Дорога стального цвета - Столповский Петр Митрофанович (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
7
В общежитие шли молча. Мишка Ковалев, перестав вдруг шмыгать носом, первый юркнул в дверь, будто спасался от директорского гнева. В коридоре Зуб не выдержал и со злостью сказал Саньке:
— Ну что, сторожить нечего, трепло? Послушал
я тебя, дурак...
Крутько смолчал. Перед тем, как войти в комнату, он хмуро бросил:
— Хана мне теперь, Зуб.
— Чего это — хана?
Санька оглянулся по сторонам, поманил Зуба в угол коридора и со страдальческой миной на лице зашептал:
— Слышь, Юра, если меня вместе с тобой выпрут, я пропал — убьет отец.
— Так уж и убьет,— хмыкнул Зуб, удивляясь тому, что Крутько назвал его по имени.
— Убьет, верно говорю! Он припадочный, не помнит даже, что делает. Глянь, шрам на голове, вот тут. Это он костылем меня. Еле отняли. Не веришь?
Санька снова оглянулся — не слышат ли их. Шепот его стал еще тише, еще просительнее:
— Юра, скажи, что ты подбил пацанов, а? Тебе ж все равно теперь.
— Почему это все равно?
— Так директор же сказал, что с тобой все решено. Значит, выгонит. А зачинщика вместе с тобой — того...
— Паразит ты, Санька!— не выдержал Зуб.— Врезать бы тебе, да руки неохота марать.
Зуб повернулся, чтобы идти в комнату, но Санька вцепился в его рукав.
— Ну ладно, ну паразит... Юра! Что тебе стоит, ты же свой парень!
— Какой я тебе свой? Отвали!
Крутько скривил мордаху, кажется, вот-вот заплачет. Зубу представилось на секунду, как припадочный отец будет убивать Саньку, как тяжелый костыль проломит ему голову, и Санька останется лежать белый как полотно в луже крови. А все из-за него, Зуба, который не хочет назваться зачинщиком. В самом деле, что тут такого, если выбора действительно нет — зачинщик он или не зачинщик, из училища все равно попросят убраться.
— Ладно, не ной,— мрачно обронил Зуб.
— Скажешь, Юра?— оживился Крутько.
— Скажу. Исчезни.
— Все, исчезаю! Вот это я понимаю — друг!
Дай пять.
— Иди ты... Друг выискался.
— Юра, исчезаю!
Саньке Крутько сразу стало беззаботно и весело. Когда один за другим собрались рассыпавшиеся по всей округе яблошники, Санька стал с жаром рассказывать, как их изловили, как привезли сперва в колхоз, а потом в училище, как возмущался и задыхался директор. Выходило, что это была развеселая забава да и только. Остальным, конечно, крупно не повезло, что они не попали в эту потешную передряжку. Словом, Санька выглядел настоящим молодцом, не в пример писклявому Мишке Ковалеву.
8
На следующий день в первой половине дня всем троим велено было явиться на педсовет. Значит, сообразили ребята, дело пахнет керосином. Но Крутько не терялся. Он загодя предупредил всех яблошников о том, что Зуб берет основную вину на себя. Глядите, мол, чтобы в одну дудку у всех получалось.
Ребята провожали Зуба на педсовет с таким чувством, словно видели его в последний раз. Одни хвалили: верный кореш, за таким не пропадешь. Другим же эта затея совсем не нравилась. Эти другие называли Саньку Крутько хитрозадым и еще кое-какими нехорошими словами. Но что бы там ни говорили, а забрать назад свое обещание Зуб уже не мог. Для него это было совершенно немыслимым делом.
Директорский кабинет был в конце длинного полутемного коридора административного корпуса.
Ребята остановились перед дверью, обитой черным дерматином, и не решались постучаться. А может, и не надо стучаться, может, их вызовут?
Дверь была закрыта неплотно. Мишка Ковалев заглянул в щелку, увидел, как много в кабинете народу, и задрожал пойманным воробушком. Наверно, готов был драпануть отсюда.
— Ну чо трясешься?— напал на него Санька.— Смотреть противно.
— Сам не наложи,— недружелюбно оборвал его Зуб, и Крутько покорно смолк.
Голоса из кабинета директора стали доноситься громче.
— ...Это же хулиган какой-то!
Зуб узнал голос Ноль Нолича, и был уверен, что коли хулиган, значит, это в его адрес. Ребятня прислушалась.
— Я не могу уразуметь, во имя чего либерализм...
Все ясно: за дверью решается судьба троицы.
— Поверьте, Николай Нилыч, у меня тоже запас терпенья не бесконечный.— Это голос директора.—Но ведь если не он зачинщик, то выгонять придется сразу двоих. А это непозволительная для нас с вами роскошь. По головке за это не погладят.
— Но почему мы обязательно должны выявлять зачинщика? Почему?
— Да потому, Николай Нилыч, что справедливость этого требует.— Даже за дверью было слышно, как тяжело дышит директор.— Элементарная справедливость,
— Странное дело,— вмешался третий голос, принадлежавший Степану Ильичу, преподавателю материаловедения.— Почему директор уговаривает мастера, а не наоборот? Неужели этот самый Зубарев стал для вас, Николай Нилыч, таким уж бельмом?
— Многоуважаемый и почитаемый Степан Ильич!— повело мастера на обычные словесные выкрутасы.— На вас когда-нибудь выливали ведро холодной воды?
— Причем здесь это?
__Если не выливали, то вам повезло. А на меня, представьте, выливали.
— Ну и помогло?
— И сделал это ваш драгоценный Зубарев.
— Почему мой? Он как раз ваш, вы у него, с позволения сказать, мастер.
Из-за двери слышалось веселое оживление педсовета. Педсовету перепалка нравилась.
— Если б я вам рассказал, что он еще проделывал, то вы бы его не защищали.
— А что он еще с вами проделывал? Это интересно.
— Я прошу не шутить со мной!— взвизгнул Ноль Нолич.
— Товарищи, товарищи!— постучал чем-то по столу директор.— Давайте прекратим... Я все же уверен, что зачинщик Зубарев. Очень это на него похоже. Поэтому тут и спорить не о чем.
Кто-то плотнее прикрыл дверь, и ребята отпрянули. Санька настороженно и заискивающе посмотрел на Зуба, вымученно, жалко улыбнулся:
— Ну что, железно? Не продашь?
Зуб не успел ответить— распахнулась дверь,
— А-а, голуби сизые!— воскликнул Ноль Нолич.— Они уже тут. Прошу, покорнейше прошу!
Педсовет был в сборе. Все взгляды остановились на вошедшей троице. А больше всего они ощупывали Зуба, словно пытались разглядеть, где у него хоронится совесть, если она вообще водится у тех, кто способен вылить на своего мастера ведро холодной воды. Мишка еще за дверью начал шмыгать носом. На лице Саньки Крутько пропечаталось такое искреннее раскаяние, что наверняка кому-нибудь из педсовета хотелось погладить его по головке. Только этот невозможный Зуб поглядывал на всех исподлобья, словно не он, а педсовет в полном составе лазил в колхозный сад.
Директор поднялся, промакнул лоб огромным платком и, сдерживая одышку, заговорил со всей строгостью, на какую только был способен:
— Разговор будет серьезный. Очень серьезный! Но сначала педсовету необходимо знать, по чьей инициативе совершено это возмутительное — я повторяю: возмутительное!— хулиганство.
— Преступление, можно сказать!— встрял Ноль Нолич.— Вы знаете, что из-за вас училищу придется всю капусту убирать?
— Терпение, Николай Нилыч, — прервал его директор.— Ну, мы ждем признания.
Зуб почувствовал, что Санькин локоть легонько коснулся его — раз да другой.
— Что, смелых нет?— повысил голос директор.
— Есть,— негромко, но твердо сказал Зуб.
— Что значит «есть»? Говори точнее, Зубарев. Ты зачинщик?
— Я.
Директор снова промакнул лоб и задышал с легким посвистом.
— Ну-ка, Крутько, подтверди — он?
Санька дрогнул всем телом, будто его пырнули под ребро. Он мгновенно залился краской, угнул голову и выронил себе под ноги:
— Он.
Зуб не выдержал, покосился на него и презрительно хмыкнул. И тут же поймал на себе пристальный взгляд Степана Ильича. Хотел выдержать этот взгляд, но не смог — отвел глаза.
— Ну вот, а вы говорите!— повернулся к педсовету Ноль Нолич.— Все стало на свои законные места.
— Тут что-то неладно, — негромко сказал Степан Ильич.
