Лавка древностей - Диккенс Чарльз (читать книги без сокращений .TXT) 📗
По узкой, забитой народом тропинке несли ее, чистую, как свежевыпавший снег, которому суждена столь же краткая жизнь. Снова та паперть, где она сидела не так давно, когда милосердное небо привело ее в эти безмятежно тихие места; снова навстречу ей лился спокойный сумрак древней церкви.
Ее бережно опустили на каменные плиты в том уголке, где она часто таилась, задумчивая, притихшая. Свет проникал сюда сквозь разноцветные стекла окна, за которым летними днями деревья шелестят листвой и птицы поют не умолкая, от зари до зари. И когда ветерок дохнет на эти ветви, их кружевная, зыбкая тень узором ляжет на ее могилу.
Тлен тлену, земля земле, прах праху! Скромные венки в детских руках, глухие рыдания, склоненные колени. Горе — искреннее, неподдельное горе!
Заупокойная служба кончилась, друзья отошли в сторону, уступая место тем, кто хотел в последний раз заглянуть в могилу, прежде чем ее закроют надгробной плитой. То тут, то там слышались голоса — кто вспоминал, как она сидела вот на этом самом месте, опустил книгу на колени и задумчиво глядя в небо; кто дивился ее смелости — такая маленькая, а не боялась заходить в церковь по вечерам, мало того, что не боялась, — любила посидеть тут в тишине, любила подниматься на колокольню, когда только лунные лучи освещали ступеньки, скользя сквозь глубокие амбразуры в стенах. А старики, перешептываясь между собой, говорили: «К ней слетались ангелы, она беседовала с ними». И, вспоминая ее лицо, ее голос, ее раннюю смерть, многие думали: а может быть, это правда? По двое, по трое люди приближались к могиле, заглядывали туда, уступали место другим, обменивались тихими словами, и, наконец, церковь опустела и в ней остались только друзья покойной и кладбищенский сторож.
Склеп замурован, плита легла на место. Наступили сумерки, нерушимая, торжественная тишина овеяла высокие своды, яркий свет луны щедро залил надгробья, памятники, колонны, арки — и щедрее всего (как им казалось) ее безмолвную могилу. И в эти полные спокойствия минуты, когда и внешний мир и мир внутренний пронизывает одна мысль — мысль о бессмертии, перед которой рассеиваются прахом и суетные страхи и надежды, — они, смирившись сердцем, покинули старую церковь и оставили девочку наедине с богом.
Труден урок, преподанный такой кончиной, но усвоить его должен каждый, ибо в нем заложена глубокая, всеобъемлющая истина. Когда смерть поражает юные, невинные существа и освобожденные души покидают земную оболочку, множество подвигов любви и милосердия возникает из мертвого праха. Слезы, пролитые на безвременных могилах, рождают добро, рождают светлые чувства. По стопам губительницы жизни идут чистые создания человеческого духа — им не страшна ее власть, и угрюмый путь смерти сияющей тропой восходит в небеса.
Было поздно, когда старик вернулся домой. На обратном пути мальчик под каким-то предлогом завел его к себе, и, устав от длинной прогулки, он крепко уснул у очага. Ему не мешали — пусть спит. И он спал до вечера, а когда проснулся, в окно уже светила луна.
Младший брат, встревоженный такой долгой отлучкой, поджидал старика у двери и еще издали увидел, как маленький поводырь ведет его по тропинке. Он поспешил ему навстречу, бережно взял под руку и медленными неверными шагами повел к дому.
Старик сейчас же ушел в ее комнату. Увидев, что там пусто, он, растерянный, вернулся назад. Потом, окликая ее по имени, бросился к дому учителя. Друзья последовали за ним и, когда он и там не нашел той, кого искал, привели его домой.
Вкладывая в свои слова всю жалость и любовь, которыми были полны их сердца, они упросили его сесть и выслушать все. Потом, стараясь исподволь подготовить несчастного к страшному удару и горячо убеждая его, что счастливее ее участи нет и не может быть, наконец сказали ему правду. Лишь только это слово было произнесено, он как подкошенный упал к их ногам.
Беспамятство продолжалось долгие часы, и окружающие уже начали опасаться за его жизнь. Но у горя есть сила, ее не одолеешь, — и он пришел в себя.
Если найдутся на свете люди, не знакомые с чувством пустоты, которое несет за собой смерть, — чувством томительной, гнетущей пустоты и одиночества, которое преследует даже самых сильных духом, когда им на каждом шагу недостает кого-то близкого, дорогого, когда каждый, сам по себе ничего не значащий предмет сливается в их воспоминаниях с любимым существом, каждая вещь в доме становится памятником и каждая комната — могилой, — если найдутся на свете люди, не знакомые со всем этим, не испытавшие всего этого на себе, им не понять, как медленно влачилось для старика время, в какой тоске изнывал он, не обретая того, что искал.
Все душевные силы, еще не окончательно изменившие ему, были целиком отданы ей. Он так и не узнал и, видимо, не старался узнать брата и ко всем его ласкам и заботам относился равнодушно. С ним можно было говорить на любые темы — кроме одной. Он терпеливо слушал, потом отворачивался и снова уходил — продолжать свои тщетные поиски.
Того, что неотступно занимало его мысли, в разговоре с ним трогать было нельзя. Умерла! Само слово казалось ему непереносимым. Достаточно было малейшего намека, и у него начинался припадок, как в ту минуту, когда это страшное слово произнесли впервые. На что старик надеялся, никто не мог сказать. Но в том, что надежда, смутная, призрачная надежда теплилась у него в груди, что он жил ею изо дня в день и с каждым днем томился все больше и больше, — сомнений не было.
Может статься, его лучше увести из этих мест, где все напоминает. ему о недавнем горе? Может статься, такая перемена принесет облегчение? Младший брат обратился к тем, на чей совет можно было положиться. Они приезжали, беседовали со стариком, наблюдали, как он, одинокий, безмолвный, бродит по деревне. Приговор был таков: куда бы его ни увезли, он все равно будет стремиться назад, в эти места. Ему уже не оторваться от них душой. Держать его взаперти, под строгим присмотром? Что ж, можно и так. Но если ему удастся убежать, он вернется в эту деревню или же умрет в пути, не добравшись до нее.
Мальчик, которого он беспрекословно слушался вначале, теперь потерял над ним всякую власть. Иной раз старик позволял своему прежнему спутнику сопровождать себя и даже давал ему руку, целовал его, гладил по голове. Но это случалось редко, большей же частью он хоть и ласково — просил мальчика уйти, не перенося его присутствия. И один ли, со своим ли покорным маленьким другом, или в обществе тех, кто ничего бы не пожалел, пошел бы на любую жертву, лишь бы успокоить его, — он оставался ко всему равнодушным, ко всему безучастным, убитым горем стариком.
И вот однажды утром он встал чуть свет и, взяв свой мешок, палку, ее соломенную шляпу и корзинку, с которой она не расставалась во время их скитаний, ушел из дому. Только они собрались за ним вдогонку, как на пороге появился мальчик из здешней школы; встревоженный, испуганный, он рассказал, что видел старика минуту назад, что старик в церкви — у ее могилы.
Они поспешили туда, осторожно отворили дверь и действительно, он сидел у могилы, будто терпеливо поджидая кого-то. Не мешая ему, они наведывались в церковь весь день. Когда стемнело, он вернулся домой и лег в постель, тихо прошептав: «Она придет завтра».
И весь следующий день он пробыл в церкви до позднего вечера, а ночью, ложась спать, снова сказал: «Она придет завтра».
И с тех пор каждый день он ждал ее, ждал у могилы. Кто знает, какие картины вставали перед ним в этой тихой, сумрачной старой церкви! Новые странствия по прекрасным местам, отдых под открытым небом, прогулки по полям и лесам и нехоженым тропинкам? А может быть, ему слышался знакомый голос, чудилось: вот знакомая фигурка, вот платье и волосы, весело развевающиеся на ветру? О чем были его думы — о прошлом? Или он ласкал себя надеждами на будущее? Он ни с кем не делился своими мыслями, никому не говорил, куда ходит. А по вечерам сидел в кругу друзей и с затаенной радостью, не ускользавшей от их внимания, раздумывал о побеге — с ней, вдвоем… ночью, следующей ночью; и, ложась спать, шептал снова к снова: «Боже! Молю тебя, сделай так, чтобы она пришла завтра!» В последний раз он ушел из дому теплым весенним днем и не вернулся в обычный час; они пошли искать его. Он лежал мертвый на каменной надгробной плите.
