда барометр покажет на дождь. А когда он показал, распустили слух об Анисье. И согласились на крестный ход, когда ее не стало.
Новость ошеломила нас. Мы пялили глаза на Клавдию, не зная, верить или нет. Она же, заметив наше замешательство, подтвердила:
— Я говорю правду. Барометр предсказал. А бабка Анисья и молебен ни при чем.
Володька Бардин попросил рассказать об устройстве диковинного прибора. Клавдия взяла на столе тетрадь и карандаш. Быстро нарисовала круг. Разделила его на части. В каждой части написала слова. В центре круга начертила стрелку. Коротко объяснила, как и почему стрелка показывает то на «ясно», то на «бурю», то на «дождь».
— Ладно, — сказал Прошка Архипов. — Но почему ты пришла к нам?
Клавдия опустила глаза и вздохнула.
— Я видела, как топили старуху. Я была в лодке и все видела. Это ужасно. Крик ее до сих пор стоит у меня в ушах. Вот я и пришла. Надо раскрыть людям глаза.
— Где находится этот барометр? — спросил Илюшка Цыганков.
— Все время висел у нас. Потом отец передал его батюшке. А тот отнес в церковь и повесил в алтаре. Они решили, что так будет безопаснее.
— И что же ты хочешь от нас? — спросила Маша Чумакова, сверля Клавдию неприязненным взглядом.
— Я хочу… — замялась Клавдия. — Надо его взять, этот барометр. И показать людям. Пускай узнают правду.
— Так, — сказал Прошка Архипов. — Ты хочешь, чтобы мы украли барометр?
— Я советую взять его, — сказала Клавдия. — И раскрыть обман. Ради этого можно решиться.
— Нет, — возразил Прошка. — Даже ради этого мы не можем решиться на воровство. Обманом бороться с обманом не наша линия.
— Как же тогда быть?
— А так, — сказал я. — Хочешь помочь раскрыть обман, принеси этот прибор.
Глаза Клавдии округлились.
— Значит, я должна украсть его?
— Мы не знаем, что ты должна, — заключил Прошка Архипов. — И не желаем ничего знать. Принесешь барометр, тогда поверим.
Клавдия подумала и сказала:
— Нет, этого я не могу.
— Тогда нечего терять время, — сказал я. — Можешь идти. До свидания.
Клавдия покраснела, будто ее ударили, медленно повернулась и вышла. А мы сразу же загалдели, заспорили, перебивая друг друга. Барометр! Вот она где, собака, зарыта!
В поповском особняке ярко горел свет. За кисейными занавесками передвигались люди. На улицу просачивалась музыка. Граммофон играл какую-то непостижимую песенку. Казалось, это завывает сука, потерявшая щенят.
Я невольно замедлил шаг. Хотелось увидеть отца Сидора. И по лицу угадать его настроение. Как может чувствовать себя человек, отправивший ни в чем не повинную душу на тот свет? И желание мое сбылось. В среднем окне я заметил батюшку. Заросшее волосами лицо его улыбалось. Вот он поднес ко рту стакан и, словно ударив себя в зубы, запрокинул голову. Нет, поп ни в чем не раскаивался. Он торжествовал победу.
А как ловко они обтяпали это дело! Барометр! Что ж это за штука такая, барометр? И как он предсказывает погоду? До сих пор ее угадывали по приметам. Ласточки летят над землей — быть дождю. Небо пылает перед заходом солнца — дуть ветру. У стариков к ненастью ломят кости. А к жаре раскалывается голова. Уши закладывает к метели. Чох нападает к суховею. А сосед наш Иван Иванович так тот погоду угадывал по пяткам. К засухе они чесались у него, к ростепели — ныли, будто отбитые палкой. Но все это ненадежно. Ни народные приметы, ни пятки деда Редьки не предсказали последнего дождя. А вот барометр… Выходит, он надежнее людских примет.
Размышляя так, я очутился на пригорке. С него видна была мельница. Я пошел кружным путем потому, что на болоте за Молодящим мостом еще стояла непроходимая грязь. На высокой же гребле уже было сухо, и я быстро двинулся под горку.
Дорога проходила невдалеке от комаровской усадьбы. Внезапно от забора отделилась темная фигура и направилась ко мне. Это была Клавдия. Мы остановились друг против друга.
— Я караулила тебя, — призналась дочь мельника. — Почти весь вечер не отходила от калитки.
— А почем знала, что я пойду тут?
— Там грязно. А потом… Не верилось, что оставишь это дело. И не захочешь повидаться.
Я не знал, как продолжать разговор, и спросил первое, что пришло на ум:
— А родители случаем не заподозрили?
— Они еще засветло ушли к батюшке. У него сегодня именины. А я отвертелась, чтобы встретиться с тобой. Ты сказал, чтобы я сама принесла барометр. Хорошо, я согласна. Только помоги взять его. Пойдем со мной в церковь.
— С тобой в церковь?
— Да. Я возьму его. И передам тебе. А ты будешь за провожатого. Больше ничего. Понимаешь, какое дело, — перешла она на полушепот. — Ключи от церкви отец носит вместе с ключами от мельницы. Утром, когда уходит, забирает с собой. А вечером, когда ложится спать, вешает на стене. Взять их можно только ночью. А стало быть, и в церковь можно попасть только ночью. Да днем это и труднее сделать. Могут увидеть и помешать. А в ночное время… Или ты боишься?
Она приблизила глаза к моему лицу. Показалось, что даже поднялась на носки. Но я не отступил и нарочито беспечно сказал:
— Когда в поход?
— Завтра. Придешь сюда часам к одиннадцати.
— У меня нет часов.
Клавдия сняла с руки свои и подала мне.
— Часовая стрелка короче минутной. Поймешь?
— Да уж как-нибудь… — И сунул часы в карман. — К одиннадцати жди. А пока…
Клавдия дотронулась до моей руки, словно собираясь взять меня под руку.
— Я пройдусь с тобой. Дома одной сидеть не хочется.
Мы пошли медленно, нога в ногу. Клавдия держалась за кончики полушалка, лежавшего у нее на плечах. Шум мельницы нарастал с каждым шагом. Он мешал говорить. И это было кстати. Ничего хорошего не приходило в голову. А болтать глупости с чуждым элементом язык не поворачивался.
Так молча прошли мы по мостику, под которым лежали деревянные лотки. По лоткам двигалась вода, с шумом падавшая на колеса. На верху мельницы горел фонарь, и видны были суетившиеся люди. Они загружали бункера зерном.
— Поздновато работают.
— Подвоз большой после урожая. За день не управляются.
Теперь мы шли по гребле. Справа она обрывалась и круто уходила в низину, поросшую ольшаником. Слева огораживала пруд, покрытый кугой и кувшинками. Я думал над словами Клавдии. Да, подвоз после урожая велик. И хорошо, что на мельнице нет затора. Но трудились-то там батраки. Эксплуатация!
Мы медленно двигались по гребле. Теперь шум мельницы с каждой минутой отдалялся. Уже можно было расслышать шелест верб, тянувшихся по бокам насыпи. Пробивался сквозь него и лай собак на хуторке за прудом. Я спросил Клавдию, чего это она дома околачивается.
— Ты же собиралась в университет?
