Молодые львы - Шоу Ирвин (читаем книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗

– Да мне не нужно в банк. У меня нет денег в этом банке. – Майкл улыбнулся. – Как и в любом другом.

Полисмен тоже улыбнулся, словно это доказательство несостоятельности Майкла сразу же превратило их в друзей.

– Торопятся взять свои денежки, – кивнул он головой на очередь, – пока на сейфы не посыпались бомбы.

Майкл взглянул на людей, жаждущих попасть в банк, и встретил их враждебные взгляды. Казалось, эти люди подозревали каждого, кто разговаривал с полисменом, в каком-то заговоре с целью лишить их денег. Все они были хорошо одеты, среди них было много женщин.

– Удерут на восток, как только получат свои деньги, – театральным шепотом с нескрываемым презрением пояснил полисмен. – Насколько мне известно, – он возвысил голос так, что все, стоявшие в очереди, могли его слышать, – в Санта-Барбаре уже высадилось десять японских дивизий. С завтрашнего дня в Американском банке разместится японский генеральный штаб.

– Я пожалуюсь на вас, – заявила полисмену суровая на вид пожилая женщина в розовом платье и голубой соломенной шляпе с широкими полями. – Вот увидите, обязательно пожалуюсь!

– Жалуйтесь на здоровье. Моя фамилия Маккарти, – спокойно отозвался полисмен.

Майкл улыбнулся и направился к кафе. Проходя мимо зеркальных витрин магазинов, он обратил внимание на то, что некоторые из них уже заклеены узкими полосками тесьмы для защиты от действия взрывной волны.

«Богатые более чувствительны ко всякого рода бедствиям, – рассуждал он про себя. – Им есть что терять, и они быстрее поддаются панике. Бедный человек не покинет Западное побережье только потому, что где-то в Тихом океане началась война. И дело тут не в патриотизме и не в стойкости – просто он не в состоянии позволить себе такой роскоши. К тому же богатые привыкли откупаться от физической и вообще от любой грязной работы, а война как раз и есть не только самая трудная, но и самая отвратительная работа».

Майкл вспомнил садовника, который прожил здесь сорок лет; пьяного от джина и собственных пророчеств Брюса, дедушка которого получил свободу в 1863 году; женщин в очереди перед банком с жадным и враждебным выражением лиц; вспомнил, как сам он сидел на краю покрытой розовым покрывалом кровати и тревожно размышлял о налогах и алиментах… И это те люди, которых воспитали для великих свершений Джефферсон и Франклин? [24] Те суровые фермеры, охотники и ремесленники, которые так яростно боролись за свободу и справедливость? Это тот новый мир гигантов, который воспел Уитмен? [25]

Майкл вошел в кафе и заказал апельсиновый сок, поджаренный хлеб и кофе.

В час дня он встретился с Кэхуном в знаменитом в Беверли-Хилс ресторане. Большой темный зал был отделан в крикливом, излюбленном театральными художниками стиле.

Прислонившись к стойке и посматривая на толпу штатских, среди которых странно выделялся своей формой высокий сержант-пехотинец, Майкл подумал, что этот зал напоминает ванную, отделанную для балканской королевы какой-нибудь продавщицей из дешевого американского магазина. Сравнение ему понравилось, и он более дружелюбно стал рассматривать загорелых полных людей в твидовых пиджаках и напудренных красавиц в шляпах самых поразительных фасонов, внимательно следивших из-за своих столиков за каждым новым посетителем. В зале царило безудержное праздничное веселье. Люди хлопали друг друга по спине, разговаривали громче и оживленнее, чем обычно, угощали друг друга вином. Обстановка напоминала Майклу час коктейля в канун Нового года в фешенебельных барах Нью-Йорка, когда все наспех закусывают в предвкушении многообещающей, веселой ночи.

Уже ходили сплетни и анекдоты о войне. Знаменитый режиссер прохаживался по залу и с деланно бесстрастным лицом нашептывал то одному, то другому из знакомых, что-де об этом не следует распространяться, но в Тихом океане у нас уже не осталось ни одного военного корабля и что в трехстах, милях от берегов Орегона обнаружен японский флот. А некий сценарист своими ушами слышал, как в парикмахерской при киностудии «Метро-Голдвин-Мейер» один из режиссеров, роняя с лица мыльную пену, решительно заявил: «Я так зол на этих желтолицых мерзавцев, что готов сейчас же бросить работу в этой дыре и отправиться в… – режиссер замялся, подыскивая наиболее подходящее словечко для выражения своего гнева и чувства гражданского долга, и наконец нашел его, – …в Вашингтон». Рассказ сценариста пользовался успехом. Как только за столиком раздавался взрыв смеха, сценарист тотчас переходил к другому и принимался рассказывать свою шутку новым слушателям.

Кэхун был молчалив и рассеян, и Майкл понял, что его опять беспокоит язва желудка. Тем не менее по настоянию Кэхуна они выпили у стойки, прежде чем сесть за столик. Майкл никогда прежде не замечал, чтобы Кэхун пил.

Они заняли одну из кабинок, поджидая Мильтона Слипера, автора пьесы, над которой Кэхун сейчас работал, и киноартиста Кэрби Хойта: Кэхун надеялся уговорить его принять участие в постановке.

– Вот поистине одна из самых возмутительных особенностей этого города, – проворчал Кэхун. – Здесь все привыкли решать дела за ленчем. Вы не в состоянии нанять парикмахера, если сначала не дадите ему нажраться.

В зал вошел улыбающийся Фарни и легкой, величественной походкой направился к кабинкам. Он был антрепренером по меньшей мере полутораста наиболее высокооплачиваемых артистов, сценаристов и режиссеров Голливуда. Этот ресторан представлял собой его королевское владение, а время ленча – торжественный час аудиенции. Фарни хорошо знал Майкла и не раз предлагал ему режиссерскую работу в Голливуде, обещая славу и богатство.

– Хэлло. – Фарни пожал им руки. В его улыбке было что-то наглое и вместе с тем добродушное. Он усвоил эту манеру улыбаться с тех пор, как обнаружил, что такая улыбка производит неотразимое впечатление на людей, с которыми он ведет переговоры, столь неотразимое, что они соглашаются платить его клиентам больше, чем собирались вначале.

– Ну, как вам нравится? – спросил фарни таким тоном, будто война была новым фильмом, поставленным под его руководством, фильмом, которым он очень гордится.

– Никогда еще не участвовал в такой очаровательной войнишке, – в тон ему шутливо ответил Майкл.

– Сколько вам лет? – Фарни пристально посмотрел на Майкла.

– Тридцать три.

– Могу достать вам две нашивки на флоте, – заявил Фарни, – в отделе печати. Информация для радио. Хотите?

– Черт возьми! – воскликнул Кэхун. – Вы что, и на флоте подвизаетесь в качестве антрепренера?

– У меня там приятель, капитан. Ну так как? – Он снова повернулся к Майклу.

– Пока нет, – ответил Майкл. – Месяца два-три я должен подождать.

– Через три месяца, – пророческим тоном изрек Фарни, не забывая улыбаться двум блестящим красоткам в соседней кабине, – через три месяца вам останется только ухаживать за садами в Иокогаме.

– Откровенно говоря, – Майкл попытался придать своим словам самый прозаический смысл, – откровенно говоря, я хочу пойти в армию рядовым.

– Не валяйте дурака. Это еще зачем?

– Долгая история, – Майкл смутился, решив, что он все-таки проявил нескромность. – Я расскажу вам как-нибудь в другой раз.

– А вы знаете, что такое рядовой в нашей армии? Котлета – мелко рубленное мясо и немножко жиру… Ну что ж, воюйте на здоровье. – Фарни помахал рукой и отошел.

Кэхун насупившись смотрел, как два комика с громким хохотом проталкивались вдоль стойки и пожимали руки всем пьющим.

– Ну и город! – воскликнул он. – Я бы пожертвовал японскому верховному командованию пятьсот долларов и два билета на премьеры всех своих спектаклей, если бы только оно распорядилось завтра же разбомбить его… Майкл, – продолжал Кэхун, глядя в сторону. – Я хочу тебе кое-что сказать, пусть даже это будет эгоистично с моей стороны.

– Говори.

– Не уходи в армию, пока мы не поставим пьесу. Я слишком устал, чтобы действовать в одиночку. К тому же ты возишься с ней с самого начала. Слипер – ужасный прохвост, но на этот раз он написал хорошую пьесу, ее нужно обязательно поставить.