Дневник проказника - Фуллер Метта Виктория (книга жизни TXT) 📗

Из замечаний некоторых людей я вижу, что им было бы приятнее, если бы я сам взлетел на воздух вместо всего прочего. Сестры очень заботятся о том, чтобы дом был исправлен еще до Нового года. Я думаю, им незачем беспокоиться, потому, что я еще до взрыва сказал молодым людям на почте, чтобы они лучше не приходили к нам – слишком много хлопот. Если смогу, я охотно избавлю моих сестер от беспокойства.

Шишка на моей голове понемногу проходит. Доктор Мур говорит, что завтра я уже смогу выйти. Теперь прекрасная погода, чтобы ездить на санках, снегу на фут глубины, все мальчики и девочки развлекаются и колокольчики звенят.

Дорогой дневник, прощай, я должен ехать. Мой чемодан уложен, Бетти и мама плакали так, что глаза у них покраснели. Я должен ехать в школу, быть может, за сто миль отсюда! В письме сказано:

«Здоровый приют в деревне для мальчиков. Умеренные условия, хорошая пища, добросовестное преподавание».

Я жалею тех, к кому еду, потому что я такое чудовище, что мои сестры взбешены. Отец говорит, что я вредный человек, такой вредный, какого еще не бывало, но Бетти говорит, что это просто стыд и срам посылать одинокого мальчика в пансион.

Вот из-за чего весь сыр-бор загорелся.

Наступил Новый год. Но гости не приходили, девочки были уже вне себя от ожиданья. Много молодых людей проходило мимо, некоторые подходили к нашим воротам, но не входили, потому что к ручке звонка я привесил корзину для визитных карточек [30], чтобы избавить сестер от хлопот.

Вечером Бесс схватила меня за плечо и сказала:

– Жоржи Гаккетт, ты опять что-нибудь напроказил? Посмотри мне прямо в глаза и скажи. Что ты сделал?

Я посмотрел ей прямо в глаза.

– Я ничего не сделал, только избавил вас от беспокойства принимать гостей.

– Что ты наделал? – повторила она и стала меня трясти – все сильнее и сильнее.

– Я только написал несколько слов и отнес в редакцию газеты, как это делают другие люди, когда хотят объявить о чем нибудь.

Бесс схватила вчерашнюю газету, быстро пробежала ее глазами и дошла, наконец, до отдела объявлений, где было напечатано:

«Всем, кого это касается. Девицы Гаккет в день Нового года не будут дома, потому что здоровье их очень слабо, у них постоянно болит бок, когда они надевают новые платья; устраивать тонкие завтраки очень неудобно, все очень дорого, расходы не окупаются, потому что молодые люди вообще очень мелко плавают [31]. Сюзи Гаккетт, Бесс Гаккетт.»

Сюзи смотрела Бесс через плечо: обе были красны, как огонь, потом побледнели, как мел, и сели разом, как по команде. Было так тихо, как ночью.

На улице радостно звенели колокольчики, и молодые люди весело проходили мимо нашего дома.

– Жоржи, с этой минуты я отрекаюсь от тебя! – проговорила, наконец, Сюзи. – Это уж слишком, это уж слишком! Я никогда не осмелюсь поднять голову! Это – последняя капля!

Насколько я мог судить, нигде ничего не капало. Почему они не понимают, что я просто хотел избавить моих сестер от скучных визитов? Девочки очень неблагодарны, они не заслуживают, чтобы их маленький братец их любил и свои собственные двадцать восемь центов истратил на объявление в газете. Я думал, что если молодые люди не придут, то я получу кучу пирожных, конфет и все, что они съели бы, если бы пришли, достанется мне. Вместо того меня прогнали и велели оставаться наверху.

Новый год был самым длинным днем в моей жизни; если бы не вошла в мою комнату кошка, я бы, кажется, с ума сошел. Кошки не твердят мальчикам постоянно, что они нестерпимы, и я подозреваю, что мисс Бесс будет очень удивлена, когда раскроет шляпную картонку, чтобы надеть свою новую шляпу, а оттуда вдруг выскочит кошка – я вчера посадил ее туда. Итак, еще раз прости. Я постараюсь хорошо вести себя в школе. Я обещал маме не делать ей сраму, если смогу. Я сунул в карман свою белку – никто не знает, что я беру ее с собой. Хотел бы я знать, будут ли мальчики смеяться, если я посажу ее на стол в первый же раз, как приду завтракать.

Ах, каким одиноким я себя чувствую! Старик пассажир рядом со мной спит крепко. Интересно бы знать, вскочит ли он, если я уколю его иголкой, и упадут ли у него очки?

Глава 15. Большой успех

Какое ужасное чувство – тоска по дому! Прошлую ночь я долго, долго не спал – более получаса! Я один здесь – бедный маленький мальчик, изгнанный из дому, такой больной и усталый; мне не понравился даже имбирный хлеб, который дали здесь нам на ужин. О, мама, пришли сюда кого-нибудь и вели взять домой твоего маленького Жоржи!

Мне слишком обидно слышать, как профессор Питкинс отзывается о моем чтении по складам. Я не выношу рубленой говядины и овсяной каши, которую дают нам на завтрак. Я не выношу насмешек больших мальчуганов. Кажется, они думают, что у маленького мальчика столько же чувства, сколько у жабы. Жабе можно отрезать голову – ей это нипочем. Это, должно быть, очень смешно – только сначала нужно ее поймать.

«С особенной заботливостью относятся к маленьким ученикам» – говорилось в объявлении школы.

Мисисс Питкинс пожала руку моему отцу: «Я буду ему матерью», сказала она, и это меня очень рассердило. Я вовсе не хочу утруждать ее этим. Я не маленький ребенок, да и мама не сказала бы, что я капризничаю, когда мне просто хочется домой, и как же мне не тосковать, когда они за обедом кладут мне на стул словарь Вебстера, чтобы я сидел выше, и втихомолку надо мной смеются? Вот уж мучают они мальчика – право, можно с ума сойти. Меня так забросали снежками, точно я заборный столб; Бетти плакала бы, если бы видела. Моего шелкового галстука нет, мои рукавицы на крыше, их унесла кошка, потому что они надели их ей на голову.

Но я не плакал ни капельки. Они не могут со мной справиться. Джек Банс говорит, что я стойкий, и он будет стоять за меня. Он очень большой мальчик и, значит, у меня, по крайней мере, есть друг. О, как это ужасно быть так далеко от всех, кого любишь, как раз когда тебя ждут пироги с мясом и орехи! Когда я вспоминаю о трех бочках со сладкими яблоками, что стоят в нашем погребе, так, кажется, и полетел бы отсюда. Миссисс Питкинс очень толстая дама, но я не знаю, отчего бы это, разве что она ест одна между завтраком, обедом и ужином. Я сижу около нее. Сегодня утром я хотел быть таким же вежливым, как краснокожий лакей в гостинице, где живет Лиль, и быстро соскочил со словаря, чтобы отодвинуть ее кресло, когда она уже вставала из-за стола, она не знала, что я так вежлив и по глупости опять села. Она села прямо на пол. Как она шлепнулась! Но разве справедливо было сердиться и говорить, что я сделал это нарочно? Теперь она хочет написать моим, что я самый скверный мальчик в школе, только ей придется подождать один или два дня, пока она выздоровеет. Она очень нездорова. Если бы она была фарфоровая, она бы разбилась.

Я начал учиться географии. Там сказано, что земля круглая, но я этого не вижу. У нас в классе стоит большой глобус. Его можно поворачивать. Мне нужно вырезать из него кусок ножом, потому что мне давно хочется знать, пустой ли он в середине. Я учусь также и арифметике. Забавная книга. Там сказано, что если у Джона 7 змеев, а у Чарльза вдвое больше, то у него 14, а это ведь слишком много для мальчика, разве только будет сильный ветер и веревки развяжутся. В марте как раз время пускать змея. Но если я останусь здесь, то боюсь, что у меня не будет на это охоты.

Вареный рис с сиропом лишает всех сил. Здесь еще есть одна мисс. Она проходит уроки с маленькими мальчиками. Я ее очень люблю, но Джек Банс говорит, что она старая дева. Что ж такое, если это и правда? Ее зовут мисс Гавен. Мне кажется, что она меня любит. Я ей по секрету рассказал, что дома меня считают дурным мальчиком, но что я проказничаю нечаянно. Она меня очень жалеет. Она сказала, чтобы я приходил к ней в комнату, когда мне скучно. Думаю, что пойду к ней сегодня вечером.