Лавка древностей - Диккенс Чарльз (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Кит не мог произнести ни слова. На глазах у него выступили слезы. — Вот ее скромный наряд — самый любимый! — воскликнул старик, прижимая платье к груди и любовно проводя по нему морщинистой рукой. — Проснется и начнет искать, где он? Над ней подшутили, запрятали его сюда, но я не стану огорчать мою голубку — нет, ни за что на свете! — я все ей отдам, все! А вот, видите, — башмачки!
Какие они стоптанные! Она сберегла их на память о наших долгих странствиях. Смотрите! Подошва проносилась — значит, ее босая ножка касалась земли в этом месте. Мне говорили — говорили спустя долгое время, — что ноги у нее были сбиты, изранены об острые камни. А она сама никогда в этом не признавалась, никогда! Да благословит ее господь! И знаете, сударь, я потом вспоминал: бывало, она все держится сзади, чтобы я не заметил, как ей трудно идти, а руки моей не выпускает и будто ведет меня!
Он прижал детские башмаки к губам, бережно положил их на место и снова заговорил сам с собой, время от времени бросая тоскливые взгляды на дверь соседней комнаты.
— Экая соня! Раньше за ней этого не водилось. Впрочем, тогда она была здорова. Терпение, терпение! Вот поправится и снова будет подниматься чуть свет и гулять утром на свежем воздухе. Я часто пытался найти ее по следам, но эти маленькие ножки не оставляли отпечатков на росистой траве. Кто там? Затворите дверь! Затворите! Мы и так не можем согреть ее, холодную, как мрамор!
Дверь и в самом деле отворилась, впуская в комнату мистера Гарленда, его друга и еще двоих наших знакомцев. Это были учитель и бакалавр. Первый держал в руках лампу. Как оказалось потом, он уходил заправлять ее к себе домой, и поэтому Кит застал своего старого хозяина одного.
Старик успокоился при виде их обоих и, сразу забыв о своем гневе — если только такое слабое, убитое горем существо могло гневаться, — снова сел к камину, снова начал раскачиваться взад и вперед и стонать на тай же тоскливой, жалобной ноте.
Двое незнакомцев не привлекли к себе его внимания. Он видел их, но не выражал ни любопытства, ни интереса к ним. Младший брат стоял один, в стороне от всех. Бакалавр взял стул, сел рядом со стариком и после долгого молчания заговорил: — Вот уже вторая ночь, как вы не ложитесь. А я так надеялся на ваши обещания. Почему бы вам не отдохнуть хоть немного?
— Сон покинул меня, — ответил старик. — Он ушел к ней.
— А как бы она опечалилась, когда бы узнала, что вы проводите бессонные ночи! — продолжал бакалавр. — Неужели вам хочется причинить ей боль?
— Что ж, лишь бы она встала! Нельзя долго спать. Нет, зачем я так говорю! Ведь этот сон даст ей радость и счастье — правда?
— Правда! — воскликнул бакалавр. — Святая правда!
— Слава богу!.. А пробуждение? — несмело выговорил старик.
— И пробуждение! Оно принесет ей такую несказанную радость, о которой человек даже не может помыслить!
Они проводили его глазами, когда, поднявшись со стула, он на цыпочках ушел в соседнюю комнату, где горела лампа, принесенная бакалавром. Они прислушались к его голосу, который нарушил безмолвие, царившее там. Они переглянулись между собой, и по щекам у них побежали слезы. Он вернулся, шепча, что она все еще спит, но ему показалось, будто… будто легкое, совсем легкое движение рукой… да, рукой, может быть, искавшей его руку. Так бывало и раньше, хотя сейчас сон ее крепок! И с этими словами он упал на стул и, обхватив голову руками, испустил такой вопль, который, раз услышав, невозможно забыть.
Обменявшись взглядом с бакалавром, учитель подошел к старику, вдвоем они осторожно разжали ему пальцы, вцепившиеся в седые волосы, и взяли его руки в свои.
— Он не откажется выслушать меня, — заговорил учитель. — Он не откажется выслушать нас обоих, если вспомнит, что она всегда внимала нам.
— Я послушаюсь всех, кого она слушалась! — воскликнул старик. — Я люблю всех, кого она любила!
— Знаю, знаю, — сказал учитель — Как же может быть иначе! Подумайте о ней! Вспомните, какие невзгоды и страдания выпали на вашу общую долю, вспомните и горе и тихие радости, которые вам приходилось делить вместе с ней!
— Да, да! О чем же мне еще вспоминать!
— И пусть сегодня все ваши мысли будут только об этом, друг мой, и тогда ваше сердце смягчится, тогда прежние чувства, воспоминания о прежних днях успокоят его. Я говорю от ее имени — говорю так, как говорила бы она сама.
— Говорите, только тише, тише! — прошептал старик. — Не то она проснется. Как бы я хотел снова увидеть эти глаза, услышать этот смех! Ее губы и сейчас улыбаются, но улыбка застыла на них. А я хочу, чтобы она исчезала и вновь появлялась. Придет время и так оно и будет! Только не надо нарушать ее сон сейчас!
— Забудьте об ее сне, вспомните, какая она была, когда вы странствовали вместе далеко отсюда и когда жили в своем доме, который вам пришлось покинуть.
Вспомните веселые старые времена.
— Да, мы с ней жили весело! — воскликнул старик, глядя учителю прямо в глаза. — Она всегда, сколько я ее помню, была хоть и кроткая, тихая, но веселая.
— Вы рассказывали вам, — продолжал учитель, — что она была так похожа на свою мать. А о ней, об ее матери, вам не хочется вспомнить?
Старик ничего не ответил, но продолжал по-прежнему смотреть на него.
— Или о той, что была до нее? — сказал бакалавр. С тех пор прошло много лет, а когда человека постигает горе и беда, время тянется для него еще дольше. Ваша любовь к умершей перешла на эту девочку еще до того, как вы оценили ее, познали ее сердце. Вспомните все это и перенеситесь мыслями к той далекой поре — тюре вашей юности, когда вы, не в пример этому нежному цветку, не знали одиночества. Вспомните и те дня, когда вас любило еще одно детское сердце и когда вы сами были ребенком. Вспомните, что у вас был брат, давно разлучившийся с вами, давно забытый, — вспомните и узнайте его — вот он, вернулся утешить, поддержать вас в эти тяжкие дни.
— Теперь мы поменяемся с тобой местами! — воскликнул младший брат, опускаясь на колени перед стариком. — Клянусь! Заботами, участием, преданностью я вознагражу тебя за все! Моя любовь к тебе не угасла, хотя нас разделял океан. Прошлое живо во мне, я пронес память о нем сквозь все эти одинокие годы, прожитые на чужбине. Брат! Скажи хоть слово, скажи, что узнаешь меня, и клянусь, мы будем еще дороже друг другу, дороже, чем в те светлые дни нашей юности, когда нам, неразумным детям, думалось, что мы пройдем рука об руку всю жизнь!
Старик медленно обвел их взглядом, и губы у него беззвучно дрогнули.
— Если мы и прежде были неразлучны, — продолжал младший брат, — то какие же тесные узы свяжут нас теперь! Наша дружба и любовь зародились давно, когда перед нами была вся жизнь, но мы вернемся к прежнему чувству и, доказав его силу, снова станем как дети. Сколько беспокойных душ, метавшихся по всему свету в поисках утех, богатства и славы, возвращалось на склоне лет в родные места, надеясь обрести второе детство, прежде чем сойти в могилу! Так и мы, хоть и не столь удачливые в молодые годы, успокоимся на закате своих дней там, где все напомнит нам младенческие забавы, и принесем с собой туда не плоды сбывшихся мечтаний, а лишь прежнюю братскую любовь, не обломки крушения, а лишь то, что привязывало нас к жизни в самую раннюю пору, и познаем позднюю радость, став прежними детьми. И если, — дрогнувшим голосом проговорил он, — если то, о чем я боюсь сказать вслух, свершилось или свершится (да избавит нас от этого господь!) — помни, брат, что мы с тобой стоим рядом, и пусть это послужит отрадой нам обоим в час тяжкого испытания.
Слушая его, старик медленно отступал к двери соседней комнаты. Когда же до нее остался какой-нибудь шаг, он поднял руку и прошептал дрожащими губами: — Вы сговорились… вы хотите отнять у нее мою любовь. Но пока я жив, пока я дышу, вам это не удастся! У меня нет ни родных, ни друзей — только она одна. Нет, и не будет! Она для меня все. Слишком поздно вы вздумали разлучать нас!
Он отмахнулся от них и, тихо окликая ее по имени, переступил порог комнаты. А они, оставшиеся позади, сбились в кучку и, обменявшись несколькими словами прерывистыми, произнесенными с трудом, — последовали за ним. Они ступали бесшумно, но их горестные стоны и рыдания нарушали тишину.
