Время Лохов (СИ) - Безрук Юрий (хорошие книги бесплатные полностью txt) 📗
- Да, малышка, - прикоснулся я губами к ее губам. Ирина ответила на поцелуй.
- Может, все-таки еще?
- Нет-нет, лучше в другой раз, ладно? На сегодня и так выше крыши. Подружка вывернет меня наизнанку, выуживая подробности, - затрещала, как раньше, отряхнув перышки, Ирина.
Я, отодвинувшись в сторону, залюбовался ею. Она лопотала и лопотала, устремив глаза в потолок, а я смотрел на нее и снова водил пальцами по краю ее губ, подбородка, скул, бровей, опускался к шее, ключицам, переходил к плечам, рукам, груди. Хотел, казалось, навсегда запечатлеть в сознании мгновение, которое неторопливо наполняло мою душу, делало ее счастливой. Кто знает, может, в дальнейшем этих мгновений больше не будет, и может, ограничивая себя в желаниях, Ирина права: воспоминания о них наполняют одних счастьем, других - болью. Я не хотел, чтобы минуты счастья превратились в моей памяти в минуты боли и сожаления. Боли об утраченном, невосполнимом, очередной раной в сердце.
- Ой, слушай, это что уже: без пятнадцати двенадцать? У тебя правильно идут часы? - неожиданно всполошилась Ирина, случайно бросив взгляд на неоновый циферблат настольных часов напротив.
- Да вроде правильно шли.
- Офигеть! Подруга меня поедом съест! Вставай скорее - нужно идти! - вскочила она с дивана и стала суматошно одеваться.
- Да не торопись ты, как оголтелая. Тут идти - от силы минут пятнадцать, успеем. А то, может, передумаешь, останешься? Сама же говорила: подруга твоя классная, если что - прикроет.
- Да что ты такое говоришь! Ты совсем не знаешь Катьку: она спать не ляжет, будет ждать меня и волноваться. Я же сказала ей, что буду до двенадцати. Не подводила еще ни разу!
- Так может, позвонишь ей. Скажешь, что придешь утром.
Ирина так грозно нахмурила брови, что я сразу поднял вверх обе руки.
- Ладно, ладно, сдаюсь. Собраться - сорок пять секунд.
Я встал, быстро натянул брюки, свитер, куртку, и мы пулей вылетели из дома в ночь.
Такой легкости я давно не ощущал. Ирина тоже словно парила над землей. К дому ее подруги мы домчались в считанные минуты. Ирина нажала на кнопку домофона, и вскоре он затрещал.
- Это я, - звонко сказала она в домофон. Оттуда раздался лишь слабый скрежет. Щелкнул дверной замок, дверь отворилась.
- Ну что: пока? - сказал я на прощанье.
- Пока! - подскочила ко мне Ирина и чмокнула в губы.
- Увидимся еще?
- Может быть, - кокетливо ответила она, потом тесно прижалась ко мне и прошептала в ухо: - Мне было очень хорошо сегодня.
Она потерлась щекой о мою куртку.
- Я рад, - сказал я.
- Пока-пока! - Ирина легкой птичкой впорхнула в подъезд. Дверь за ней захлопнулась.
- Пока-пока, - произнес я, усмехаясь. “Вот трещотка, - подумал, - но сколько эмоций!” Я не помню, чтобы у Лиды хоть раз со мной проявилось нечто подобное, о ее ощущениях я мог только догадываться по покраснению кожи на щеках, затуманенных глазах, другим малозаметным проявлениям, но чтобы столько оттенков…
Я пошел обратно.
Стылая зима случилась нынче и почти бесснежная. Поземка взвихрится вверх над льдистым асфальтом, обернется вокруг твоего согбенного тела, проелозит по щекам и умчится дальше в глушь, в мрак, в холод. Уже после пяти вечера хоть глаз выколи, редко где встретишь одинокого прохожего: все давно по домам сидят, гоняют чаи, раскочегаривают телеящики - вечер длинный, делать нечего. Да и молодежь в такую непогоду не больно высовывается: улицы едва освещены, сгорела где лампочка, заменить нечем - средства, говорят, давно закончились. Так и отходит город к селу: в ужасающем полумраке опустелых домов, мрачных теней и осиротелой бледной луны…
Незаметно как луна скрылась за низкими облаками. Стала вообще какая-то жуть. Мне припомнилась середина девяностых, видеосалоны, в которых мы, бывало, засиживались на сеансах до двух-трех ночи, а потом разбредались по ночному городу в темноте, шарахаясь каждой темной подворотни.
Видеосалоны тогда открыли почти по всему городу. Неброские, начерканные от руки маркером, размером с развернутый лист ученической тетради афишки сеансов расклеивали на заборах, на домах, на досках объявлений. В одном из видеосалонов, что на Глубокой, в десять вечера шли “Зловещие мертвецы”, а в полночь крутили их продолжение. Я тогда был помешан на фильмах ужасов, они меня бередили.
Видеосалон обустроили в одном из помещений общепитовской столовой. Днем, собственно, это и была столовая, а с четырех вечера столы растаскивали по периметру, стулья группировали в ряды, в центр зала на крохотной тумбочке выкатывали телевизор и превращали небольшой зальчик в импровизированный кинотеатр мест на сорок. Могли бы поставить стульев и больше, но тогда уже с последних рядов становился плохо виден экран и народ на “камчатке” начинал возмущаться.
Я и раньше бывал в этом салоне, смотрел боевики, ужасы, эротику. Этот видеосалон, в отличие от других, нравился мне тем, что тут был большой телевизор (семьдесят два сантиметра по диагонали), не совдеповская двенадцатая электроника, а забугровый видак, помощнее колонки, не так много стульев и возможность для проветривания - в бывшем банкетном зале было два выхода.
В перерывах между сеансами обе двери раскрывались нараспашку, запахи пота, духов и нечистого дыхания быстро улетучивались и не так отвлекали от происходящего на экране. Завораживала и сама атмосфера видеосалона: легкое шуршание кассеты в магнитофоне, гнусавый одноголосый дубляж переводчика, едва освещенные мерцающим светом небольшого по меркам помещения экрана телевизора сосредоточенные лица зрителей, удушливый запах мужского пота, особенно острый во время просмотра эротики, поскрипывание стульев, сопение, покашливания, покряхтывание - настоящий театр! Порой было даже интереснее наблюдать за зрителями, чем за происходящем на экране.
Через пару месяцев посещения салона, я мог безошибочно определить, кто из присутствующих останется на второй сеанс, кто пойдет на следующий боевик, а кто на эротике сядет в первый ряд.
Какие только страсти не кипели на мужских фильмах! Возгласами вроде “да что же ты, мазила” или “придурок”, или еще чем покрепче некоторые невыдержанные подогревали остальных, и если кто из героев фильма был за справедливость, за него переживали все: торопили его, где он, как казалось, был медлителен; предупреждали, в тех случаях, когда герою грозила опасность, сочувствовали, если тот попадал впросак.
Любителей видео в те дни объединяла такая же сплоченность, как болельщиков футбола, собравшихся в баре у телевизора.
Странно, но именно фильмы ужасов давали мне возможность почувствовать себя живым. Новые ощущения. Страх животный, страх мистический.
Я никогда не утверждал, что ничего не боюсь, но фильмы ужасов щекотали нервы, немного отвлекали от насущных проблем, помогая не сойти с ума от происходящего вокруг, и после их просмотра окружающая действительность не казалась столь нелепой; эти фильмы становились своеобразной терапией для нас, разболтанных в перестройку, тонкокожих и, казалось, совсем потерявшихся.
Я был уверен, что на подобных фильмах закаляюсь. Что там дурак-начальник на меня орет? Он не смотрел фильмы про глобальные заговоры мирового капитала? Или про теневую деятельность всяческих спецслужб? Да что мне теперь ваши гребаные болты или шестерни, когда я начинаю вливаться в мировой информационный процесс и меня все больше и больше волнует покоробленная обстановка в мире и стране! Информация, информация, информация - вот чего нам так не хватало при Союзе, - думал я, - и особенно не хватает теперь! “Очевидного-невероятного”, “Клуба кинопутешественников”, ””Международной панорамы”, “Науки и жизни”, “Техники-молодежи”, “Нового мира”, “Вопросов философии”. Оруэлла и Замятина, Булгакова и Платонова, Камю и Сартра, Александра Зиновьева и Питирима Сорокина, Мамардашвили и Меня. Может, имей это всё в свободном доступе и достаточном количестве при застое, мы сто раз подумали бы, что рушим и что пытаемся на этих руинах возводить…
