Повести Вильгельма, извозчика парижского - граф де Келюс Ан Клод де Тюбьер (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Тонтона хотела ему ответить, как услышали мы дьявольскую суматоху в зале, в коей били бутылки, рюмки, а блюда летели в сад. Это одетый в черное платье производил столь шумный беспорядок по причине, что был он муж дамы нашего Хозяина. Туда вошли, как он бил пинками по заднице и налагал имена, кои не были ни хороши, ни честны, горничной своей жены, коя, в углу стоя, плакала.
Эта ссора прекратила другую. Сие забавно, сказала Тонтона, коя больше не думала о своем бесчестье, как, господин Минютин! нотариусовы жены перебивают лавочку и у всесветных девок? Это слово подняло мужа как кипучее молоко; он хотел броситься на жену свою; но господин и госпожа Дюбоа, кои опасались соблазна со стороны полиции, кинулись на него и схватили его поперек, так что не мог он движения делать, а только языком, который произносил прекраснейшие вещи в совете.
Однако, наконец, мало-помалу он утих, потому что госпожа Дюбоа доказала ему гладцой, что он более виноват, нежель его жена, которая в первый еще раз у них, а он к ним ходит всякий день сам третей и сам четверг.
В заключение всей суматохи принесли опять вина и заставили пить мужа и жену, чтоб их вместе помирить. Г. Бордеро сказал свое имя господину Минютину, и предложил ему делать удовольствие на Бирже и в других местах, когда он будет иметь нужду в крепком его сундуке: нимало не имейте подозрения во всем этом, г. Минютин, сказал мой мещанин, ибо, право, поистине, ничего тут худого нет. Третьего дня видел я госпожу вашу супругу в первый раз нечаянно в Комедии, говорили мы о Комической опере, и она сделала мне честь согласием ехать сюда со мной. Много труда имел уговорить пойти со мной к ужину, который ты разбросал наземь, но надобно заказать другой, ибо, как видно, вы голодны. О! никак, сударь, сказал нотариус, но воистину, если об этом сведают, то я совсем погиб в моем собрании.
Не опасайтесь, полно, сударь, сказала г. Дюбоа, я так сделаю, что девица Тонтона и подруга ее ни слова не молвит. Я знаю, как мне приняться, чтоб заставить их молчать; что до милорда, то он говорить не смыслит, и ему не поверят, когда женщина, как я, станет говорить противное ему.
Милорд и обе девки вошли уже в их кабинет, не заботясь о нотариусе, как завидели они, что весь мятеж утих, и девица Тонтона, коя не больше имела желчи, как голубь, нашла ужин, приготовленный для четверых превосходительным для троих.
Новый ужин принесен, сели за стол, и как ничего больше не было говорить особливо, то приказали нам, Лафлиору и мне, служить, и какой был у них разговор и примирение, то оное вы тотчас увидите.
Я это писал моим манером, как и остальное, но как всякий говорил в свою очередь, то и сделало мешанину от слов он сказал, он отвечал, он говорил, он промолвил, он продолжал, и так, что я сам себя не узнал. Это много меня беспокоило, но писец мой с Убогого дома подал мне отверстие для избежания смеси, кое было в том, чтоб сии разговоры положить на бумагу вопросами и ответами, точно так, как говорят в комедиях, и так то я сделал. Помните одно то, что говорят только трое, потому что горничная, Лафлиор и я слушали, не произнося ни слова.
Вот как это начал г. Бордеро.
Г. БОРДЕРО. Право, я очень рад, что свел я знакомство с таким человеком, как вы. Я всегда буду себе правдивым почитать удовольствием, чтоб вам служить.
Г. МИНЮТИН. Вы, сударь, иного мне чести делаете. Я всем сердцем приемлю предложение ваших услуг. Так время жестоко, что никак не можно себя содержать без помощи своих друзей, а особливо в наших чинах, потому-то мы видим нашей братии столько опрокинувшихся.
Г. БОРДЕРО. По крайней мере, то правда, что вы говорите, г. Минютин; однако также сказывают, что вы очень высоко нос поднимаете.
Г. МИНЮТИН. Как же инак изволите сделать? Не должно ли поддерживать благородство? Знаете ль вы то, что нас разоряет? Это расход наших жен.
ГП-ЖА МИНЮТИНША. Носеночек мой, я не должна быть включена в это число.
Г. МИНЮТИН. Так же, как другая, госпожа Минютинша, так же, как другая.
ГП-ЖА МИНЮТИНША. Разве хочется вам, чтоб я одевалась так, как прокурорша?
Г. БОРДЕРО. Как это гадко.
Г. МИНЮТИН. Надобно по своему состоянию. Мне кажется, вы больше не вспоминаете о том, что мы были.
Г. БОРДЕРО. Я бы очень рад был сведать об этом. Если вам не трудно.
Г. МИНЮТИН. Нимало. Я не из тех людей, кои скрывают то, что они были, по сделании своего счастия.
Г. БОРДЕРО. Это славнее для вас. Пожалуй-ка, расскажи нам немного вашей истории, г. Минютин; я прозакладую сто пистолей, что она заставит нас смеяться.
Г. МИНЮТИН. Пусть так будет, зачну ж я вам сказывать.
ГП-ЖА МИНЮТИНША. Нет, нет. Пусти меня рассказывать господину…
Г. БОРДЕРО. Да, я думаю, что это забавнее будет, как она расскажет.
Г. МИНЮТИН. Так ин дать ей пользоваться ее преимуществами в желании по парижскому обычаю.
Г. БОРДЕРО. Я вас, Господин Минютин, люблю в таком нраве… Я считаю, что мы вместе наделаем много хороших дел. Потому что я бываю иногда годным на закуску, так как вы меня видите. Нут-ко, за наше здоровье, это много все говорить, не пивши. Вино как вода. Начинайте, сударыня: я слушаю всеми ушами.
ГП-ЖА МИНЮТИНША. Нечаянный случай нас одолжил нашим счастием; прежде замужества моего была я простая подлая девка, работая в лавке у модной торговки в улице с. Гонория. Я имела, как вы видите, лицо довольно сносное, что было всей моей надеждой. Г. Минютин тогда был канцеляристом в Судебной Палате. Лавочная девка и подьячий скоро сводят знакомство. При первом свиданье с сим господином, любовь заставила исчезнуть надеждам, какие основала было я на моих прелестях. Оба мы свободны и, не имея никого, кому б давать отчет в наших делах, мы считали себя полномочными располагать себя, как хочем. Я оставила мою торговку, а он сделался банкрутом в Судебной Палате, и Аглинский порт видел возженный пламенник нашего брака.
Г. БОРДЕРО. Это, право, очень хорошо сделано.
ГП-ЖА МИНЮТИНША. Приятности, коими были мы, так сказать, довольны друг другом, не доставляли нам более спокойной жизни.
Г. БОРДЕРО. Возможно ль?
Г. МИНЮТИН. Нет сего вернее.
Г. БОРДЕРО. Если б я в это время вас знал, то бы вы не были в такой заботе; я бы вас доставил к хорошему и прекрасному месту; и были б вы, может быть, таковы, как я теперь. А между тем, я никогда женат не бывал; но я простирался с другой стороны.
Г. МИНЮТИН. Я был очень ревнив к моей жене, чтоб получать прибыль; имел я прибежище к отправлению дел: некоторые из них были неудачны, а иные безуспешны. Наконец сделался я ходатаем за судебными делами. Один ростовщик укрылся у меня с воровскими его закладами; я принял и то и другое; в Судном Приказе о нем проведывали, и одна соседка-болтунья про него сказала. Юстиция пожаловала в мое жилище и захватила человека, а вещи оставила мне. Обвиненный умер в тюрьме, и как он при смерти своей хранил молчание, я нашел себя искусным быть ему наследником.
Г. БОРДЕРО. Ах. Ах! Как хорошо. Это образец поведения, как отдавать поклажу на сохранение.
Г. МИНЮТИН. Жена моя всегда имела честолюбие, и для удовольствия ее вступил я в блестящий корпус нотариусов парижских.
Г. БОРДЕРО. Это похвально.
Г. МИНЮТИН. Да, но она превосходным расходом приводила меня в разорение. Рассмотрите ее одеяние: мещанское ли оно?
ГП-ЖА МИНЮТИНША. Ты заплатишь бесчестье всему корпусу.
Г. БОРДЕРО. Весьма надлежит: разве не знают, что нотариусова жена уж не мещанка? Откуда вы пришли, господин Минютин, что вы этого не знаете?
ГП-ЖА МИНЮТИНША. Никогда он не умел содержать своего чину.
Г. БОРДЕРО. О! Друг мой, не надобно допускать съедать шерсть со спины. Я тебе когда-нибудь расскажу про ссору, какую имел я с одним из наших директоров. Право! Я ему дал знать, в полном собрании, что чернила его были не сияющие; не надобно играть мною; когда я во что вступлюсь однова, то не скоро меня сомнут.
