Последний из миннезингеров (сборник) - Киров Александр (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗
Он сел за стол. Фунтик деловито засопел, дрожащей рукой разлил из пластмассовой бутылочки по треснувшим стаканам мутноватую жидкость. Задорно оглядел собутыльников.
– Чего молчишь, Троян?
– Нет, лучше Троянос, – поправил его Берроуз.
Разобрали стаканы. Фунт скривился:
– Давай токо быстро. И раз!
Стаканы опрокинулись в три глотки.
Берроуз закашлялся:
– Ой, м-л-л-мм…
Он тоже закашлялся и кашлял, кашлял, кашлял… Фунтик с опаской осведомился:
– Не в то горо?
И неожиданно схватился за свое горло. Одновременно Берроуз упал как сидел лицом вниз и изо рта его обильно пошла пена. Фунт же опрокинулся на стуле назад. Потом подполз к кровати, вскарабкался на нее и скорчился в той позе, в которой его, кажется, когда-то давно застали. И голову себе грязной подушкой закрыл.
Алексеев, кашляя, встал, шатаясь дошел до двери, слабым пинком открыл ее. С металлической лестницы упал на мерзлую ноябрьскую землю. Встал. Прошел несколько шагов. Снова упал. Встал. Пошел. Упал. Встать уже не мог и некоторое время полз на четвереньках. Потом по-пластунски.
– До… кучи! До… той кучи! – хрипел он.
Он имел в виду замерзшую коровью лепешку в двух метрах впереди себя.
Упал. Пополз. Остановился. Пополз. Дополз. Ткнулся в нее лицом. И затих.
Так умер Олег Иванович Алексеев, Алик Чекушин, в честь греческого защитника назвавший себя однажды – Троянос Деллас.
А перед смертью было ему видение.
39
Без солнца, без света, без веры, с изодранным и распухшим лицом пробирался через лес какой-то человек в рваной тельняшке, сиреневых трико и берцах, который нес в своем сердце горечь растоптанной любви, продирался вперед, уходя все дальше от страшного мира, где стреляли по людям и колючая проволока, змеясь по земле, била все живое вокруг смертельным зарядом тока.
Выйдя к окраине леса, человек через бурелом продрался на проселочную дорогу. Сел. Заплакал. А потом встал и пошел дальше. Человек шел и все повторял странную какую-то фразу:
– Я, мужики, выживать умею… Простите!..
Ай лав ю, Дмитрич!
1
– Марья Ивановна довела этот класс до «Грозы», а этот класс довел Марью Ивановну до декрета, – доверительно шепнул Дмитричу физрук Володя.
Дмитрич хмыкнул. Он отработал в школе десять лет. В другой, правда, школе, но какая разница? Если у препода не ладятся дела с детьми, дело не всегда в детях. Важно найти правильный подход. И это самое интересное и важное. Остальное – приложится. К такому мнению Дмитрич пришел, выпустив пять лет назад сложнейший одиннадцатый класс. Правда, после выпуска преподавателю литературы, внешне напоминающему в большей степени Юрия Шевчука или Егора Летова, чем Антона Макаренко, в своей работе пришлось сделать значительный перерыв. Что там у него не заладилось, об этом Дмитрич особенно никому не рассказывал. Даже самые осведомленные дамочки в новом теперь для него, Дмитрича, коллективе, знали немногое: ушел из школы, развелся с женой, зарабатывая на алименты для двух дочерей, мотался по стройкам где-то в Подмосковье, сменив, таким образом, гордое звание учителя на профиль чернорабочего. В самом начале зимы, когда Марью Ивановну десятиклассники довели до декрета и желающих заменить на боевом посту сорокадвухлетнюю заслуженную преподавательницу в коллективе не нашлось, он вернулся на родину и в семью. Тут директор случайно встретил Дмитрича, с которым вместе учился в университете и даже играл в одной волейбольной команде, предложил ему замену – и Дмитрич согласился.
Дмитрич посмотрел на часы. До звонка на урок оставалось еще минут пять.
– А где тут у вас сортир? – негромко поинтересовался литератор у физрука Володи.
– Вообще – за актовым залом, но он все время… закрыт, так что пойдем к нам в тренерскую заскочим; у нас там – люкс: даже душ есть, – гостеприимно махнул рукой Володя.
Двое вышли из учительской, прошли по второму этажу, спустились на первый и, пройдя через вестибюль, оказались возле «люкса».
По пути Дмитрич ловил на себе любопытные детские взгляды. Ему то и дело шептали: «Здрасьте». При этом Дмитрич приветливо раскланивался, а маленький, крепкий и совершенно лысый Володя, принимая все проявления внимания на свой счет, лишь сдержанно и холодно кивал.
– Брысь! – просто и неприветливо сказал Володе влюбленной парочке, обнимавшейся в углу возле тренерской.
– Здрасьте! – несколько виновато кивнул двухметровому юноше и маленькой девочке с формами Маши Распутиной Дмитрич, но его приветствие осталось незамеченным.
Володя открыл тренерскую, впустил Дмитрича в этот, чувствовалось, привилегированный кабинет, куда вход был доступен не каждому, внимательно осмотрелся по сторонам и закрыл за собою дверь.
– Сортир – направо, располагайся, – кивнул литератору физрук, а сам прошел дальше, в следующую часть помещения, в которой размещался стол и два стула. – Я в офисе.
– Ага, – кивнул Дмитрич и направился в ту самую часть тренерской, за которую Володя и называл ее «люксом».
Через несколько секунд в дверь тренерской постучались.
– Войдите, – рявкнул Володя.
Последующий разговор между физруком и тем, кто вошел в «люкс», был крайне нелицеприятным. Суть беседы состояла в том, что вошедший, лицо явно мужского пола и возраста того самого, когда голос ломается, выдавая фальцет там, где его обладателем планировался бас, – так вот, это самое лицо поинтересовалось у Володи, где сегодня будет физкультура, и после того, как Володя коротко ответил, что, мол, на лыжах, лицо это сказало, что какие-то люди непременно повесят Володю за то самое место, которое обладатель голоса, скорее всего, отморозит во время кросса.
Далее, как успевал понять Дмитрич, в тренерской случилась какая-то заминка, раздался резвый топот двух пар ног, хлопнула дверь и как-то походя, но неумолимо, дважды провернулся в дверном замке ключ. Через несколько секунд Дмитрич уже оказался у выхода из тренерской – для того, чтобы убедиться: дверь и вправду закрыта. А тут еще начал противно дребезжать звонок.
2
Тем временем свидание, грубо прерванное Володей, продолжалось или, лучше сказать, спешно и бурно заканчивалось.
– Не надо… Не на-до, – горячо прошептала маленькая, но с формами девушка своему кавалеру, который, повинуясь непонятному чувству, старался воспринять эти самые формы не только зрительно, но и тактильно.
– Все-все, – согласился долговязый и подключил к восприятию обоняние.
Тут Дмитрич тихонечко постучался в дверь тренерской изнутри.
– Товарищи, – робко пробормотал он, – то-ва-ри-щи…
Бойкий топот девичих каблучков был ему ответом.
– Преподы – извращенцы, – внятно произнес кто-то сразу вслед за топотом, а далее – Дмитрич услышал удаляющуюся размеренную поступь тяжелой обуви как минимум сорок пятого размера.
Литератор в отчаянии осмотрелся по сторонам лишь для того, чтобы понять: выход, который в гневе замкнул за собою физрук Володя – единственный путь, через который можно было покинуть тренерскую. Впрочем, почти сразу Дмитрич сообразил, что здесь, конечно же, должно быть еще и окно – и ринулся в ту самую часть «люкса», которую Володя назвал «офисом». Окно в тренерской, конечно же, имелось. Оно было расположено почему-то метрах в двух над уровнем пола, но зато прямо над письменным столом. Окно было старым, с деревянными фрамугами, заботливо законопаченными Володиными руками, с наклеенными поверх ваты полосками скотча. Однако из письменного прибора на столе озорно торчали ножницы.
Шла восьмая минута урока, когда Дмитрич закончил отлеплять от дерева скотч и с большим трудом, едва не свалившись с письменного стола, распахнул фрамугу. Литератор взгромоздился на подоконник и стал бегло осматривать место предполагаемого прыжка. Это было сделать довольно сложно: под окном раскинулись кусты шиповника, сверху заледеневшие и густо посыпанные снегом. Тогда Дмитрич вознамерился совершить прыжок вслепую. Но едва он сосчитал до трех, как из кустов, изучая пересеченную местность и зябко кутаясь в недорогие дубленочки, выскочили две дамы, по размерам, старшеклассницы, и, запулив подальше красные от губной помады окурки, деловито направились к школьному крыльцу, расположенному слева от шиповника, если осматривать школьный двор, из тренерской, расположившись на подоконнике.
