Двадцатые годы - Овалов Лев Сергеевич (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
— И все-таки спросите самого, — повторил Шабунин. — Сергей, возьми его с собой, познакомь с другими ребятами… — И затем Быстрову в ответ на протестующий жест: — Пусть парень осмотрится, а мы с тобой, Степан Кузьмич, сейчас все обговорим.
Андреев взял Славу за плечо и не спеша повел перед собой.
Они поднялись на антресоли. В прошлом там обитали купеческие приживалки, а теперь помещалось оргбюро РКСМ.
Оргбюро тоже успело обзавестись своей канцелярией. Перед входом в кабинет Андреева, под табличкой «заведующий общим отделом», сидела миловидная розовощекая девушка с льняными кудрями.
Кабинетик у Андреева крохотный. Стол, стул, и вместо дивана сундук, оставшийся от прежних владельцев.
— Хочешь в Орел? — с ходу спросил Андреев.
— Зачем?
— Еду на пленум губкомола, просили привезти представителя какой-нибудь деревенской организации.
Слава еще не ответил, а вот Андреев говорил о поездке в Орел, как о деле решенном.
— Предупреди Быстрова, что задержишься на несколько дней, а там видно будет…
Андреев повел его знакомиться с работниками оргбюро, с Малоархангельском, и с каждым часом Успенское все больше отдалялось от Славушки.
53
Славушка остался один в жарком сонном городке, пыльные, заросшие травой улицы, приземистые дома и деревенская тишина. Даже стадо коров шествует из улицы в улицу, как в деревне, да и чем не деревня, даже березы на углах…
Странный человек Сережа Андреев, самый обыкновенный и чем-то не от мира сего.
Какой же он? Длинный. И худой. И бледный. Должно быть, плохо питается. Оттого, что нечего есть, или оттого, что некогда? Оттого что добрый. Есть что есть, да все раздает!
Вечером он повел Славушку из укомола в такой же дом на фундаменте, как и здание укомпарта, только серый, а не зеленый, деревянный, некрашеный, посеревший от непогод, прошли два квартала, а сколько Андреев насказал за пять минут!
— На внешность не обращай внимания, проникай в суть вещей. Внешность хороша у девушек, да и то не всегда, придет срок любви — влюбишься в некрасивую, да так, что на всю жизнь. Мне, например, буденовки не нравятся, по-моему, береты красивее, надеть на красноармейцев береты, думаешь, изменится их революционная сущность? Напяль хоть фрак, хоть галстук, принципиальности в тебе не убавится, а натяни новый Бонапарт сапоги и гимнастерку, он от этого не перестанет быть Бонапартом! Побольше читай, книги проясняют мозги, можно не поужинать, но прочесть несколько страниц перед сном надо обязательно!
Сам он далеко не красавчик, в потрепанной кавалерийской шинели и, увы, в буденовке!
Он привел Славушку в узкую комнату с одним окном, оклеенную обоями, серебряные цветы по зеленому полю, отставшими кое-где от стен, у окна железная кровать с продавленным матрасом, украшенная никелированными бомбошками, напротив черный стол с выточенными витыми ножками и два стула.
— Мое обиталище…
Они не знали, что эта комната надолго станет обиталищем Славушки.
— Дом купца Офросимова, торговец хлебом, вполне невежественный самоварник, отступил вместе с Деникиным, пора перебраться в Париж, сказал, уходя из дома…
На столе лежали три книжки: «История одного города», «Пролетарская революция и ренегат Каутский» и «Записки охотника».
— Читал? — спросил Андреев. — Одну только-только достал, а две самые любимые.
Славушка разочарованно покачал головой:
— Я бы выбрал другие.
— Люблю полезную литературу, — сказал Андреев и вернулся к Офросимову. — Мебель вывезли, а комнаты отвели под общежитие партработников. Неженатых…
Он переложил с подоконника на стол полкаравая черного хлеба. Принес откуда-то кружку молока.
— Пей. — Нарезал хлеба, с аппетитом принялся есть. — Пей, пей!
— А ты?
— Не люблю молоко…
Спать Славу Андреев уложил на свою кровать: «Коротковато мне на этой коечке, не могу вытянуться, частенько перебираюсь на пол», постелил себе на полу, накрылся шинелью.
Когда проснулись, солнце стояло уже высоко.
— Проспали? — испугался Славушка.
— Сегодня воскресенье, — успокоил Андреев. — А впереди ночь в поезде, спать, вероятно, не придется.
Поезд из Курска, на котором Андреев рассчитывал добраться до Орла, проходил поздно вечером, от города до станции двенадцать верст, в запасе еще целый день.
— Не возражаешь погулять?
Славушка не возражал, но и не понимал, какие прогулки могут позволить себе комсомольские работники, когда надо готовить мировую революцию.
— И, может, не будешь возражать, если захватим Франю, Вержбловскую?
— А кто это?
Еще не слыша ответа, Славушка сообразил, что это и есть заведующая общим отделом.
— Хорошая девушка, — сосредоточенно говорит Андреев, — может быть, я когда-нибудь на ней и женюсь.
— А…
Больше Слава ничего не произносит, но Андреев понимает его восклицание.
— Еще не время, — строго говорит он. — Недостаточно мы знаем друг друга, и, кроме того, не кончилась война, мало ли что может…
— А откуда она?
— Из Польши. Ее мать попала в Орел в потоке беженцев, устремившихся в четырнадцатом году в Россию. Судьба забросила в Малоархангельск. Работала здесь портнихой, а потом нашла одного, в деревне сейчас, есть дом, огород…
— А Франя?
— Мобилизовали. Она комсомолка, — твердо произносит Андреев, — у нее красивый почерк.
Идут по заросшим травой улицам.
Коммунистки, работающие в укомпарте, их трое, да еще Франя, живут в крохотном сером домишке.
Андреев стучит в окно. Франя сразу появляется, точно давно уже стоит за калиткой и ждет появления Андреева.
— Ох!…
Она смущается при виде Славы, щеки розовеют еще больше, удивительно хороша. Славушка сам рад влюбиться, но разве он может это себе позволить, если Андреев в сто раз лучше.
— Куда? — спрашивает Андреев.
— В поле, — говорит Франя.
Славушке все равно куда, просто ему хорошо с ними, с Андреевым, с Франей, и долго будет еще хорошо.
Заросшая травой улица незаметно вливается в раскинутые перед ними луга. Сказочно, свободно и хорошо все окрест!
— Показать чудо? — спрашивает Андреев.
Франя смотрит на него во все глаза.
— Какое?
— Показать?
Петляет полевая дорога, уходят за горизонт волны желтеющей ржи.
Втроем рвут васильки.
Франя идет в венке еще красивее.
— Куда ты нас ведешь? — спрашивает Слава.
— Сейчас покажу вам чудо, — говорит Андреев. — Покажу, где начинается Россия.
Сухой лог, поросший травой. Дубовая рощица. Кривоватые крепкие дубки. Ничто им не страшно, не вырвать их из земли. Дубки, дубки…
Пониже, в логу, березы, зеленая травка.
Андреев подходит к березке. К самой густой и самой старой. Из-под ее корней, не поймешь даже откуда, бьется ключ, тоненький-тоненький ручеек, и чуть подальше прудок, сказочный какой-то прудок, и из него ручеек…
— Пейте, — говорит Андреев.
Наклоняется, зачерпывает горстью воду, пьет.
— Россия!
— Почему Россия?
— Да это ж Ока, Ока, это начинается Ока, — шепотом говорит Андреев. — Мы начинаемся…
Под березкой, в травянистом логу, льется самая русская река России.
