Повести Вильгельма, извозчика парижского - граф де Келюс Ан Клод де Тюбьер (книги онлайн читать бесплатно txt) 📗
Весь народ, тут бывший, сделался статуями. Один лишь Делон, которой сказал Бабе, что вы делаете, того не делается, и если б ты не была девка, то показал бы я тебе… Какой же ты дурак, мой господчишко, отвечала портниха. Пошел, пошел, я уведомлю твоего отца, что ты окрадываешь его, чтоб тратить деньги с такими тварями.
До сих пор, мамзель Годишь разбирала своими глазами оплеуху на своей щеке; но как увидела, что назвали ее тварью, то показала она рябушке, что и у ней язык хорошо висит. Принялась она выпевать ей семьнадцать грехов смертных, так что портниха бросилась на нее, сорвала с нее чепчик гораздо скорее, нежель ветер, и топтала его ногами в воде, которая была на земи, так что он был весь в грязи и слюнях.
Потом хотела она кинуться ей в глаза, потому что я очень видел, что имела она большое желание обезобразить ее физиономию, которая не ряба была, как у ней, но г. Делон дал себя царапать вместо своей полевой сестрицы.
В это время, малой Галонет и его товарищи перестали танцевать контраданс, чтоб пойти посмотреть, что там сделалось, и как он увидел г. Делона, державшего сестру его за руки, тогда как она била его ногами, вложил себе он в голову, будто бьет он ее, так чтоб ему в том поперечить, все трое портных напали на него распороть у него швы, а мамзель Годишь кричала тогда, как бешеная.
Тьфу, пропасть! когда это я увидел, то не был я ни дурак, ни сумасброд; а сказал моим друзьям, не допустим таскать моих мещан. Они лучше того не спрашивали; итак, мы напали на сливных едоков, что было им вместо небольшого благословенья.
Наш солдат вытащил свою тесачину, другой тяжелый тростник, а я с моим бичом, мы их потчевали по чем ни попадало, они защищались садовыми скамейками. Влепил я жестокий удар толстым концом моего бича в голову одному, который хотел меня схватить за мягкие места, но он у меня растянулся на земи, как лягушка, и не воротился ни рукой, ни ногой.
Наконец, окончательно между тем, развели нас, конечно, и у кого был глаз всмятку обжарен в черном масле, то было на его счет.
Во время баталии, мой мещанин и моя мещанка убрались в свою комнату, куда мы пришли им сказать, чтоб они не боялись ничего, потому что мы годимся на все.
Мамзель Годишь плакала, как будто всей родни своей лишилась, а братец ее утешал. Он дал нам выпить вина полбутылки пятнатцатикопеечной, которая не стоила шести, но такой уже обычай.
Не было способа, чтоб мамзель Годишь могла вздеть свой кокошник, которой был весь в грязи; но нарядилась она очень чинно в тот чепчик, который везла к госпоже у Круглого моста, так как ничего не бывало.
Как она была очень стыдлива, то мы дожидались, покуль свалит вся толпа народу, а потом, боялась она рябой, которая сказала ей, что она с ней еще не поквиталась, что тетка ее не позже об этом сведает, как сего ж вечера.
Около десяти часов вечера, впряг я моих лошадей, и положил мои подушки, и поскакали мы в улицу Корделиеров, где жила Годишь. Товарищи мои были посторонь меня. После того отвез я г. Делона к Парижским воротам, где он мне дал еще большой талер и двадцать четыре копейки на побои, которые обмыли мы у г. Капеленя.
Очень видно было, что тетка мамзели Годишь пропела ей песенку неприятную, однако ей как в стену горох; потому что я после того ее видал, и возил ее часто с плюмажами и с галунами.
Она с того времени очень меня знала, и всегда имел я с нею попойку потому, что хоть она водилась с людьми высокого штиля, но передо мной она не спесивилась.
ПОВЕСТЬ
О Г. БОРДЕРО, КОМИССАРЕ НА БИРЖЕ,
И О ГОСПОЖЕ МИНЮТИНШЕ
Г. Перигорд, мой земляк, для которого возил я карету, умер, вдова оставшаяся после его, всех отпустила, и так я теперь площадь топчу. Пошел я представить себя к одному моему другу, который отпускал в наем кареты в улице старых Августинов. Как был на мне доброй кафтан, то дал он мне возить один экипаж. Всякий день ездил я после обеда взять г. Бордеро, который был у него один из толстых наемщиков на Бирже, для отвозки его то в ту сторону, то в другую, и почти всегда с женщинами, которые не были б лоскутницы.
В один день отвез я его на конец глухого переулка Оранжерей, откуда вошел он в Тюиллери, и мы остались раздобарывать, лакей его и я, о том и о другом, и как он мне часто рассказывал самые тайности любовниц своего хозяина, который имел всякий день новых, спросил я у него, не знает ли он эту, за которой мы приехали, и куда ее повезу? Право, я не знаю ничего, отвечал Лафлиор, так его имя; все, что я знаю, то сегодня поутру приходила какая-то горничная, которая, выходя, сказала ему, что ее хозяйка будет в Тюиллере в четыре часа вечера.
Лишь только Лафлиор окончил, как мы увидели г. Бордеро с двумя женщинами, кои за ним шли, из них одну признал Лафлиор за горничную сего утра.
Когда вошли они в экипаж, не знали, куда ехать. Между тем, наконец, на ярмарку с. Лаврентия, где я их и высадил. После того, как лакей проводил их в игру Комической оперы, пришел он по меня, я приоправился и отдал моих лошадей стеречь; оттуда пошли мы гулять и выпить на ярмарке рюмку вина.
Как игра приходила к концу, Лафлиор подошел искать своего хозяина, а я моих лошадей, потом он пришел ко мне опять сказать, чтоб я не беспокоился, потому что господин Бордеро будет ужинать со своей компанией у Дюбоа; отдал я опять моих лошадей на сбереженье, и сам пошел я отыскать его в сказанном месте; потому что тут нет манеру, чтоб лакеи служили за столом.
Мы очень долго дожидались, Лафлиор и я, поужинать остатков, когда они будут за десертом; но мы пропустили сделать Мальтийский крест, как вы впредь увидите.
Госпожа Дюбоа отвела г. Бордеро и этих женщин в залу с завесами в среди сада, и наши ребята изряднехонько покушивали, как прибыл аглинский милорд с девицей Тонтон из Комической оперы, одна из ее подруг и мещанин в компании, одетый в черном.
Все эти также спрашивали ужинать, и поместили их в малом кабинете со стеклами при входе в сад.
Ожидая остатков поужинать, забавлялись мы, Лафлиор и я, выдалбливать бутылку вина, на счет нашего мещанина, в кабинетце подле залы; и в это время г. Бордеро и девица Тонтона, которые имели желание некоторой вещи, вышли каждый из своего места, чтоб сходить в уголок, так что они столкнулись нос с носом при хорошем свете Месяца.
Лафлиор сказал мне, увидя входящую девицу Тонтон, которую Хозяин его имел на содержании и однако покинул ее по причине больших ее затей.
Девица Тонтона узнала тотчас моего хозяина, и говорила она ему так, что мы слышали: Ах, это вы, г. Бордеро, однако ж, вы здесь не одни? Тут ли вы ужинаете? Это очень изрядно для вас, которая из наших сестер в партии? Ведь ты за козами бегаешь. Я не знаю их, отвечал г. Бордеро, с тех пор, как перестал бегать за тобой. Ты очень невежлив, мой толстый друг, возразила другая, и чуть было, для заплаченья за ругательство, какое ты мне делаешь, не приказала я дать тебе несколько палочных ударов. Так вы с каким-нибудь тут волокитой? сказал г. Бордеро. Да, да, негодяй комиссаришко, и ты их тотчас увидишь. Тогда ж стала кричать во все горло: Ко мне, милорд, ко мне! меня обижают.
Вдруг тотчас вот милорд, другая девка и тот господин, кои прибежали посмотреть, что такое. Отмсти за нас, милорд, сказала Тонтона, нищему кассиру, которой смеет поступать со мной, как с подлой, а тебя считает за негодного. Ну же, милорд, ну же, говорила она, пихнув его и, видя, что не трогается он, сказала: Отвесь ему ударов двадцать запором.
Ты дурак, покойно сказал агличанин г. Бордеро, после чего пошел он прочь; но девица Тонтона его остановила, сказав ему: Что ж, Милорд, разве так-то вы поддерживаете славу женщин? Чего же вы желаете, сударыня, чтоб я сделал, выговорил он, хотя бы я всю рожу изрубил этому человеку, но вы навсегда останетесь танцовщицей Комической оперы?
