Признайся (ЛП) - Гувер Колин (библиотека книг TXT) 📗
Ее голос тверд и непоколебим. Она до сих пор ни разу не улыбнулась.
- Я уже покормил ее, - отвечает ей ЭйДжей.
Ее глаза отпускают мои, переводя взгляд на него.
- Ты ведь можешь дать ему двойную порцию корма, в качестве закуски, верно?
Она указывает в направлении спальни. Вероятно, он знает этот взгляд, раз немедленно направляется в сторону комнаты.
Как только ЭйДжей исчезает, я быстро отступаю назад, потому что она бежит прямо на меня. Оберн так сильно и быстро запрыгивает мне на руки, что я вынужден пройти еще несколько шагов назад и врезаться в стену позади меня, чтобы мы не упали.
Ее руки обхватывают мою шею, и она целует меня, целует, целует так, как меня никогда не целовали раньше. Я чувствую на вкус ее слезы и смех, и это невероятное сочетание.
Не знаю, как долго мы стоим в коридоре, целуясь, потому что время с ней пролетает мгновенно.
В конце концов, ее ноги опускаются на пол, руки хватают меня за талию, а лицо прижимается к моей груди. Я кладу ей руку на затылок, прижимая к себе, словно планирую так провести с ней остаток нашей жизни.
Она плачет, и не потому что ей грустно, а потому что не может выразить то, что чувствует.
Она знает, что нет таких слов, которые будут достаточно хороши для этого момента.
Мы оба молчим, ибо я тоже не могу найти подходящих слов.
Я прижимаюсь щекой к ее макушке и осматриваю квартиру. Смотрю на картину на стене гостиной. Улыбаюсь, вспоминая ту ночь, когда впервые пришел в эту квартиру и увидел ее. Я знал, у нее где-то должна быть эта картина, но увидеть, что она висит в ее гостиной - воистину невероятное чувство.
Это было нереально.
Я хотел рассказать ей об этом с самого начала. Хотел рассказать о ее связи с этой картиной. Хотел рассказать о нашей с ней связи.
Но я этого не сделал, и никогда не сделаю, потому что это не мое признание.
Я не могу с ним делиться.
Это признание принадлежит Адаму.
Пять лет назад
Оуэн
Я сижу на полу в коридоре, рядом с больничной палатой моего отца.
Вижу, как она выходит из соседней палаты.
- Ты просто выбрасываешь их? - спрашивает она в недоумении.
Ее слова адресованы женщине, за которой она следует по коридору. Я знаю, что женщину зовут Лидия, но до сих пор не знаю имени девушки. И не потому, что не пытался узнать.
Лидия оборачивается, в руках она держит коробку. Она смотрит на ее содержимое, затем снова на девушку.
- Он не рисовал уже несколько недель. Они не нужны ему больше, они просто занимают место.
Лидия отворачивается и ставит коробку на стол медсестер.
- Вы бы могли найти, куда их можно выбросить? - спрашивает она дежурную медсестру.
Прежде чем медсестра соглашается, Лидия уже идет обратно в палату и возвращается через несколько секунд с несколькими пустыми полотнами. Она устанавливает их на стол рядом с коробкой, в которой, как я теперь понимаю, находятся принадлежности для рисования.
Девушка стоит и смотрит на коробку, даже после того, как Лидия возвращается в больничную палату. Она выглядит расстроенной. Словно прощаться с вещами так же трудно, как прощаться с ним.
Я наблюдаю за ней в течение нескольких минут, в то время, как ее эмоции начинают просачиваться в виде слез. Она вытирает их и смотрит на медсестру.
- Не могли бы вы не выбрасывать их? Могли бы вы просто… отдать их кому-нибудь?
Медсестра слышит печаль в ее словах. Она тепло улыбается и кивает. Девушка кивает в ответ, а затем поворачивается и медленно направляется в больничную палату.
Я не знаю ее, но у меня, скорее всего, тоже была бы такая же реакция, если бы кто-то захотел выбросить вещи моего отца.
Я никогда не пытался прежде рисовать картины.
Нет, все же иногда бывало.
Неожиданно для себя обнаруживаю, что встаю и направляюсь к сестринскому посту. Смотрю на коробку, полную всевозможных красок и кистей.
- Можно мне…?
Предложение не успевает покинуть моего рта, как медсестра подталкивает мне коробку.
- Да пожалуйста, - разрешает она. - Возьми. Я не знаю, что с этим делать.
Хватаю принадлежности и ухожу в палату отца. Складываю их в единственный доступный уголок пространства. Остальная часть его больничной палаты полна цветов и растений, которые несут сюда все последние несколько недель. Мне, вероятно, следует что-то с ними сделать, но я все еще надеюсь, что он в скором времени проснется и увидит их все.
Пристроив инструменты для рисования, иду к стулу, стоящему рядом с кроватью отца и сажусь.
Смотрю на него.
Смотрю на него в течение нескольких часов, пока мне не становится настолько скучно, что я встаю, пытаясь найти что-нибудь еще, на что можно посмотреть.
Иногда я разглядываю чистый холст на столе. Даже не знаю с чего начать, поэтому провожу весь следующий день, разделяя свое внимание между отцом и холстом.
Иногда прогуливаюсь по больнице.
Не знаю, сколько еще таких дней я смогу вытерпеть. Мне кажется я просто не могу как следует переживать свое горе, если он не разделит его со мной.
Я ненавижу, что как только он проснется (если он проснется), мне с ним, более чем вероятно, придется пройти каждую деталь той ночи.
А все, что я хочу - это забыть.
- Никогда не смотри в телефон на дороге, Оуэн, - учит он.
- Смотри на дорогу, - добавляет брат с заднего сиденья.
- Пользуйся поворотниками. Держи руки на рулевом колесе правильно. Выключи радио.
Я был абсолютным новичком в вождении автомобиля, и каждое сказанное ими наставление напоминало мне об этом.
Они предупреждали меня обо всем, но главного не сказали.
Берегись пьяных водителей.
Удар пришелся с пассажирской стороны в то миг, когда загорелся зеленый свет и я выехал на перекресток. Авария произошла не по моей вине, но если бы я был более опытным, то знал бы, что сначала нужно посмотреть налево и направо, прежде чем двигаться на разрешающий свет светофора.
Мои мать и брат погибли сразу, в момент удара.
Мой отец находится в критическом состоянии.
Я подавлен с того времени, когда это произошло.
Я провожу здесь большинство своих дней и ночей, и чем дольше сижу здесь, ожидая его пробуждения, тем больше накатывает одиночество. Посещения родственников и друзей прекратились. Я не хожу в школу неделями, но это меньшая из моих проблем.
Я просто жду.
Жду, что он шевельнется.
Жду, что он моргнет.
Жду, что он заговорит.
Обычно к концу каждого дня, я настолько измучен тем, что ничего не происходит, что вынужден брать передышку. В первые две недели, вечера были для меня самым трудным временем суток. Главным образом потому, что к концу подходил еще один день, в котором не произошло никаких улучшений.
Но в последнее время, вечера превратились в то, что я по-настоящему жду с нетерпением.
Мне нужно поблагодарить ее за это.
Возможно, ей покажется это смешным, но именно из-за ее любви к тому, кого она посещает, я чувствую себя преисполненным надеждой.
Она приходит и навещает его каждый вечер с пяти до семи. Если не ошибаюсь, его зовут Адам.
Я заметил, что, когда она приходит, другие члены его семьи выходят из комнаты. Я полагаю, Адам просит их об этом, чтобы провести с ней время наедине. Иногда я чувствую себя виноватым, сидя здесь, в коридоре, прислонившись к стене между его дверью и дверью моего отца. Но нет больше такого места, где я мог бы почувствовать то же самое, что чувствую, слушая звук ее голоса.
Его смех слышен только во время ее посещений. И раз уж на то пошло, то и разговаривает он с ней гораздо больше, чем с другими. Я слышал достаточно разговоров в течение последних нескольких недель, доносящихся из его палаты, чтобы понять, какая уготована ему судьба. Поэтому тот факт, что он в состоянии смеяться, находясь рядом с ней, говорит о многом.
Думаю, его неминуемая смерть - еще одна вещь, вселяющая в меня немного надежды. Я знаю, это звучит кошмарно, но мне кажется, Адам и я примерно одного возраста, поэтому, когда я начинаю жалеть себя, то ставлю себя на его место.
