Дневник проказника - Фуллер Метта Виктория (книга жизни TXT) 📗
Бетти всегда говорит, что пятница несчастный день, мне кажется, это правда. Все мальчики теперь ужинают, кроме меня. Я не получу ужина. Грустно быть наказанным в первую же неделю в школе. Если какой-нибудь мальчик изо всех сил старался не делать того, чего не хотел, то я этот мальчик.
Прихожу к заключению, что я несчастливец. Может быть, если бы я был глух и нем и ничего не видел, со мной не приключалось бы столько историй.
У профессора Питкинса насморк. Только и слышно, как он чихает и чихает; но он надел на себя большой красный шелковый носовой платок, и это все-таки лучше, чем ничего. Мисcис Питкинс все еще в постели, но она посылала за мной и еще раз сказала, что я скверный, скверный мальчик. Мне хотелось бы, чтобы она сказала мне что-нибудь новое. Она плакала, точно у нее зубы болели, когда говорила мне, что боится, как бы профессор не умер.
Я сказал:
– Если он умрет, то школу закроют и меня отошлют домой.
«О, радость, радость!» – как поют дети.
Она сказала:
– Ты маленький бессердечный чертенок!
Мне кажется, что я не бессердечный, если хочу домой. А с профессором дело было вот как: вчера, час спустя после чая, я пошел в столовую посмотреть, не забыла ли служанка вынести пирожное. Там было очень тепло, потому что они живут в этой комнате. Профессор Питкинс лежал, растянувшись на диване за печкой, с книгой, которой он не читал, потому что крепко заснул. Мисcис Питкинс не было, потому что она лежит с тех пор, как села на пол. Мы были совсем одни. Пирожное было заперто. Я подошел ближе к мистеру Питкинсу, чтобы посмотреть, почему он так смешно храпит. Я не боялся, ведь он крепко спал. Сначала я думал, что у него болит что-нибудь: он так храпел, будто льют воду из бутылки и в то же время свистят.
Вдруг я заметил, что верхняя часть его головы немножко отвалилась. Я сперва испугался, потому что думал, что он от этого умрет. Я побежал наверх к Джеку Бансу и рассказал ему. Джек сказал:
– Э, да он носит парик.
Я спросил его, что это такое, парик? Он сказал, что это то, что срезают индейцы, когда снимают с человека скальп.
Реклама! Реклама! И. Бернхэм. Шиньоны. Парики. Локоны. Цена от 6 долларов, в зависимости от цвета и размера. Специальная маска (с изготовлением) – от долларов. Всевозможные товары для волос, а также косметика и проч. Оплата наложенным платежом. Обращайтесь к производителю за иллюстрированным каталогом. Чикаго, Стейт-стрит, 71, в здании мюзик-холла
Я спросил:
– Разве профессора Питкинса скальпировали?
Он сказал, нет, но это бы следовало; потому что профессор такая дрянь, что скальпирование еще слишком хорошо для него.
Джек был так занят латинским уроком, что я пошел назад в столовую. Ножи лежали на столе, по одному у каждой тарелки. Я взял один ножик и подкрался к профессору тихо, как мышь. Я провел ножом вокруг его головы, как, я читал, это делают краснокожие – и снял с него скальп, очень медленно, чтобы он не проснулся.
Потом я на четвереньках пополз по ковру, точно по траве. Он не проснулся; я проскользнул в холл, вскочил и побежал в длинную комнату, где учились мальчики.
– Ух, ух! – вопил я, но не смел кричать слишком громко. – Я снял с него скальп! Если бы у меня был пояс, я бы привесил к нему скальп!
Ну, и подняли же мальчишки гвалт!
– Ура, да здравствует Жоржи!
– Тебя исключат!
– Профессор страшно рассердится!
– Как это ты посмел?
– Спрячь его, Жоржи!
– Покажи, как он выглядит!
Япоказал парик всем. Нас это страшно забавляло. Я примерил его и все остальные его тоже надевали. Потом его снова надели на меня, поставили меня на высокий стол и закричали: «Читай лекцию, Жоржи!». Я заложил руку за спину, точно профессор, откашлялся и сказал:
– Гм! Я хотел бы сегодня обратить ваше внимание на царство животных, которые бывают различных размеров и видов. Слон, например, гораздо больше блохи, но блоха превосходит его в прыганье. Я бы не хотел, чтобы слон прогуливался по моей спине, когда я сплю. Господа, не буду вас более задерживать сегодня, потому что знаю, что вам хочется: забросать снежками Жоржи Гаккетта, самого маленького ученика в этой школе.
Потом они помогли мне сойти. Джек Банс шепнул мне, чтобы я вернул парик; я ответил, что хочу это сделать. Но как раз, когда я скатывался, по перилам, профессор очень быстро вошел в холл. Я, право, не мог остановиться. Носок моего башмака попал ему прямо в рот и зубы его выпали. Это уже было совсем глупо. Я не знал, что его зубы могут выпасть, да и не виноват в этом. Пока он поднимал свою фальшивую челюсть, я побежал наверх, в комнату и поскорее бросил парик в печку, потому что профессор был так сердит, что я не мог решиться сказать ему, что срезал парик с его головы. Сверху его голова выглядела, как яйцо страуса, которое привез мой двоюродный брат. Он спросил меня, где его парик. Я спросил его, не думает ли он, что виновата кошка. Он стал так трясти меня, что я заплакал, а потом сказал, что, может быть, индейцы вздумали снять с него скальп, когда он спал.
О, как мрачен был его взгляд!
Он созвал всех мальчиков. Ни один не мог сказать ему, куда девался его парик. Я сказал: может быть, крысы утащили его в норку. Он приходил все в большую ярость, а потом начал чихать. Когда я услышал, что он чихает, мне стало жалко, что я сжег его парик. Я не знал, что взрослый человек так легко может получить насморк. Я сказал ему, чтобы он лучше лег в постель и положил на голову горчичник. Он сказал, что если бы это не случилось так скоро после праздников, то он закрыл бы школу, такие несносные мальчишки заслуживают наказания. Он почти уверен, что это сделал я; он скоро это узнает, и тогда – горе виновному!
Я вспомнил, мама говорила мне, что дурно говорить неправду. Я проглотил слезы и сказал: «Другие мальчики не виноваты, это сделала кошка. Я видел, как она с ним играла, когда пошел вниз посмотреть, спрятала ли Бриджет пирожное, и сказать ей, чтобы она лучше его спрятала, чтобы кто-нибудь им не полакомился.»
Профессор надел свои очки и с минуту смотрел на меня ужасно пристально, точно я был червячок, которого рассматривают в микроскоп. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Нужно было заговорить о чем-нибудь другом, и я спросил его: «Вы так и родились лысым, господин профессор? Ваша кормилица забыла дать вам зубы? Отчего она не принесла вам пару глаз с пожизненным ручательством за прочность? Тогда вам не нужно было бы надевать стекла, чтобы рассмотреть мальчика моего роста. Мне очень жаль, что у вас насморк, но не думаете ли вы, что вы уже настолько стары, что могли бы умереть, не делая из-за этого скандала?»
Он покраснел, как рак, и ужасно сморщил лоб, – кажется, он хотел сказать, что-то очень строгое, потому что начал так:
– Ты самый дерзкий маленький – апчхи! – которого я когда-либо – апчхи!
Потом он быстро повернулся и вышел из комнаты, потому что мальчики хихикали в свои носовые платки; он сегодня весь день ходит с обвязанной головой и вовсе не похож на профессора.
Говорят, он телеграфировал, чтобы ему сегодня же вечером с нарочным выслали парик. Мальчики сегодня свободны и потому думают, что все обстоит благополучно, но меня заперли в комнате на хлеб и воду, а это уж совсем гнусно.
Не знаю, как бы я провел этот скучный день, если бы не увидел в полу отверстия, прикрытого круглым кусочком жести. Я посмотрел в него, оно приходилось как раз над письменным столом миссис Питкинс, на котором лежало много вещей; я согнул булавку и привязал ее к длинному шнурку, который был у меня в кармане, и для препровождения времени стал удить рыбу. Я наловил много смешных рыб: пару браслетов, кружевное покрывальце с подушки для иголок, несколько очень потешных локончиков, семь шпилек и несколько воротников и рукавчиков, три маленьких покрывала, бутылочку одеколона с привязанной к ней ленточкой, в которую булавка воткнулась очень легко, пудреницу – только крышка свалилась и пудра высыпалась, так что я поскорее закрыл дырку, чтобы мне не досталось за то, что я рассыпал пудру.
