Жизнь и приключения Мартина Чезлвита - Диккенс Чарльз (читать бесплатно полные книги .txt) 📗

– Видишь ли, моя милая, – ответил Том, откинувшись на спинку стула и глядя ей в лицо, – мне, разумеется, очень хочется получить какую-нибудь работу; и пока не пришел мистер Уэстлок, я, пожалуй, успею вкратце записать самые необходимые сведения о себе, чтобы он мог показать при случае кому-нибудь из знакомых.

– Напиши и для меня такую же записку, Том, – сказала его сестра, потупившись. – Мне очень хотелось бы всегда хозяйничать у тебя и заботиться о тебе, Том, но мы не так богаты.

– Мы не богаты, конечно, – ответил Том, – и можем стать еще беднее. Но мы не расстанемся, если только будет можно. Нет, нет, мы так и решим с тобой, Руфь, отныне бороться вместе, разве только окажется на наше несчастье, что тебе без меня лучше, чем со мной, и я буду совершенно в этом убежден. Мне сдается, что мы будем счастливее, если станем жить и бороться вместе. Разве ты этого не думаешь?

– И ты еще спрашиваешь, Том!

– Ну, полно, полно! – ласково прервал ее Том. – Не надо плакать.

– Нет, нет, я не плачу, Том. Но тебе же это не но средствам, милый; право, не по средствам.

– Этого мы не знаем, – сказал Том. – Откуда же нам знать, пока мы еще не пробовали? Да боже ты мой! – Энергия Тома приобрела неожиданный размах. – Почем знать, что еще может выйти, если мы приложим все усилия. И я уверен, что мы вполне проживем с самыми маленькими средствами, если только я их добуду.

– Да, я тоже уверена, Том.

– Ну так вот, – сказал Том, – надо постараться. Мой друг Джон Уэстлок прекрасный человек, к тому же очень дельный и умный. Я с ним посоветуюсь. Мы с ним поговорим на этот счет – оба поговорим. Тебе Джон очень понравится, когда ты с ним ближе познакомишься. Не плачь же, не плачь. Где тебе приготовить мясной пудинг, действительно! – сказал Том, слегка подталкивая сестру. – Да у тебя смелости недостанет и на клецки!

– Ты все-таки называешь это пудингом, Том! Смотри! Я тебя предупреждала!

– И буду называть, пока не окажется, что вышло что-то другое, – сказал Том. – Эй, да ты всерьез принялась за работу, вот как?

Да, да! Она принялась. И такая это была милая серьезность, что Том поминутно отвлекался от своего писания. Прежде всего она сбегала вниз на кухню за мукой, потом за пирожной доской, потом за яйцами, потом за маслом, потом за кувшином с водой, потом за скалкой, потом за формой для пудинга, потом за перцем, потом за солью – отправляясь за каждым предметом отдельно и при этом смеясь каждый раз. Когда все было принесено, она ужаснулась, заметив, что на ней нет фартука, и полетела – за ним, для разнообразия, наверх. Она не надела его наверху, но, пританцовывая, сбежала по лестнице с фартуком в руках и, будучи одной из тех маленьких женщин, для которых фартук служит украшением, надевала его бесконечно долго: надо было как следует расправить складки – ах, какой упрямый нагрудник! – и собрать его в мелкие сборки на тесемку, прежде чем завязывать, и похлопать укоризненно и ласково по карманам, чтобы сидел как следует. Наконец все уладилось, а когда уладилось… – но ничего, ничего, мы молчим, это ведь трезвая летопись событий. А потом надо было отвернуть рукавчики, чтобы не запачкались в муке, и стянуть с пальца колечко, а оно не стягивалось (такое упрямое колечко). И во время этих приготовлений она то и дело озабоченно поглядывала на Тома из-под темных ресниц, как будто все это было совершенно необходимо для пудинга и без этого решительно нельзя было обойтись.

Как ни бился Том над своей запиской, дело у него никак не подвигалось дальше, чем: «Солидный молодой человек, тридцати пяти лет от роду…»; и это несмотря на то, что Руфь делала вид, будто изо всех сил старается вести себя тихо, и ходила на цыпочках, чтобы не беспокоить Тома, что еще больше отвлекало его внимание и заставляло следить за ней.

– Том, – ликуя, сказала она наконец, – Том!

– Что такое? – спросил Том, повторяя про себя: «…тридцати пяти лет от роду».

– Взгляни сюда на минутку, пожалуйста! Как будто бы он не глядел на нее все время!

– Том, я сейчас начинаю. Ты не удивляешься, для чего я обмазала форму маслом? – спросила его хлопотливая маленькая сестра.

– Не больше твоего, я думаю, – смеясь, ответил Том, – мне кажется, ты ничего в этом не смыслишь.

– Какой ты Фома неверный [119]! А как же ты думаешь, тесто без этого отстанет от стенок, когда будет готово? Как можно строителю и землемеру не знать этого! Бог с тобой, Том!

О дальнейшем писании не могло быть и речи. Том зачеркнул «солидного молодого человека, тридцати пяти лет от роду» и сидел, глядя на нее, с пером в руках, улыбаясь самой любящей улыбкой, какую только можно себе представить.

Что за милая хлопотунья эта Руфь! Сколько в ней важности, как она старается изо всех сил не улыбаться и не показывать, что она хоть в чем-нибудь не уверена! Для Тома было истинным удовольствием глядеть, как она хмурит брови и как поджимает губы, когда месит тесто, раскатывает его скалкой, разрезает на полоски, устилает ими форму, аккуратно равняет их по краям, мелко рубит мясо, обильно посыпает его перцем и солью, укладывает в форму, доливает холодной водой, для подливки, и боится хотя бы раз поглядеть в его сторону, чтобы не рассмеяться. Наконец, когда форма была полна и недоставало только одной верхней корки, Руфь взглянула на Тома, и захлопала в ладоши, и рассмеялась таким очаровательно торжествующим смехом, что пудингу не нужно было никакой другой приправы для того, чтобы он пришелся по вкусу любому мужчине, не лишенному рассудка.

– Где же пудинг? – спросил Том. Он ведь тоже иногда любил подшутить.

– Где? – отвечала она, высоко поднимая форму обеими руками. – Гляди, вот он!

– Да разве это пудинг? – сказал Том.

– Будет пудинг, глупый, когда прикроется коркой, – отвечала сестра. Так как Том все еще прикидывался, будто не верит, она слегка стукнула его по голове скалкой и, весело смеясь, начала заделывать верхнюю корку, как вдруг вздрогнула и сильно покраснела. Том вздрогнул тоже и, следуя за ее взглядом, увидел, что в комнате стоит Джон Уэстлок.

– Боже мой, Джон! Как же вы вошли?

– Прошу извинения, – сказал Джон, – а особенно извинения вашей сестры; я встретил какую-то старушку у двери, и она попросила меня пройти сюда; а так как вы не слышали стука и дверь была не заперта, я решился войти. Я, право, не знаю, – сказал Джон с улыбкой, – стоит ли нам всем смущаться, оттого что я нечаянно застал вас за таким приятным домашним делом, тем более что с ним управляются так искусно и ловко; однако надо сознаться, что я смущен. Том, не придете ли вы ко мне на помощь?

– Мистер Джон Уэстлок, – сказал Том, – моя сестра.

– Надеюсь, что как сестра такого старого друга, – с улыбкой сказал Джон, – вы не станете судить обо мне по моему неудачному появлению?

– Руфь, может быть, хочет просить вас о том же, – возразил Том.

Джон ответил, разумеется, что это совершенно не нужно, потому что он и так сражен, и протянул руку мисс Пинч, которой та, однако, не могла принять, оттого что ее рука была вся в муке и тесте. Это могло бы, по-видимому, еще усилить общее замешательство и окончательно испортить дело, однако произвело самое лучшее действие, потому что оба они невольно расхохотались и сразу почувствовали себя легко в обществе друг друга.

– Я очень рад вас видеть, – сказал Том. – Садитесь.

– Я могу сесть только с одним условием, – ответил его друг, – если ваша сестра по-прежнему займется пудингом, как будто тут никого, кроме вас, нет.

– Конечно, она займется им, – сказал Том, – но с другим условием: чтобы вы остались и помогли нам его съесть.

Такая ужасная неосмотрительность со стороны Тома привела бедняжку Руфь в сердечный трепет: ведь если пудинг не удастся, она никогда больше не посмеет взглянуть в глаза Джону Уэстлоку. Ничего не подозревая о таком ее душевном состоянии, Джон Уэстлок принял приглашение со всей готовностью, какую только можно себе представить, и после того как он сказал еще несколько шутливых слов по поводу пудинга и тех больших надежд, которые будто бы внушал ему этот пудинг, она, краснея, снова принялась за стряпню, а он уселся на стул.