Живи с молнией - Уилсон Митчел (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Сабина встречалась с Фабермахером всего раз или два, и то мельком, когда он работал в Колумбийском университете, но Эрик так много о нем рассказывал, что ей казалось, будто она хорошо его знает. Теперь, когда Фабермахер снова должен был войти в их жизнь, Сабина считала само собой разумеющимся, что он ей симпатичен, но ее все же смущала его непроницаемая сдержанность. Ей пришло в голову, что Эрик никогда не задумывался о человеческих качествах Фабермахера и видел в нем только замечательно способного физика; ее начало интересовать, что же представляет собою этот человек. Она чувствовала, что Фабермахер догадывается о ее любопытстве и что оно его забавляет. Между ними установился дружески-поддразнивающий тон – один допытывался, другой уклонялся от ответов. Сабина знала от Эрика, что Фабермахер близок с девушкой по имени Эдна Мастерс. Понадобилось несколько дней, чтобы всякими окольными путями выпытать, что Эдна сейчас гостит у матери на побережье, а потом приедет в Чикаго. Фабермахер дал понять, что не хочет касаться своей личной жизни, и всякие расспросы тотчас же прекратились.
Все лето трое молодых ученых готовились к будущим лекциям, так как им предстояло преподавать новый материал. Работа была огромная, и ее надлежало выполнить как можно лучше. Научную работу пришлось отложить по крайней мере до зимы. Риган уехал в штат Мэн, они остались хозяевами факультета, и у них создалось приятное впечатление, будто слова Лича уже сбываются.
Лето было жаркое и пышное, стояли ясные солнечные дни, в саду шелестела сочная зеленая листва. Дальше к западу раскаленное, словно выцветшее небо дышало убийственным сухим зноем, но над Арджайлом то и дело проходили пухлые, бесформенные облака, гонимые ветром; иногда они возвращались обратно с севера и проплывали высоко в небе, холодные и округлые, как надувшиеся паруса. Джоди стал бронзовым от загара, Сабина тоже сильно загорела. Вечера бывали долгие и такие тихие, что из соседних домиков через цветущие лужайки и обсаженную деревьями улицу ясно доносились чуть приглушенные звуки домашней возни. Обычно Эрик возвращался из библиотеки во второй половине дня и шел купаться вместе с Сабиной и Джоди. Однажды он задержался дольше обычного, а Фабермахер, приглашенный к обеду, пришел на час раньше, и в первый раз со времени их знакомства они с Сабиной остались наедине. Она уже кончила все приготовления к обеду, накормила Джоди, уложила его спать и теперь, переодевшись в простенькое легкое платье, вышла на крыльцо и присела на ступеньках рядом с Хьюго в ожидании Эрика.
Некоторое время оба молчали, не нарушая окружавшей их спокойной тишины. Хьюго сидел, задумчиво сдвинув брови, и, по-видимому, даже не замечал ее присутствия. Несколько раз Сабина хотела заговорить с ним, но каждый раз то, что она собиралась сказать, казалось ей чересчур банальным.
– Вам нравится здесь? – внезапно спросил он, повернув к ней голову, и глаза его загорелись.
Вздрогнув от неожиданности, она догадалась, что он тоже думал о ней.
– Да, пожалуй, – поспешила она ответить. – По-моему, здесь другая атмосфера, чем в Мичигане, зато жизнь здесь легче. А вам тут нравится?
– Как вам сказать? Еще не могу решить, – признался он.
Она засмеялась.
– Не знаю, как вы, а я чувствую, что нас скоро перестанут принимать в здешнем «приличном» обществе. Понимаете, ведь вам с Эриком, к счастью, не приходится ходить по магазинам, знакомиться с соседками и вести с ними разговоры о детях и хозяйстве. Оказалось, что из всех здешних людей мне нравятся только те, кого здесь зовут, – она понизила голос, изображая комическое презрение, – «либералами». Я так и не знаю, в чем, собственно, проявляется «либерализм» этих отверженных; может, они слишком поздно встают по утрам, или слишком часто ходят в кино, или еще что-нибудь в этом роде. Но с ними гораздо веселее, чем с прочими, и, вероятнее всего, мы будем дружить именно с ними. Так что, положа руку на сердце, могу вам признаться: боюсь, что я тащу Эрика на самое дно. Должно быть, я совершенно бесхарактерная особа.
Он слушал, внимательно глядя на нее, потом улыбнулся, но улыбка вышла немного грустной.
– Нет, – тихо сказал он. – Вы не бесхарактерная. Только такие, как вы, заслуживают счастья и могут быть счастливы в жизни. Остальные либо придают всему слишком большое значение, либо вовсе равнодушны. Нет, Сабина, вы такая, каким бы я хотел быть, если б мог стать другим. Но надо родиться с подобным характером – или найти его в жене. Вы были рады, что я не согласился жить в вашем доме, не так ли?
Она заколебалась, но и эта вечерняя тишина и создавшееся у обоих настроение располагали к откровенности; Сабина кивнула головой, зная, что он не обидится.
– Ведь я же вас совсем не знала, – пояснила она. – Я не знала, уживемся ли мы.
– И вы были правы, – сказал он. – Мы с вами люди такого склада, что никогда бы не смогли поладить, если б с самого начала наши отношения сложились неправильно. А теперь мы можем стать друзьями.
В другое время его слишком официальный тон подействовал бы на нее неприятно, но сейчас, в теплых сумерках, ей очень хотелось свободно говорить о вещах, близких и ей и ему, особенно ему.
– Но мы и так уже друзья, не правда ли, – медленно спросила она.
– Давайте условимся, Сабина, – сказал он очень тихо, – мы будем дружить именно так, как этого захотите вы. Ни больше, ни меньше.
Он слабо улыбнулся и протянул руку, словно предлагая скрепить договор. Она ответила пожатием, несколько смущенная его пристальным взглядом. Почему-то она вдруг ощутила биение пульса где-то высоко у шеи.
Через несколько дней Эрик случайно обмолвился, что до сих пор не сказал Джобу Траскеру о роковой болезни Фабермахера; Сабина услышала об этом впервые и стояла как громом пораженная. Когда она осталась одна, ей захотелось плакать, но она не смогла.
И все же, несмотря ни на что, этим летом Эрик и Сабина наслаждались блаженным ощущением полного благополучия. В просторном доме, где было достаточно места для каждого, их отношения приобрели какой-то новый, неуловимый оттенок. У Джоди была теперь отдельная комната, и хотя его игрушки по-прежнему валялись повсюду, квартира уже не казалась занятой только его вещами. Эрик и Сабина не сознавали, что одно время между ними было некоторое отчуждение, но сейчас, казалось, они как бы заново сблизились.
Новая фаза в их браке наступила совершенно внезапно, они восприняли свое сближение, как неожиданный дар судьбы, но избегали говорить об этом, словно боясь признаться, что их супружеская любовь не всегда была так крепка и горяча. Эрик теперь очень редко вспоминал о Мэри Картер, она казалась ему далеким прошлым.
Полдня Эрик проводил в библиотеке, но он любил работать дома, на открытой веранде, придавив от ветра книги и бумаги пузырьками с чернилами, связкой ключей и пестрыми камушками, которые Джоди то и дело торжественно преподносил ему, прибегая с лужайки. В полтора года Джоди уже хорошо умел ходить, но предпочитал бегать и во время игры передвигался короткими быстрыми перебежками.
Джоди был крепенький мальчик с темными вьющимися волосами и карими глазами. Он рос настолько самостоятельным и так умел занять себя, что по временам забывал обо всем на свете, кроме своей игры. Иной раз он не отходил от Сабины и, держась за ее юбку или привалившись к колену Эрика, подолгу сосал большой палец, не замечая, как скрипит и качается столик, за которым что-то быстро пишет отец.
Порою Джоди принимался безудержно болтать, причем голос его доходил до такой неожиданно высокой колоратуры, что он сам, казалось, этому удивлялся, но никак не мог выбраться из фальцета. Эрик время от времени отрывался от работы, чтобы взглянуть на сына. Он не мог привыкнуть к мысли, что он – отец. В глубине его памяти хранился образ отца – тихого высокого человека с вечно озабоченным, изрезанным морщинами лицом и густыми усами; он почти все время проводил за работой на ферме и, кроме как за столом, почти не разговаривал с сыном. Эрик наблюдал за Джоди с нежностью и любовью, но думал, что это просто потому, что Джоди – прелестный ребенок. Потом ему как-то пришло в голову, что его отец, должно быть, вот так же наблюдал за ним и, может быть, тоже размышлял о своем чувстве к ребенку. При этой мысли Эрику вдруг стало больно; неужели, подумал он, когда-нибудь и он сам будет казаться Джоди таким далеким, каким ему сейчас кажется его отец?
