Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗

   — Страшную историю рассказываешь, Паисий. Откуда же люди узнали, что Корней вовсе не Кольчугин, а князь, как его там... Белокритский?

   — А вот слушай. Исповедовался однажды Корней владыке. Признался, кто он таков есть на самом деле. Владыка наш тобольский написал об этом патриарху. Патриарх доложил царю. В ту пору царствовал ещё батюшка нынешнего Алексея Михайловича Михаил Фёдорович. Решил царь приласкать обиженного княжича, вернуть ему титул, вотчины, палаты в Первопрестольной.

   — Уехал князь в Москву?

   — Не сразу уехал. Долго раздумывал, колебался.

   — С Зинаидой уехал?

   — А как же иначе! Он ведь души в ней не чаял, любил её. Какая она была красавица.

   — Помню её ещё совсем девочкой. И свадьбу их помню. А как московская жизнь у Корнея сложилась?

   — Что я слышал от гонцов, как побывали в Москве... Не прижилась Зинаидушка там. Здесь — вольная сибирская жизнь, а там — затворничество в княжьем тереме. Никого родных нет рядом. Зачахла и умерла в расцвете лет Зинаида. Корней горевал, горевал, да и принял монашество. Не мог без любимой Зинаидушки.

   — Дети-то у них были?

   — Кажется, двое было, да померли в младенчестве.

   — А не знаешь, в каком монастыре обитает Корней?

   — Не Корней он теперь, а брат Кирилл. А обитает, говорят, в Донском монастыре.

   — Спасибо тебе, мил человек, за твой рассказ. Занятный рассказ, хотя и грустный. Дозволь ещё спросить...

   — Спрашивай. Отвечу, коль знаю.

   — Лександра Татаринов ещё служит в гарнизоне?

   — Крещёный татарин?

   — Он самый. Не дослужился ещё до сотника?

   — Так и ушёл на покой в чине пятидесятника. Жив ещё, с внучатами водится. Внучат-то у него полон дом.

   — Живёт на прежнем месте?

   — На прежнем.

Дежнёв ещё раз поблагодарил словоохотливого подьячего за рассказ о Корнее Кольчугине, бывшим на деле князем-рюриковичем и ставшим на склоне лет иноком.

Дом Татаринова Семён Иванович отыскал не сразу. На посаде появилось много новых строений, среди которых татариновский дом, уже потемневший, как-то затерялся. Но первый же прохожий указал Дежнёву нужную ему избу. Старого служаку Татаринова все в Тобольске знали.

Отставной пятидесятник сразу же узнал Дежнёва, заговорил растроганно:

   — Вспомнил старика, уважил. В каких чинах?

   — Да ни в каких, Лександра. Как был рядовой казак, так и остался рядовым.

   — Напрасно, напрасно тебя затирают, казак. Помню, военную науку ты постигал успешно. Стрелял метко, верховую езду освоил хорошо.

Татаринов по-прежнему говорил с заметным акцентом, только спотыкаться в разговоре стал реже.

   — А я уже третий год на покое, по возрасту, — продолжал Татаринов. — Внучатами занимаюсь. Их всех у меня двенадцать душ. Нет, виноват, со счёта сбился... Пока одиннадцать. Двенадцатого ещё только ожидаем. Носятся где-нибудь. Оба сына казаки, дочери замужем за казаками. А как твоя служба проходила?

Дежнёв стал рассказывать о службе на Лене, на дальних реках. Похвастал, что сын Любим уже повёрстан в казаки. А теперь вот он, Семён Иванович, помощник командира отряда, сопровождающего в Москву государеву казну.

   — Столицу повидаешь. А я вот дальше Тобольска и Восточной Сибири нигде не бывал, — прервал его Татаринов.

   — А помнишь, Лександра, однажды ты нас с Корнеем конинкой угощал, — ударился в воспоминания Дежнёв.

   — Что-то не припоминаю.

   — Мы тогда тебе баньку поставили.

   — Теперь помню. Ты отлично плотничал. А Корней по плотницкой части не мастак был. Только на подхвате у тебя... Знаешь историю Корнея?

   — Только сегодня узнал. Подьячий рассказал.

   — Наверное, Паисий Веретенников. Он у нас самый старый среди подьячих.

Не избежал Семён Иванович щедрого застолья в доме отставного пятидесятника. Пришёл к застолью и младший сын хозяина Анисим, служивший в Тобольске. А старший проходил службу в Берёзове, в низовьях Оби. Были ещё дочери, повыходившие замуж за служилых. За столом предавались воспоминаниям о прежних днях тобольской службы.

В остроге Дежнёв как-то снова встретил пожилого подьячего Паисия Веретенникова, который поведал ему:

   — Коли ты такой любопытный казак, повидался бы с Юрием Крижаничем.

   — Кто это такой?

   — Из бусурман он, латинской веры. Человек учёный, пишет всё. Себя называет хорватом.

   — Что это такое?

   — Народ такой живёт на земле. Тоже славяне, родственные нам. Но вера другая. Крестятся латиняне не перстами, а всей ладонью. И возглавляет латинскую церковь не патриарх, как у нас, а папа, живущий в граде Риме. Знать, неспроста этот Крижанич в Россию приехал. Папский соглядатай, должно быть. В годах уже был каноник.

   — Что такое каноник?

   — Чин церковный, выше, чем простой поп. Вроде как протопоп или протоиерей по-нашему. Попался на чём-то голубчик, а может, подозрение вызвал. По царскому повелению и выслали его в Сибирь.

   — Не слишком ли сурово обошлись с ним?

   — Об этом не мне судить. А человек Крижанич общительный, в обращении простой, по-русски балакает свободно. И много знает. С ним потолковать интересно. Очень охотно беседует с казаками, торговыми людьми, кои возвращаются из Восточной Сибири, расспрашивает их. Я, говорит, над описанием Сибири работаю — какова её природа, какие народы там живут, каковы их обычаи, какое зверье там водится, какие богатства в сибирской земле скрыты. Потому-то, говорит, для меня очень ценно, что сведующие люди расскажут.

   — Где он обитает?

   — На посаде, в богатом купеческом доме. Власти определили на постой.

   — Удобно ли беспокоить учёного человека, хотя и ссыльного?

   — Удобно. Человек он открытый, любознательный и приветливый.

   — При случае наведаюсь к бусурманину, полюбопытствую.

Паисий Веретенников рассказывал Семёну Ивановичу о хорвате, канонике Юрии Крижаниче, который в ту пору жил в Тобольске в качестве ссыльного. Власти обходились с ним человечно, не устраивали ему тюремного режима, не чинили над ним мелочного надзора, не препятствовали его широкому общению с людьми и его научной работе. Это был учёный и писатель с широким кругозором. Он окончил Венскую семинарию, изучал богословие и юридические науки в Болоньском университете в Италии, владел многими древними и современными языками. Для своего времени это был широко образованный человек. В России его ошибочно называли «сербенином» (сербом), хотя он был не сербом, а хорватом, католическим священнослужителем.

Фигура это была сложная, противоречивая, что уловил даже малограмотный подьячий из Тобольской воеводской канцелярии Паисий Веретенников. Воспитанный ревностными католиками, принявший духовный сан, Крижанич, по доброй ли своей воле или вынужденно, брал на себя обязанности перед святым престолом и, по-видимому, занимался в Москве не только научными изысканиями, но и выполнял тайную миссию Ватикана. Но при этом в Россию его привлёк интерес славянина к этой стране, жажда знаний и открытий, тяга к родственному народу.

Паисий в основных чертах поведал Дежнёву правду. Подозревая или даже уличив каноника в тайных интригах, правительство московского царя выслало Крижанича в Сибирь. Видимо, основания для этого были. Вообще-то московские власти обращались с иностранцами корректно и применяли к ним репрессивные меры в единичных случаях. В Тобольской ссылке Юрий Крижанич не терял времени и, обложившись книгами, рукописями, писал научные трактаты. Он стремился постичь особенности русской жизни, характер русских людей, дать географическое описание Сибири. Несмотря на свою долю ссыльного, он был привязан к русскому государству, испытывал к русским благожелательный интерес, свободно говорил и писал по-русски.

Вообще в хорвате-канонике как бы боролись два начала — славянское и космополитично-католическое. Победило первое в результате длительного общения с русской действительностью. Он стал склоняться к идеям панславизма, рассматривая Москву как естественный мировой центр славянства. Об этом красноречиво свидетельствуют и его труды, и трагичная его судьба. Отцы католический церкви перестали доверять ему, подвергли учёного религиозным преследованиям, заключению. Но это произойдёт позже, когда Крижанич получил возможность возвратиться из тобольской ссылки и покинуть Россию. А пока он писал труд «Политические думы», излагая свой взгляд на современную российскую жизнь.