В списках не значился - Васильев Борис Львович (читать полную версию книги txt) 📗
Он неуклюже перевалился к Плужникову. Помолчал, тяжело дыша.
- Кончил я его. Не ранило?
- В каску и - рикошет. До сих пор звенит.
- Идти можешь?
- Круги перед глазами.
Близко раздался взрыв. Оба влипли в землю, по плечам застучал песок.
- На крик бьет, что ли?
Опять взревел снаряд, они еще раз приникли, а потом вскочили и побежали к костелу. Пограничник впереди: Плужников сквозь слезы с трудом угадывал его спину. Нестерпимо жгло глаза.
Сержант уже вернулся. Вместе с Прижнюком они принесли четыре цинки с патронами и теперь набивали ленты. Ночью приказано было собрать оружие, наладить связь, перевести женщин и детей в глубокие подвалы.
- Наши бабы в казармы триста тридцать третьего полка перебежали, - сказал сержант.
Плужников хотел сделать замечание насчет баб, но воздержался. Спросил только:
- Нам конкретно что приказано?
- Наше дело ясное: костел. Обещали людей прислать. После поверки.
- Из города ничего не слышно? - спросил круглоголовый боец. - Будет помощь?
- Ждут, - лаконично ответил сержант. По тому, как он это сказал, Плужников понял, что комиссар из 84-го полка никакой помощи не ждет. У него сразу ослабели колени, заныло в низу живота, и он сел, где стоял: на пол, рядом с сержантом.
- Пожуй хлебца. - Сержант достал ломоть. - Хлебец мысли оттягивает, товарищ лейтенант.
Есть Плужникову не хотелось, но он машинально взял хлеб, машинально начал жевать. Последний раз он ел в ресторане… Нет, перед самым началом он пил чай в каком-то складе вместе с хромоножкой. И склад, и тех двух женщин, и хромоножку, и бойцов - всех засыпало первым залпом. Где-то совсем рядом, совсем недалеко от костела. А ему повезло, он выскочил. Ему повезло…
Вернулся Сальников, увешанный фляжками, как новогодняя елка. Сказал радостно:
- Напился вволюшку! Налетайте, ребята.
- Сперва пулемету, - сказал сержант. Он аккуратно, стараясь не ронять капель, долил водой пулеметный кожух, сказал Плужникову, что напиваться от пуза надо бы запретить. Плужников равнодушно согласился, сержант лично выделил каждому по три глотка и бережно упрятал фляжки.
- Жахают там, страшное дело! - с удовольствием рассказывал Сальников. - Ракету пустят и - жах! жах! Многих поубивало.
После рукопашного боя и удачной вылазки за водой страх его окончательно прошел. Он был сейчас оживлен, даже весел, и Плужникова это злило.
- Сходите к соседям, - сказал он. - Доложите, что костел мы держим. Может, патронов дадут.
- Гранат, - сказал пограничник. - Немецкие - дерьмо.
- И гранат, конечно.
Через час пришли десять бойцов. Плужников хотел проинструктировать их, расставить возле окон, договориться о сигналах, но из обожженных глаз продолжали течь слезы, сил не было, и он попросил пограничника. А сам на минуту прилег на пол и заснул, как провалился.
Так кончился первый день его войны, и он, скорчившись на грязном полу костела, не знал и не мог знать, сколько их будет впереди. И бойцы, вповалку спавшие рядом и дежурившие у входа, тоже не знали и не могли знать, сколько дней отпущено каждому из них. Они жили единой жизнью, но смерть у каждого была своя.
2
Смерть у каждого была своя, и на следующий день первым узнал об этом круглоголовый ротный весельчак, легко раненный в руку. Он потерял много крови, его все время клонило ко сну, и, чтобы никто не мешал выспаться, он забрался подальше, к входу в подвалы.
Рассвет оборвался артиллерийской канонадой. Вновь застонала земля, закачались стены костела, посыпалась штукатурка, битые кирпичи. Сержант втащил пулемет под своды, все забились в углы.
Обстрел еще не кончился, когда над крепостью появились бомбардировщики. Свист бомб рвал тяжелую пыль, взрывы сотрясали костел. Плужников лежал в оконной нише, зажав уши. В широко разинутый рот било горячей пылью. Он не расслышал, он почувствовал крик. Истошный, нечеловеческий крик, прорвавшийся сквозь вой, свист и грохот. Оглянулся - в пыльном сумраке бежал круглоголовый.
- Немцы-и-и!..
Пронзительный выдох оборвался автоматной очередью, коротко и раскатисто прогремевшей над сводами, Плужников увидел, как круглоголовый с разбегу упал лицом на камни, как в пыли замерцали вспышки, и тоже закричал:
- Немцы-и-и!..
Невидимые за пылью автоматчики в упор били по лежавшим бойцам. Кто-то кричал, кто-то метнулся к выходу прямо под бомбежку, кто-то, сообразив, уже стрелял в непроницаемую глубину костела. Автоматные пули крошили кирпич, чиркали об пол, свистели над головой, а Плужников, зажав уши, все еще лежал под стеной, придавив телом собственный автомат.
- Бежим!..
Кто-то - кажется, Сальников - тряс за плечо:
- Бежим, товарищ лейтенант!.. Вслед за Сальниковым Плужников выпрыгнул в окно, упал, на карачках перебежал в воронку, глотая пыль широко разинутым ртом. Самолеты низко кружили над крепостью, расстреливая из пулеметов все живое. Из костела доносились автоматные очереди, крики, взрывы гранат.
- В подвал надо! - кричал Сальников. - В подвал!..
Плужников смутно соображал, что нельзя бегать под обстрелом, но страх перед автоматчиками, что громили сейчас его бойцов в задымленном костеле, был так велик, что он вскочил и помчался за юрким Сальниковым. Падал, полз по песку, глотал пыль и вонючий, еще не растаявший в воронках дым и снова бежал.
- Он не помнил, как добрался до черной дыры, как ввалился внутрь. Пришел в себя уже на полу: двое бойцов в драных гимнастерках трясли за плечи:
- Командир пришел, слышите? Командир!
Напротив стоял коренастый темноволосый старший лейтенант с орденом на пропыленной, в потных потеках гимнастерке. Плужников с трудом поднялся, доложил, кто он и каким образом здесь очутился.
- Значит, немцы заняли клуб?
- С тыла, товарищ старший лейтенант. Они в подвалах прятались, что ли. А тут во время бомбежки…
- Почему не осмотрели подвалы вчера? Ваш связной, - старший лейтенант кивнул на Сальникова, замершего у стены, - доложил, что вы закрепились в костеле.
Плужников промолчал. Безотчетный страх уже оставил его, и теперь он ясно сознавал, что нарушил свой долг, что, поддавшись панике, бросил бойцов и трусливо бежал с позиции, которую было приказано держать во что бы то ни стало. Он вдруг перестал слышать старшего лейтенанта: его бросило в жар.
- Виноват.
- Это не вина, это - преступление, - жестко сказал старший лейтенант. - Я обязан расстрелять вас, но у меня мало боеприпасов.
- Я искуплю. - Плужников хотел сказать громко, но дыхание перехватило, и сказал он шепотом: - Я искуплю.
Внезапно все прекратилось: грохот разрывов, снарядный вой, пулеметная трескотня. Еще били где-то одиночные винтовки, еще трещало пламя на верхних этажах дома, но бой затих, и тишина эта была пугающа и непонятна.
- Может, наши подходят? - неуверенно спросил боец. - Может, кончилось?..
- Хитрят, сволочи, - сказал старший лейтенант. - Усилить наблюдение!
Боец убежал. Все молчали, и в этом молчании Плужников расслышал тихий плач ребенка и мягкие голоса женщин где-то в глубинах подвала.
- Я искуплю, товарищ старший лейтенант, - поспешно повторил он. - Я сейчас же…
Глухой, усиленный репродукторами голос заглушил его слова. Голос - нерусский, старательно выговаривающий слова, - звучал где-то снаружи, над задымленными развалинами, но в плотном воздухе разносился далеко, и его слышали сейчас во всех подвалах и казематах:
- Немецкое командование предлагает прекратить бессмысленное сопротивление. Крепость окружена, Красная Армия разгромлена, доблестные немецкие войска штурмуют столицу Белоруссии город Минск. Ваше сопротивление потеряло всякий тактический смысл. Даем час на размышление. В случае отказа все вы будете уничтожены, а крепость сметена с лица земли.
Глухой голос дважды повторил обращение. Дважды, размеренно и четко выговаривая каждое слово. И все в подвале, замерев, слушали этот голос и дружно вздохнули, когда он замолк, и репродукторы донесли мерное постукивание метронома.
