Мы - живые - Рэнд Айн (прочитать книгу txt) 📗
— Все в порядке, — сказал Лео. — Меня это устраивает. Я не возражаю, пусть меня называют частником, Николаем II, хоть Мефистофелем.
— Вот и прекрасно, — слишком громко хихикнул Морозов, его подбородок и пузо затряслись. — Отлично. И, Лев Сергеевич, уважаемый, вы не пожалеете. В сравнении с нашими доходами — да благослови нас Бог — те, которых называют буржуазией, покажутся жалкими попрошайками. С нашим-то маленьким предприятием мы будем купаться в рублях, их просто надо будет подбирать с пола. Год или два, и мы — сами себе хозяева. Сунуть несколько сотен кому надо, и мы сможем упорхнуть за границу — в Париж или в Ниццу, или в Монте Карло, или в любой другой заграничный город, приятный и изысканный.
— Да, — сказал Лео устало. — За границу.
Потом он потряс головой, словно пытаясь отделаться от какой-то невыносимой мысли, и повелительно повернулся, словно отдавая приказ человеку, который нанимал его:
— Но этот ваш друг — коммунист — это самое опасное место в вашем плане. Вы в нем уверены?
Морозов широко раскинул жирные руки, нежно покачивая головой, как бы упрекая Лео; его улыбка была такой же смягчающей, как и вазелин:
— Лев Сергеевич, душа моя, вы ведь не думаете, что я беспомощное дитя, делающее свои первые шаги в деловом мире, а? Я так же уверен в нем, как и в вечном спасении наших душ, вот как я уверен. Вам не найти молодого человека умней его. Шустрый, разумный. И он не из тех пустозвонов, которым нравится слушать самих себя. Он рассчитывает получить от жизни не только громкие слова и сушеную селедку. Он знает, что у него в руках хлеб с маслом, — и он уж позаботится, чтобы этот хлеб с маслом не просочился сквозь пальцы. И потом, он ведь очень сильно рискует. Нас, простых людей, если поймают, то засадят всего-то на десять лет в Сибирь, а вот членов партии — сразу к стенке, и попрощаться-то не успеешь.
— Вам не о чем беспокоиться, Лео, — улыбнулась Антонина Павловна. — Я знаю этого молодого человека. Мы как-то раз пригласили его на скромный чай — ну, на шампанское с икрой, если быть точным. Он умен и совершенно надежен. Коко не подведет вас в этом деле!
— И это не очень трудно для него, — понизил Морозов свой голос до едва слышного шепота. — Он занимает должность какого-то инженера на железной дороге — и его связи расходятся во всех направлениях, как притоки реки. Ему нужно только устроить так, чтобы партия товара при перевозке была слегка подпорчена; груз ведь могут случайно уронить, или подмочить, или что-то там еще
— одним словом, проследить, чтобы груз признали негодным. Вот и все. Все остальное очень просто. Груз тихонько перемещается в подвал нашего маленького магазина — «Лев Коваленский. Продовольственные товары». В этом нет ничего подозрительного
— не правда ли? — просто продукты для магазина. В государственных кооперативах не досчитаются кой-каких продуктов, и добропорядочные граждане получат в них на свои карточки только извинения и обещания. Мы выжидаем парочку недель, а затем вскрываем груз и переправляем его нашим собственным клиентам — частным торговцам из трех губерний, у нас создана целая сеть таких людей. Они разумны и осмотрительны — у меня есть все адреса. Вот и все. Кому какое дело? Если кто-нибудь что-либо станет вынюхивать вокруг — что ж, у нас будет там обычный продавец, который продаст им полфунта масла, если его попросят, — вот и вся наша деятельность. Розничная торговля — открытая и законная.
— И более того, — прошептала Антонина Павловна, — если что-нибудь пойдет не так, у этого молодого коммуниста есть…
— Да, — прошептал Морозов и, таинственно оглядевшись вокруг, сделал паузу, чтобы послушать, нет ли за дверью каких-либо подозрительных звуков, а убедившись, что все спокойно, прошептал Лео на ухо: — У него есть связи в ГПУ. Могучий друг и защитник. Я даже боюсь назвать его имя.
— О, я думаю, дело не дойдет до этого, — презрительно сказал Лео. — Если у нас будет достаточно много денег.
— Денег? Лев Сергеевич, душа моя, у нас будет столько денег, что вы будете сворачивать папиросы из десятирублевых купюр. Будем делить их на три части, вы ведь понимаете, я, вы и наш приятель-коммунист. Придется маленько подмазать его друзей с железной дороги, и дать на лапу управдому, и оплачивать вашу квартиру — вот наши расходы. Но вы должны помнить, что вы — единственный владелец магазина. Это — ваш магазин, под вашей вывеской. А мне надо думать о своей должности в Государственном пищетресте. Если бы у меня был частный магазин, зарегистрированный на мое имя, меня бы вышибли с моей должности. А я должен сохранять это место. Вы увидете, как оно нам еще пригодится.
Он подмигнул Лео. Лео не улыбнулся в ответ, но сказал:
— Не волнуйтесь. Я не боюсь.
— Тогда договорились, а? Друг мой, через месяц вы не поверите, что могли жить вот так, как живете сейчас. Ваши впалые щеки округлятся, вы прекрасно оденете Киру Александровну, купите бриллиантовый браслет, а может быть, два браслета. А потом, может быть, автомобиль и…
— Лео, ты сошел с ума?
Стул Киры с грохотом отлетел к стене, а лампа закачалась, дергаясь и тонко, стеклянно звеня. Она стояла, и три испуганных лица было повернуто к ней.
— Ты что, разыгрываешь меня? Или ты совсем потерял голову? Лео медленно откинулся назад, глядя на нее, и холодно спросил:
— Когда это ты получила право разговаривать со мной таким тоном?
— Лео! Если это — новый способ самоубийства, то есть ведь способы и намного проще!
— Кира Александровна, вы излишне трагичны, — холодно заметила Антонина Павловна.
— Ну, будет, будет, Кира Александровна, душа моя, — сказал Морозов дружелюбно, — сядьте и успокойтесь, и давайте спокойно все обговорим. Незачем так волноваться.
Она закричала:
— Разве ты не видишь, что они делают? Ты для них — только живая ширма! Они вкладывают деньги. Ты же вкладываешь свою жизнь!
— Я рад, что от нее будет хоть какая-то польза, — резко сказал Лео.
— Лео, послушай, я буду спокойна. Я сяду. Послушай меня: не делай таких вещей с закрытыми глазами. Взгляни на это, обдумай: ты ведь знаешь, какая сейчас тяжелая жизнь. Ты ведь не хочешь сделать ее еще тяжелей, ведь так? Ты ведь знаешь, в каком государстве мы существуем. Очень сложно не попасть под его колеса. Ты что, хочешь, чтобы оно стерло тебя в порошок? Разве ты не знаешь, что тех, кого поймали на преступной спекуляции, надет расстрел?
— По-моему, Лео уже сказал, что не нуждается в советах, — сказала Антонина Павловна, изящно держа сигарету на отлете.
— Кира Александровна, — запротестовал Морозов, — незачем так резко осуждать простое деловое предложение, которое совершенно разумно и почти законно…
— А вы помолчите, — прервал его Лео и повернулся к Кире. — Послушай, Кира, я знаю, что преступнее и хуже сделки, чем эта, нельзя и придумать. И я знаю, что рискую своей жизнью. И я все же хочу это сделать. Ты понимаешь?
— Даже если я попрошу тебя не делать этого?
— Ничто из того, что ты скажешь, не переменит моего решения. Это — мерзкое, низкое и бесчестное дело. Несомненно. Но кто втянул меня в него? Ты что думаешь? Что я всю оставшуюся жизнь буду побираться, умолять, чтобы меня взяли на работу и голодать, медленно умирая? Я вернулся уже две недели назад. Разве я нашел работу? Разве мне хотя бы пообещали ее? Они расстреливают тех, кто спекулирует продуктами? Так почему же они не дают нам возможность делать что-либо другое? Ты не хочешь, чтобы я рисковал своей жизнью. А что такое моя жизнь? У меня нет работы. У меня нет никакого будущего. Я не смог бы делать то, что делает Виктор Дунаев, даже если бы меня заживо варили в масле! Рискуя жизнью, я рискую очень немногим.
— Аев Сергеевич, душа моя, — вздохнул Морозов в восхищении, — как вы умеете говорить!
— А вы можете идти, — сказал Лео. — Увидимся завтра, Морозов, и посмотрим этот ваш магазин.
— Лео, я удивлена, — заметила Антонина Павловна, поднимаясь с достоинством, — если вы позволяете, чтобы на вас влияли, и, похоже, не цените ту возможность, которую мы вам предоставили. А я-то думала, что вы будете благодарны и…
