Змеев столб - Борисова Ариадна Валентиновна (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
При мысли о том, что свора вот-вот кинется кромсать его на куски, тело Юозаса непроизвольно содрогнулось под веревками. Стрельнувшая в левое бедро острая боль приостановила новый приступ ужаса. Ногу до колена сотрясли конвульсии, мышцы бедра сократились и окаменели. Побуждение не мозга, а, скорее, инстинкта заставило горло надсадно выхрипеть:
– Пошла вон, мерзкая тварь!
Повиновались обе – боль и собака. Лайка замахала свернутым в калач хвостом быстрее, чуть осела на задние ноги, а голову озадаченно приподняла. Наконец, метнув вопросительно-изучающий взгляд, нервно зевнула и потрусила прочь.
Напряжение в ноге Юозаса спадало тянущими волнами, отдаваясь в обессиленном теле резкими толчками и уколами, пока судорога не отпустила. Кровообращение, кажется, начало восстанавливаться, жидкий огонь жизни окатил взбодренные болью вены. Юозас почти без натуги шевельнул пальцами ног и, ощутив что-то вроде прилива сил, облегченно вздохнул. На сколько минут отстал от него изведавший живой крови пес?..
Поблизости плескала, булькала, струилась вода. Трудно сглотнув, Юозас провел языком по сухому нёбу, смочил остатками слюны губы. В гортани першило и пульсировало, шершавое горло словно припорошило пылью. Юозас чувствовал себя выброшенной на песок рыбой. К тому же звуки воды вызвали в нем желание опростать мочевой пузырь. Собаки подходили к цинковой ванне и, шумно отфыркиваясь, с жадностью лакали холодную влагу, точно стоял знойный день.
…Вода в ковшике была чистая, ледяная, по краям смерзлась стеклянными льдинками. Пани Ядвига ругала Виту: «Что за беспечная девчонка, опять ковш на улице оставила! А если б мороз ночью ударил? Лед бы разорвал посуду!» Юозас сказал, отводя грозу от Витауте: «За-завтра я бо-бо-бочку до-омой зане-есу», и выпил воду из ковша…
Наверное, уже не занести ему бочку.
И вдруг он понял, что за казнь придумал ему каверзный Тугарин. Рыба соленая, собаки пьют много, а в замкнутом кругу нет столбов, кроме Змеева… Тотчас же глумливым подтверждением запоздалой догадки в лицо полетели теплые брызги. Вокруг шапки растеклась зловонная лужица.
Когда на столб выльется вся ванна, в большой луже останется островок лица Юозаса. Моча смерзнется, голова выстынет, и он испустит дух. А пока Юозас боролся с позывами рвоты. Если его стошнит, собаки обязательно заинтересуются. Рот наполнился кислым киселем слюны. Он не мог харкнуть, боялся, что следом начнет блевать, и, задыхаясь, давясь застрявшим в гортани скользким комом, невероятным усилием воли проглотил его.
Взмокшее от усердия тело била мелкая дрожь, пить хотелось по-прежнему, но безумный приступ жажды прошел, и сознание не угасло. Зловещая притягательная сила понуждала смотреть на псов. Покончив с рыбой, они сидели с высунутыми языками, тяжко дыша, или лениво бродили вдоль сетки, время от времени погружая морды в изрядно опорожненную ванну.
Восток порозовел, стало совсем светло. Чудилось, что Змеев столб накренил тупое навершие, с любопытством наблюдая за происходящим у комля.
Юозас дожил до рассвета. А толку? Чуда не случится. Скоро он захлебнется собственной рвотой или собачьей мочой. Впрочем, нацеленные в столб струи попадали не в нос, только брызгали, заливая сбоку скулы и уши. Животные все же не решались опорожняться прямо в лицо человеку. Он не был мертвым. Он был – живой и не заметил, что вместо мрачного ожидания смерти в нем зажглось и разгорелось страстное желание жить. Неописуемый ужас красно-веснушчатой клыкастой пасти не захлопнулся, но впервые поблек и отдалился. Нечеткие мысли мелькали в мозгу, призывая к какому-то движению, хотя что мог поделать он, связанный, с воспаленным от боли, жажды и отчаяния телом, со свободными, довольными жизнью псами, вольными просто разорвать его в забаве?
Глотку Юозаса царапали и кололи странные спазмы, приводя в действие вялые мускулы горла. Тик забился в углу рта, и он испугался, как бы судорога не свела лицо. Пришлось открыть рот, и то, что яростно кипело и протестовало внутри, выплеснулось наконец наружу. Юозас заговорил.
– Утро пришло, а вы еще не съели меня, – сказал он надтреснуто, но разборчиво и умолк, потрясенный. Он действительно говорил сейчас без заикания, или сошел с ума и услышал голос горячки и бреда?
Нет, рассудок его не покинул. Мысли как будто даже собрались и просветлели. Юозас вдруг вспомнил: отгоняя от себя собаку, вылизавшую кровь из его носа, он ни разу не заикнулся. Так что же теперь немотствует?!
– Я не псих, не трус и не вор, – произнес он четко. – Я – не заика!
Он убедился – ему не нужно, как прежде, вырывать каждое слово из горла силой. Голос был сухой и глуховатый, но препоны в горле исчезли, и, хотя звуки истекали откуда-то из глубины чуть медленнее, чем в обычной человеческой речи, они не задерживались.
– Солдат на войне ранят и убивают каждый день, поэтому красть, находясь в тылу, не просто грешно и стыдно, а по-настоящему преступно. Солдаты спасают Родину, в том числе Литву и острова на море Лаптевых. Солдаты на фронте недоедают, как мы, им необходима рыба, в ней витамины и ценный белок.
Эти мысли всегда помогали Юозасу справиться со многими неприятностями на промысле. Он уже не задумывался над тем, куда делся его привычный речевой дефект. Выбрасывая в воздух роящиеся на языке фразы одну за другой, он чувствовал, как искры давно запавших в голову мыслей разгораются навстречу восходу пламенной речью.
– Я пошел бы на войну добровольцем, но спецпоселенцев не берут. Хаим иногда читает мне вслух из газет о солдатских подвигах. Я думал, могу ли совершить подвиг, и понял, что – да. Когда я думаю об отце… об Алоисе и Саре, я готов на все.
Юозас забыл о собаках. Псы видели, что человек бессилен и совсем не опасен, но от голоса его исходила непонятная угроза, и они не приближались.
– Двое наших мальчишек в прошлом году договорились сбежать на фронт. В Сталинском уголке висит карта, по вечерам они каждый день рассматривали ее и отмечали царапинами освобожденные города. Расстраивались, что Красная армия без них все освободит. Беглецов вернули из Тикси, потом один из них скончался от цинги, а второй снова бежал – через тундру. Кочевники привезли его замерзший труп. Мальчишкам было по тринадцать лет…
Собаки слушали и зевали. Они были сыты, отдохнули и желали свободы.
– Все знают: вольнонаемные завербовались сюда специально, чтобы избежать повестки на фронт. А кто, как не подлецы и трусы, старается сберечь шкуру во время войны? Выходит, нас, врагов народа, доверили стеречь подлецам и трусам? Чем эти люди лучше детей, которые умерли от голода по всем островам? Что сделали советской власти старая мать Гарри Перельмана, учитель Бенешявичюс и многие другие?.. Когда мы ехали на Алтай, нам лгали в эшелоне о встречах с отцами на пунктах следования. Власти не признаются, куда их отправили, и спрашивать не разрешают. Пани Ядвига говорит, что мой отец и муж Гедре в лагерях, где жизнь, как в тюрьме. Значит, советская власть – обманывает? Была бы правильная и честная, не лгала бы… А если я плохо думаю о советской власти, получается, я ей – враг? Враг народа, каким она меня посчитала?..
В голове Юозаса, словно в запутанном клубке сетей, рвались и дергались нитки вопросов, на которые не было ответов.
– Ну ладно, пусть я – враг, но почему Нийоле и Алоис оказались врагами? Владельцы заводов и фабрик эксплуатировали рабочих и богатели на их подневольном труде. Вот кто – настоящие враги, и они, конечно, заслуживают ссылки. А мы сами работали в булочной не покладая рук. За что нас? Неужели партия не видит, как наживается на рыбацком труде Тугарин? Загребает жар чужими руками, а ведь он – коммунист! Один он такой, или их, тугариных, много в стране? Или все они здесь, на Севере, собрались? Пани Ядвига называет Тугарина «белым, как дегтярная пена»… Среди поселенцев, конечно, тоже есть дурные люди. Они везде есть, как Кимантайтис, например. Один год он был возчиком трупов и рассказывал о золотой коронке, вышибленной им у мертвого человека. Кайлом! У человека – кайлом! Пусть у мертвого… Милиционер велел это сделать. Если советская власть выбивает покойникам зубы – я не хочу такой власти!
