Живи с молнией - Уилсон Митчел (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Сабина медленно отвернулась. Эрик понял, что и она устала не меньше, чем он. Последние четыре года им обоим было нелегко.
– Какое же тебе предлагают жалованье? – спросила она наконец.
– Около пятнадцати тысяч.
– Порядочно, – сказала она и снова обернулась к нему. – Но ты действительно ничего не имеешь против этой работы?
– Честное слово, я сам не знаю, Сабина. Я слишком устал, чтобы думать об этом.
Она снова погладила его по руке.
– Ну, так и не думай сейчас. Скорей одевайся, и будем завтракать. Пойду разбужу маму.
Эрик побрился, стараясь ни о чем не думать. Уже выходя из комнаты Сабины, он полез в карман за сигаретами и спичками. Рука его нащупала старое письмо Фабермахера, и та грустная ночь вдруг вспомнилась ему с такой ясностью, что он снова ощутил запах смерти. Надо будет списаться с Хьюго по поводу бумаг Фокса.
Он вытащил письмо и увидел, что оно начиналось словами: «Дорогая Сабина». Эрик сдвинул брови и взглянул на конверт. Письмо было адресовано не ему, на конверте стояло: миссис Горин. Из чистого любопытства, без всякой задней мысли, он стал читать письмо, написанное два года назад.
«Дорогая Сабина!
Это мое последнее письмо к Вам. Если, как я полагаю, я не вернусь оттуда, куда еду, то наиболее вероятно, что писать мне больше не придется; если же я вернусь, то при встрече с Вами я буду вести себя так, словно этого письма никогда и не существовало.
Вы, должно быть, сочтете это очень неуклюжим предисловием к письму, написанному из чисто эгоистических побуждений. Я вполне согласен с Вами и охотно признаю свою вину.
Курс лечения, который я прошел несколько лет назад, помог мне только на время, поэтому мне придется повторить его еще раз. Я бы ни за что не стал этим заниматься, но Эдна настаивает, и я решил уступить, чтобы ее успокоить. Мне легко это сделать, так как я уверен (и искренне надеюсь), что все это окажется бесполезным.
Если не считать детства, которое прошло у меня на редкость счастливо и безмятежно, я никогда не жил легко и приятно. Пожалуй, это даже чересчур мягко сказано. Верьте мне, я совершенно искренне мечтаю о смерти. Жизнь – для тех, кто ее любит, но не для меня. Я рад, что жить мне осталось недолго.
Да, я рад, и меня огорчает только то, что Вы не знаете, как я к Вам отношусь. Я люблю Вас. Вот и все. На этом можно бы кончить письмо, но сегодня я подвожу все итоги, и мне хотелось бы еще немного поговорить с Вами. Так приятно наконец высказать Вам все. Я полюбил Вас еще в Арджайле, где мы с Вами познакомились. Очень хорошо помню нашу первую встречу. Как чудесно быть влюбленным! Некоторые жалуются, что любовь – это страданье; либо они испорченные люди, либо у меня особый вкус к такого рода вещам.
Я помню, как Эрик повез меня обедать к Вам прямо с вокзала. В первые минуты я почти не замечал Вас, для меня Вы были просто женой Эрика, которая находилась в той же комнате, что и мы. Но в тот же вечер чем дальше, тем больше я убеждался, что мне доставляет удовольствие просто смотреть на Вас. В моих глазах Вы обладали особой красотой, и я понял, почему Гомер ни разу не описывает лицо Елены Прекрасной – в таких случаях описания бессильны. Для меня Ваше лицо было прекрасно потому, что оно – Ваше, потом мне показались такими же прекрасными Вами пальцы, Вами уши, прядки Ваших волос, выбившиеся из прически. А Ваше имя – это сама нежность. Мне кажется, я любил даже цифры, составлявшие номер Вашего дома.
То лето было самым радостным периодом моей жизни, потому что я мог часто видеть Вас и разговаривать с Вами. Помню один вечер, когда мы с Вами сидели на ступеньках веранды и ждали Эрика к обеду. Вы понимали тогда, что во мне происходит, и мы разговаривали полунамеками, не касаясь этой темы. У меня навсегда осталось чудесное воспоминание об этом вечере. Был еще и другой случай: мы с Вами шли по университетскому городку, и я вез Джоди в коляске, куда Вы положили покупки. Я даже не помню, о чем мы говорили. Вы хотели, чтобы я что-то сделал или куда-то пошел. Я не могу вспомнить, о чем шла речь, но в этой минуте было тоже свое особое, неповторимое очарование. И если Вы о чем-то меня тогда просили, то, наверное, я сказал «да».
Потом мы с Вами однажды разговаривали в Вашей нью-йоркской квартире, когда я ждал возвращения Эрика из лаборатории. Это был единственный случай, когда я был возле Вас и чувствовал себя почти несчастным. В тот вечер Вы были такой далекой, такой отчужденно-спокойной. Но это ощущение прошло прежде, чем я от Вас тогда ушел.
Много лет я копил эти маленькие радости, намеренно лишая себя самой большой. Сейчас я наконец могу позволить себе быть эгоистом, поэтому я еще раз, дав себе волю, хочу сказать, что я Вас люблю. Я любил Вас всегда, с тех пор как я Вас встретил. Будьте же счастливы, желаю Вам всякого счастья, какое только существует на земле. Если от этого письма Вам станет грустно, поплачьте немножко, – и это уже будет для меня счастьем, а потом забудьте о нем и будьте по-прежнему счастливы.
Я не знаю, как Вы на самом деле выглядите. Не могу сказать, хороший Вы человек или дурной. Меня никогда не интересовало, умны Вы или нет. Я люблю всем сердцем Вас такую, какая Вы есть.
Ваш Хьюго».
5
Кончив читать, Эрик долго не мог отвести глаз от письма. Он снова стал его перечитывать, но не мог пойти дальше первых строчек. Он был слишком взволнован. Через стену неясно слышался голос Сабины, разговаривавшей с матерью. Не было в жизни у него ничего ближе и роднее ее, он так любил ее мягкий ласковый смех, но сейчас она казалась ему почти чужой, потому что он увидел ее глазами постороннего мужчины.
Читая письмо, Эрик невольно поддался обезоруживающей искренности этих слов и почувствовал к Хьюго глубокую жалость и симпатию. Он нечаянно проник в тайну своего друга, и его любовь внушала ему инстинктивное уважение. Но все-таки Хьюго был слишком красноречив. Если письмо так взволновало его, Эрика, то какое же глубокое впечатление оно должно было произвести на Сабину – ведь за одно такое письмо можно полюбить человека.
Сначала Эрику стало жаль Хьюго, потом он сообразил, что его жалости никто и не просит, и им овладело чувство беспомощности, словно он столкнулся с чем-то таким, что было во много раз сильнее его. Отдельные фразы из письма все еще стояли у него перед глазами, и он стал понимать, что это вовсе не такое уж робкое и безответное признание. Сабина все время знала о любви Хьюго. Это было ясно из письма. На Эрика вдруг снова нахлынуло чувство тоскливого одиночества, какое он испытывал в ночь смерти Фокса. В эту минуту он бешено ненавидел их обоих. И так как их было двое против одного, он и в гневе чувствовал себя жалким. Глаза его были сухи, а сердце ныло от боли.
Ни на секунду не мог бы он поверить, что Сабина была ему неверна. Но какое это имело значение, если есть основание думать, что все эти годы где-то в потаенном уголке ее сердца жила любовь к Хьюго; она любила Хьюго так же, как он любил ее, как сам Эрик когда-то любил и жаждал Мэри.
В нем вдруг вспыхнуло возмущение. Надо же было узнать об этом именно сейчас, когда он и так переживает мучительную неуверенность, когда он слишком легко уязвим и как никогда нуждается в поддержке! В любое другое время он бы мог все понять, посочувствовать; снести все это терпеливо. Но сейчас ему страшно, он раздражен, он – усталый, измученный человек, и в довершение всего ему предстоит трезво и спокойно решать свою дальнейшую судьбу! Ему нужна была огромная, безраздельная любовь, преданный друг, иначе к кому же он пойдет со своими слезами?
Через минуту он обозвал себя отпетым дураком. Инстинкт подсказывал ему, что любовь Сабины никогда не ослабевала. Перебирая в памяти прошлое, он старался припомнить какой-нибудь признак ее охлаждения, но так и не мог найти ни одного случая, который дал бы ему повод сказать: «Вот до этого она меня любила, а потом сразу изменилась». Но какой-то злобный внутренний голос спрашивал: почему она до сих пор не сказала и даже не обмолвилась намеком о чувстве Хьюго? Десять лет, шипел обвиняющий голос. Почему она хранит его письмо?
