Три версты с гаком - Козлов Вильям Федорович (читаемые книги читать TXT) 📗

— Чего это у тебя стекло-то выбито?

— Сова ночью залетела.

— Сова?

— А может, и филин, — сказал Артем.

Носков крякнул и полез в карман за папиросой.

— Нарисовал карикатуру-то?

— Не на хорошее дело вы меня подбиваете, Кирилл Евграфович...

— У Мыльникова в кабинете специальный альбом есть, куда он все заметки из газет, где его хвалят, при­клеивает... Мыльников годовой план перевыполнил, Мыльников первое место по району держит, самодея­тельность у Мыльникова лучшая в области, а вот про то, как Мыльников из-за своего упрямства гробит на бездо­рожье сверхплановую продукцию, никто еще не напи­сал... Такой заметки нет в его альбоме. Вот мы и обра­дуем его. Я уже статейку набросал, а ты давай карика­туру. С редактором я договорился — напечатают. И по­глядим: приклеит он эту заметку в альбомчик или нет.

— Может, все-таки лучше поговорить с ним по ду­шам? — попытался отговорить Артем. — Умный чело­век, поймет.

— Уж я ли с ним не толковал! Сколько раз собира­лись втроем: я, Мыльников и Осинский. И получалось точь-в-точь, как в басне Крылова «Лебедь, рак да щу­ка»... Есть у него, Алексея Ивановича, одно слабое ме­сто — это печать. Тут он реагирует сразу. Вот увидишь!

— Ладно, уговорили, — согласился Артем,

— Одно дело сделали, — сказал Носков и повернулся к мальчишке, что сидел на низкой скамейке и с любо­пытством посматривал в их сторону. — Женька, иди-ка сюда!

Мальчишка отрицательно покачал головой. Он был в клетчатой рубахе и зеленых штанах.

— Иу, иди же, — уговаривал Кирилл Евграфович. — Никто тебя не съест.

— Чего идти-то? — пробурчал Женька. — Мне и тут не дует.

— Погоди, я сейчас, — сказал Носков Артему и под­нялся в поселковый. Вышел он оттуда с двумя толстыми ученическими альбомами для рисования.

— Где тут у тебя учительница нарисована?

— Там, — неопределенно кивнул головой мальчишка.

— Покажи.

Женька нехотя поднялся и подошел к Носкову. Тот сгреб его за шиворот и потащил к Артему. Женька упи­рался, старался вырваться. Губастое лицо его — и так-то не очень жизнерадостное — стало сердитым.

— Дядя Кирилл, — ворчал он. — Рубаху порвете. Слышите, уже трещит? Говорю вам, не убегу!

— Знаю я тебя! — не отпускал Носков. — Весной ре­дактор районной газеты приезжал, хотел посмотреть его рисунки, так он, сукин сын, в лес убежал!

— Говорю, не убегу, — сказал мальчишка, глядя ис­подлобья на Артема. Ему лет тринадцать-четырнадцать. Светловолосый, голубоглазый такой крепыш. Волосы дав­но не стрижены, прядями свисают на лоб, упираются в воротник, за который крепко ухватился Кирилл Евгра­фович.

— Погляди-ка, как рисует, чертенок! — Носков про­тянул Артему альбомы. — Но зато характер...

— Мне мой характер нравится, — буркнул маль­чишка.

— Ты не хочешь, чтобы я смотрел твои рисунки? — спросил Артем.

— Смотрите, — пожал плечами Женька. — Жалко, что ли?

— Вон как, оголец, разговаривает! — покачал голо­вой Носков.

— Смотрите поскорее, — сказал Женька. — Мне еще надо к Петьке поспеть... Мы за грибами договорились.

Артем с улыбкой раскрыл первый альбом. Что он мог увидеть тут интересного? Какие-нибудь незамысловатые детские рисунки: пейзажики, деревенские домишки с ды­мом из труб, кошек, собак, гусей... Он не ошибся: в пер­вом альбоме действительно были дома, башня, станция, клуб, животные. Но как это было выполнено! Артем пе­релистал альбом, улыбка сошла с его лица. Он стал серь­езным и даже озабоченным. Носков с любопытством на­блюдал за ним. Женька — председатель все еще дер­жал его за руку — равнодушно смотрел на крышу дет­сада, где крутили хвостами две сороки. Лицо его было невозмутимым.

— Пойдемте ко мне, — сказал Артем и, захлопнув альбом, первым зашагал к своему дому.

Уселся на бревна и, положив альбомы на колени, стал внимательно переворачивать страницы. Каждый рисунок разглядывал подолгу, хмурил брови, усмехался, иногда бросал быстрый, восхищенный взгляд на хмурого парень­ка, будто не веря, что это дело его рук. Трудно было по­верить, что этот лохматый, мрачноватый мальчишка так искусно владеет карандашом. Рисунки были выполнены смело, уверенной рукой. В них чувствовался живой смеш­ливый ум, острая наблюдательность и умение подмечать в явлениях самое главное, а в характерах — самое су­щественное. Рисование для мальчишки — насущная по­требность. Вот серия портретов. Это, конечно, учителя, родители, знакомые.

В каждом карандашном портрете схвачен живой че­ловеческий характер. Все, что бы ни изображал худож­ник, находилось в движении. Пусть многие рисунки сде­ланы наспех, часто не сохранены пропорции человече­ского тела, пусть не чувствуется никакой школы, но все равно можно с уверенностью сказать, что это создано на­стоящим художником. Как говорится, художником с бо­жьей искрой.

— И давно ты рисуешь? — спросил Артем.

— Еще в детском саду цаплю рисовал на песке... — в первый раз улыбнулся Женька. — Ни одной буквы не знал, читать-писать не умел, а на песке чего-то ца­рапал.

— Тебя учил кто-нибудь рисовать?

— У нас и учителя-то рисования в школе нет, — от­ветил Женька.

— Есть еще у тебя рисунки?

— На чердаке полно тетрадок и альбомов валяется... А сколько зимой мамка в печке сожгла! Как начнет рас­тапливать, так моими рисунками. Говорит, сильно хорошо горят...

— А красками пробовал?

— На картонных коробках и на фанерных ящиках рисовал красками, — сказал Женька. — Только редко в магазин приходит хорошая тара.

— И тоже мамка в печку?

— Не-е, — улыбнулся Женька. — Батя весной ве­ранду обил моими картинами. Ему нравятся.

— А в школе-то видели твои рисунки?

— Я никому не показываю, — сказал Женька.

— Будет из него толк? — спросил Кирилл Евгра-фович.

Артем не ответил. Ему вспомнились студенческие годы, когда на его глазах в мастерские к уважаемым мастерам живописи, графики и скульптуры каждый день приходили разодетые, надушенные папы и мамы и при­водили за руку своих тоже разодетых упитанных деток и, захлебываясь от восторга и перебивая друг друга, го­ворили, как талантливы их отпрыски, и показывали рос­кошные листы дорогого ватмана, испачканные бездар­ной мазней... Сколько этих выросших бездарей ходят по залам и аудиториям академий художеств, консервато­рий... Мир искусства, как яркая лампа, привлекает к се­бе всякую мошкару и букашек.

И вот перед ним сидит самородок. Смешно сказать: для того чтобы показать художнику, его нужно было та­щить за воротник... Вот так чаще всего и бывает: рано или поздно настоящий талант сам пробивает себе доро­гу, как шампиньон толщу асфальта.

— Что же тебе сказать, Женя? — взглянул на него Артем. — Если ты хочешь стать настоящим художником, а у тебя для этого есть все задатки, ты должен очень серьезно учиться...

— Я и хотел с тобой потолковать, — подхватил Ки­рилл Евграфович. — Не смог бы ты поработать в на­шей средней школе учителем рисования? Директор еще из отпуска не вернулся, но перед отъездом он просил с тобой переговорить... Всего-то несколько ча­сов в неделю? Сам видишь, какие у нас тут таланты пропадают.

— Учителем? — удивился Артем. — Ну, знаете, Кирилл Евграфович, вы меня скоро в фельдшеры произ­ведете!

— Потом потолкуем, — сказал Носков. — Сейчас ко мне из лесничества должны прийти.

Он ушел, а немного погодя поднялся с бревна и Женя. — Петька ждет, — сказал он.

— А я хотел тебе показать свои картины.

Листая альбом, Артем наблюдал за ним. В душе маль­чишки происходила борьба: он хмурил светлые брови и лоб, шмыгал носом, долбил пяткой землю, голубые глаза его часто мигали.

 — Я же обещал, — тихо сказал Женька.

. — Ты оставь мне альбомы, я еще хотел бы на них взглянуть. Не возражаешь?

 — Глядите, — сказал Женька и решительно зашагал к калитке.

— Приходи, я буду ждать тебя. Женька обернулся, глаза повеселели.

— Правда покажете картины? — спросил он.

— Вот чудак! — улыбнулся Артем. — Конечно, по­кажу.