Особая реальность (перевод Останина и Пахомова) - Кастанеда Карлос (читать хорошую книгу полностью .TXT) 📗

– Тебя одолевают проблемы, – сказал дон Хуан. – Почему?

– Я всего-навсего человек,– ответил я раздраженно, вспомнив любимую фразу отца. Всякий раз, когда отец так говорил, это значило: я слаб и немощен; таким образом он выражал свое отчаяние.

Дон Хуан пристально посмотрел на меня – как в нашу первую встречу.

– Ты слишком занят собой, – сказал он с улыбкой. – Отсюда твоя усталость. Она заслоняет от тебя мир, заставляет цепляться за привычные доводы. Вот и получается, что, кроме проблем, у тебя ничего нет. Я тоже всего-навсего человек, но отношусь к себе иначе.

– Как именно?

– Я избавился от проблем. Жаль, что жизнь коротка, жаль, что всего не достичь. Но меня это не волнует. Просто жаль – и все.

Мне понравилось, как он это сказал, – без сокрушения, без сожаления.

В 1961 году, через год после нашего знакомства, дон Хуан открыл мне, что он – брухо. Испанское слово брухо означает: колдун, знахарь, целитель. После этого наши отношения вступили в новую стадию – я стал учеником дона Хуана и четыре года обучался у него тайнам колдовства. О своем ученичестве я написал книгу «Учение дона Хуана. Путь познания индейцев племени яки».

Наши беседы велись на испанском языке, которым дон Хуан отлично владел, что и позволило мне освоить довольно сложные понятия его мировоззрения. Я назвал эту сложную, но стройную систему колдовством, а дона Хуана – колдуном, поскольку он сам упоминал эти слова. Но в более серьезных разговорах он называл колдовство знанием , а колдуна – человеком знания , или знающим .

Чтобы мне легче было освоить его учение, дон Хуан прибег к помощи трех психотропных растений: пейотля ( Lophophora williamsii) , дурмана ( Datura inoxia) и гриба из рода Psilocybe . Применение этих галлюциногенов вызывало сильный сдвиг в восприятии и порождало своеобразное состояние сознания, которое я назвал «необычной реальностью». Словом «реальность» я воспользовался по следующей причине. Одним из столпов учения дона Хуана было утверждение о том, что сознание, пребывающее под воздействием одного из названных растений, воспринимает не галлюцинации, а вполне реальные (хотя и необычные) аспекты обычного мира. Измененное сознание, как учил дон Хуан, воспринимает не «якобы существующее», а «существующее на самом деле».

Конечно, это я сам назвал растения галлюциногенами, а вызываемое ими состояние сознания – «необычной реальностью». Для дона Хуана растения были проводниками, открывающими доступ к сверхъестественным «силам». Вызываемые ими состояния он называл «встречами» с этими «силами».

Пейотль дон Хуан называл «Мескалито» и относился к нему как к доброму наставнику и защитнику. Мескалито, говорил он, учит «правильной жизни». Пейотль принимают обычно во время «митоты» – сходки колдунов, на которой они получают урок правильной жизни.

Дурману и грибам дон Хуан приписывал силы иного рода. Он называл их «гуахо» – что значит помощник, союзник. Колдун, овладевший гуахо, получает от него силу. Сам дон Хуан отдавал предпочтение грибу. Это был его гуахо, которого он называл «дымком».

Дон Хуан хранил грибы в небольшой бутыли из тыквы, где они превращались в мелкий сухой порошок. Целый год бутыль хранилась закрытой, затем дон Хуан смешивал порошок с высушенными травами пяти видов и готовил курительную смесь.

Чтобы стать человеком знания, нужно было как можно чаще «встречаться» со своим гуахо, привыкнуть к нему. Это значило: ученик должен довольно часто курить галлюциногенную смесь. Курильщик вдыхал дым смеси и проглатывал не сгоревший до конца грибной порошок. Поразительное действие гриба на способности восприятия дон Хуан объяснял так: «гуахо лишает тела».

Обучение у дона Хуана требовало колоссального напряжения и так измотало меня, что в конце 1965 года я вынужден был его бросить. Теперь, пять лет спустя, я понял, почему так сделал. Учение дона Хуана стало серьезно угрожать моему мировоззрению. Я начал терять присущую людям уверенность в незыблемости обычной реальности.

Оставляя учебу, я был убежден, что это навсегда и что больше я дона Хуана не увижу. Но в апреле 1968 года, получив сигнальный экземпляр своей книги, я захотел показать ее дону Хуану и поехал к нему. Каким-то непонятным образом наши отношения ученика и учителя возобновились. Начался второй цикл обучения, заметно отличающийся от перво'го. Я избавился от панического страха, характер обучения стал спокойнее. Дон Хуан много смеялся и шутил, заражая смехом и меня. Возможно, он делал это нарочно, чтобы избегать чрезмерной серьезности. Он дурачился даже тогда, когда было совсем не до смеха; это помогало мне справиться с переживаниями, которые легко могли стать навязчивыми. Дон Хуан исходил из того, что только в легком и податливом расположении духа ученик способен воспринимать его уроки.

– Ты струсил и удрал, потому что возомнил себя важной птицей, – объяснил он мое бегство. – Тот, кто думает о себе так, становится тупым, неповоротливым и тщеславным. А человек знания должен быть легким и гибким.

Во время второго цикла обучения дон Хуан делал упор на то, чтобы научить меня «видеть». Слова «видеть» и «смотреть» он четко различал по смыслу. «Смотреть» соответствовало обычному восприятию мира; за словом «видеть» скрывался невероятно сложный процесс, посредством которого человек знания постигал суть вещей.

Желая облегчить читателю знакомство со всеми перипетиями моего обучения, я сократил длинные вереницы вопросов и ответов и в таком виде издал полевые записи. Надеюсь, смысл сказанного доном Хуаном при этом сохранился. Я стремился сделать записи похожими на пересказ естественно протекающих бесед, с тем чтобы точнее передать драматический характер «полевых ситуаций». Каждую главу я ограничил описанием одной поездки к дону Хуану и того, чем мы с ним занимались. Как правило, занятие завершалось каким-нибудь неожиданным замечанием, так что концовка глав – не мое литературное изобретение, а особенность устной речи дона Хуана, возможно своеобразный мнемонический прием, помогающий осознать всю серьезность и значительность уроков.