Тщеславие - Лысенков Виктор (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Отречься от вина? Да это все равно,
Что жизнь свою отдать! Я возместишь вино?
Могу ль я сделаться приверженцем ислама,
Когда им высшее из благ запрещено?
Сергей тоже читал Хайяма и не верил, что в те времена можно было вот так безнаказанно выступить против ислама, если и в двадцатом веке продолжали обезглавливать в иных странах за непочтение к исламу или даже Корану. Потом, сравнивая переводы Румера и Тхоржевского, Сельвинского и многих многих других, он понял, как политизировали творчество Хайяма, делая из него безбожника и чуть ли не алкоголика. Но кто же из идеологов мог представить, что какой-то Пупышев поймет все буквально и каждый день будет заправляться: "сухачем", потеряв на этом и семью, и профессионализм. Пупышева никуда не брали из молодежной газеты и он сказал как-то: "Поеду на родину, во Владимир. Москва там - рядом, устроюсь".
Пупышев уехал поздней осенью, когда в садах Средней Азии еще висят на ветках кистья тайфи и сквозь плотную зелень листьев - золотистая хурма. А вскоре журналистская братия узнала, как устроился Пупышев на родине. У него в городе были племянники и земляки - друзья родителей (давно умерших). Оказалось, что на Рождество Пупышев сильно выпил у свояка. Тот заснул за столом, а Пупшев вышел по малой нужде, но обратном пути споткнулся, свалился в мягкий сугроб, где его и обнаружили утром уже прилично занесенного снегом. Поэтому Сергей спросил напрямую, безо всяких там дипломатичностей (а мы еще узнаем, почему он задал именно этот вопрос): "Ну и сколько вы со свояком выпили тогда?". - "Да немного, - ответил Пупышев. - У свояка была только одна трехлитровая банка самогонки. Да и ту мы немного недопили. Правда, днем мы у сестры выпили. Но - тоже немного, она за нами следила, чтобы мы не перебрали". Сергей понял, что там произошло. А Пупышев сказал: "Если не веришь, можешь посмотреть через атомное зеркало - только пожелай". Но Сергею это было неинтересно - смотреть, как пьяный мочится среди ночи, попадая и на штаны, все же справиться с брюками и падает в сугроб. Пупышев здесь уже несколько лет и наверняка он встречался со своим любимым Хайямом, если даже к тому и была приличная очередь из азиатов. "Ну, конечно встречался, - елки палки! - ответил Пупышев. - нет, ждал встречи я недолго. Сразу, как осмотрелся здесь, как мне объяснили, что к чему, я сразу же пожелал встретиться с Хайямом. Думал - что он скажет о вине и русском самогоне. Хотел узнать, как он умер - не перепил ли?". - "Ну и что?" - почти угрюмо спросил Сергей, так как понял, что и мысленная субстанция здесь, в ноосфере, несет все замечательные черты своего земного двойника...". Пупышев словно засмущался: "Да он совсем не такой, как его нам переводили. И совсем не алкаш. Тем более - не безбожник... Но должен заметить - интересный мужик! И - вежливый. Ни одного матюка по поводу тех переводов, что я ему проч1л. А ведь, старик, это был двенадцатый век!". - "И ислам", - добавил Сергей. "Что-что?" - не понял Пупышев. "Ислам, говорю. В Коране записано: "Ступай по земле не слышно". То есть, если перевести на наш, русский, это значит будь деликатным, поступай так, чтобы не создать неудобства или тем более - вдруг нечаянно не обидеть человека. Это ты носился с россказнями, что Хайям был безбожником и потому, мол, пил. И мы раз безбожники, то должны пить как и мудрец Хайям". - "Чем же ты тут доставляешь радость душе?". - "Вот, старик, интересный вопрос! Здесь же тела нету - одни души и полная информация о нашей жизни на земле. Мудрый, кто придумал эту ноосвферу!". Сергей решил пошутить над Пупышевым и сказал: "Да академик Вернадский. Ты его не видел здесь? Это - его теория, - и, помолчав, добавил: "Воплощенная в реальность". - "Пупышев простецки удивился: "Нет, я о таком не слыхал". - "Ну так встреться с ним, потолкуй. И о Хайяме тоже". Пупышев принял все всерьез и в знак благодарности сообщил Сергею: "Ты не бойся вызывать любого - хоть китайского мудреца Конфуция, хоть людоеда из Африки. Атомное зеркало переводит с языка на язык в миллионные доли секунды. Отлично все понимаешь. Я вот тут с Лумумбой разговаривал. Ну как с тобой. Не веришь?". - Верю, верю, - сказал Сергей. У него были уже другие планы. Он решил посмотреть через атомное зеркало и жизнь тех, кто ушел из жизни еще при нем, или кто был там, внизу, творил бессмертные газетные строчки, или переводил стихи разных народов для московских издательств (судьбу одного он прочитал. Он крутанул известные ему имена создателей национальной поэзии на русском языке и удивился пестроте картины: кто-то благополучно доживал на помощь детей, покинув одну из братских республик и даже гордился, я то переводил самого) дальше шел какой-нибудь лауреат, народный поэт, депутат и прочее), кто-то маялся в нищете (и чему удивился Сергей - даже в Москве. Эти кляли Ельцина за развал страны и разрушения единого культурного пространства (гонорарного - хотел подъе...ть Сергей, но язык в этот момент не слушался). Кто-то просто сменил профессию и стал бизнесменом, кто-то подался в деревню разводить кур. Все было интересно, все совпадало с его мыслями: каждый из этих людей занимался на земле тем или иным делом, чтобы возвыситься и тем самым получить доступ к пирогу - из еды, хорошей квартиры, курортов и женщин, конечно, если творец - был мужчиной. Сергей понимал, что он рассматривает только узкую группу лиц - знакомых ему по профессии. Но разве не тоже в живописи? В театре? Даже народный - пренародный на гастролях дал пощечину гримерше, что она не с той стороны поднесла ему парик. Значит, раз ты поднялся до вершин мировой славы, простую женщину можно вот так, по мордасам? А что? Если подумать - тщеславие - то же зло. Мопассан тот же. Уже давно здесь! И бас его никому не нужен! В ноосфере - все разумно. Пупышев сказал ему: "Старик! Здесь совсем не хочется пить. А если захочешь почувствовать что-то приятное - только подумай об этом. Какие-то волны проходят сквозь тебя. И музыкальные, и волны нежности, и другие, неведомые там. Куда приятнее сухачем более - самогонки ("Помнит", - отметил Сергей) хотя его занимали совсем другие мысли. В голове непрерывной чередой проносились имена знаменитостей всех стран и народов, глумившихся над теми, кто был для них простым быдлом. Это точно - одно из желаний славы - вот это понимание власти. Разве не могла бы та же гримерша шваброй по холеной морде народного съездить? Так ведь ее же и выкинули бы с работы - за срыв спектакля (с разбитой мордой народный не сможет петь Мефистофеля). Да и вообще - как посмела: он - народный СССР и лауреат. А ты кто? Вот именно... А ты кто? Мучительнее всего для Сергея было не то, что на нем, как на поэте, так точно коротко поставил точку Липкинд, и чем дальше по жизни, чем больше Сергей познавал мир искусства и мир поэзии в том числе, он понимал, насколько Липкинд был прав. Не знал он одного, этот большеголовый еврей: Сергею хотелось властвовать над людьми. С высоты своего величия, своего таланта делать все, что он захочет. Разговаривать со своими так, как захочет. Оскорбительно? - Ну конечно! Маяковский же позволял себе такое! Он усмехнулся: сейчас ему даже не хотелось встречаться с Маяковским, спросить, как да что, как его любимые женщины - собрал он их всех в одну кучку или шляются вразброд? Уже лет через пять после двух катастроф (ну, на самолете не считается - выжили, значит, просто авария) он засел снова за Маяковского, взял полное собрание сочинений в тринадцати томах и прямо в первом томе в автобиографии наткнулся на хамские строки о Горьком. Или хотел выслужиться перед системой, поскольку Горький в то время был на Капри, и было совсем не обязательно, что тот - вернется. Ну как бы там не было - и то, другое пкость. Потом он вчитывался в стихи и был поражен, сколько в них политического пустозвонства (конечно, надо было переорать в услужении власти всех этих не бедных Бедных, безименских, жаровых и несть им числа. Не переорал. Не забыли старого. В том числе и выход из партии перед революцией в годы столыпинской реакции. Начали пасти. Он сообразил, что его ждет пуля в лоб, как того же Андрея. И когда даже на юбилейную выставку никто из начальства не пришел) ну, если инструктора райкома партии считать за начальство - тогда другое. Но в принципе он понимал - конец не сегодня, так завтра. Может, кто-то и сообщил, что его вопрос решен окончательно и бесповоротно. Накануне же был весел в компании и даже увел оттуда на ночь прелестницу. И провел с нею сладкую ночь. Так сказать, последнее слово. Для потомков. И здесь остался пижоном - умереть - красиво. Пытались красиво умереть и Цветаева. А получилось вон как. В каждую эпоху люди умирают по своему ритуалу. Ещее двести лет назад для мужчин было делом чести умереть в бою или на дуэли. А женщины... Нет, из-за актрис к виску пистолет не подносили. В речку, в речку! - вот где находили преждевременную смерть натуры экзальтированные и романтичные.
