Страшная месть(Совр. орф.) - Гоголь Николай Васильевич (хороший книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Слушай: я выпущу тебя; но если ты меня обманешь? — сказала Катерина, остановившись перед дверью, — и вместо того, чтобы покаяться, будешь опять братом черта?
— Нет, Катерина, мне уже не долго остается жить; близок и без казни мой конец. Неужели ты думаешь, что я предам сам себя на вечную муку?
Замки загремели.
— Прощай! Храни тебя Бог милосердый, дитя мое! — сказал колдун, поцеловав ее.
— Не прикасайся ко мне, неслыханный грешник; уходи скорее!.. — говорила Катерина.
Но его уже не было.
«Я выпустила его», — сказала она, испугавшись и дико осматривая стены: «что я стану теперь отвечать мужу? Я пропала, мне живой теперь остается зарыться в могилу!» — и, зарыдав, почти упала она на пень, на котором сидел колодник. «Но спасла душу», — сказала она тихо: «я сделала богоугодное дело; но муж мой… я в первый раз обманула его. О, как страшно, как трудно будет мне перед ним говорить неправду! Кто-то идет! Это он! муж!» — вскрикнула она отчаянно, и без чувств упала на землю.
VII
— Где я? — говорила Катерина, подымаясь и оглядываясь? — передо мною шумит Днепр, за мною горы… Куда завела меня ты, баба?
— Я тебя не завела, а вывела; вынесла на руках моих из душного подвала: замкнула ключиком дверь, чтобы тебе не досталось чего от пана Данила.
— Где же ключ? — сказала Катерина, поглядывая на свой пояс. — Я его не вижу.
— Его отвязал муж твой, поглядеть на колдуна, дитя мое.
— Доглядеть?.. Баба, я пропала! — вскрикнула Катерина.
— Пусть Бог милует нас от этого, дитя мое! Молчи только, моя панночка, никто ничего не узнает!
— Он убежал, проклятый антихрист! Ты слышала, Катерина? Он убежал! — сказал пан Данило, приступая к жене своей. Очи метали огонь; сабля, звеня, тряслась на боку его. Помертвела жена.
— Его выпустил кто-нибудь, мой любый муж, — проговорила она дрожа.
— Выпустил, правда твоя; но выпустил черт. Погляди, вместо его, бревно заковано в железо. Сделал же Бог так, что черт не боится казачьих лап! Если бы только думу об этом держал в голове хоть один из моих казаков, и я бы узнал… то бы и казни ему не нашел!
— А если бы я?.. — невольно вымолвила Катерина и, испугавшись, остановилась.
— Если бы ты вздумала, тогда бы ты не жена мне была. Я бы тебя зашил тогда в мешок и утопил бы на самой средине Днепра!..
Дух занялся у Катерины, и ей чудилось, что волосы стали отделяться на голове ее.
VIII
IX
— Что-то грустно мне, жена! — сказал пан Данило, — и голова болит у меня, и сердце болит; как-то тяжко мне! Видно где-то недалеко уже ходит смерть моя.
«О, мой ненаглядный муж! Приникни ко мне головою своею! Зачем ты приголубливаешь к себе такие черные думы», — подумала Катерина, да не посмела сказать. Горько ей было, повинной голове, принимать мужние ласки.
— Слушай, жена моя! — сказал Данило, — не оставляй сына, когда меня не будет; не будет тебе от Бога счастия, если ты кинешь его, ни в том, ни в этом свете; тяжело будет гнить моим костям в сырой земле, а еще тяжелее будет душе моей!
— Что говоришь ты, муж мой? Не ты ли издевался над нами, слабыми женами? А теперь сам говоришь, как слабая жена; тебе еще долго нужно жить.
— Нет, Катерина, чует душа близкую смерть. Что-то грустно становится на свете; времена лихие приходят. Ох, помню, помню я годы; им, верно, не воротиться! Он был еще жив, честь и слава нашего войска, старый Конашевич! Как будто перед очами моими проходят теперь казацкие полки! Это было золотое время, Катерина! Старый гетман сидел на вороном коне; блестела в руке булава; вокруг сердюки; по сторонам шевелилось красное море запорожцев. Начал говорить гетман — и все стадо, как вкопанное. Заплакал старичина, как зачал воспоминать нам прежние дела и сечи. Эх, если бы ты знала, Катерина, как резались мы тогда с турками! На голове моей виден и доныне рубец; четыре пули пролетело в четырех местах сквозь меня, и ни одна из ран не зажила совсем. Сколько мы тогда набрали золота! Дорогие каменья шапками черпали казаки; каких коней, Катерина, если б ты знала, каких коней мы тогда угнали! Ох, не воевать уже мне так! Кажется, и не стар, и телом бодр, а меч казацкий вываливается из рук, живу без дела, и сам не знаю, для чего живу. Порядку нет в Украйне: полковники и есаулы грызутся, как собаки, между собою; нет старшей головы над всеми; шляхетство наше все переменило на польский обычай, переняло лукавство… продало душу, принявши унию; жидовство угнетает бедный народ. О время, время, минувшее время! Куда подевались вы, лета мои? Ступай, малый, в подвал, принеси мне кухоль меду! Выпью за прежнюю долю и за давние годы!
— Чем будет принимать гостей пан? С луговой стороны идут ляхи! — сказал, вошедши в хату, Стецько.
— Знаю, зачем идут они, — вымолвил Данило, подымаясь с места. — Седлайте, мои верные слуги, коней! Надевайте сбрую! Сабли наголо! Не забудьте набрать и свинцового толокна: с честью нужно встретить гостей!
Но еще не успели казаки сесть на коней и зарядить мушкеты, а уже ляхи, будто упавший осенью с дерева на землю лист, усеяли собою гору.
— Э, да тут есть с кем переведаться! — сказал Данило, поглядывая на толстых панов, важно качавшихся впереди на конях, в золотой сбруе. — Видно, еще раз доведется нам погулять на славу! Натешься же, казацкая душа, в последний раз! Гуляйте, хлопцы, пришел наш праздник!
И пошла по горам потеха, и запировал пир: гуляют мечи, летают пули, ржут и топочут кони; от крику безумеет голова; от дыму слепнут очи; все перемешалось; но казак чует, где друг, где недруг; прошумит ли пуля — валится лихой седок с коня; свистнет сабля — катится по земле голова, бормоча языком несвязные речи.
