Семен Дежнев — первопроходец - Демин Лев Михайлович (лучшие книги без регистрации .TXT) 📗
После молебна воевода Голенищев-Кутузов сказал напутственное слово и на виду всей толпы обнял сперва Ерастова, а потом Дежнёва и произнёс:
— Скажите там в Первопрестольной, самому главе Сибирского приказа скажите... Трудимся, мол, блюдём государственные интересы, казну пополняем. Вот результат трудов наших неустанных.
Воевода простёр руку в сторону дощаников, загруженных пушниной и моржовой костью.
Потом всё смешалось. Толпа нахлынула на горстку отплывающих — слёзы, объятия, сдавленные возгласы. Кто-то прощался с женой и малыми ребятишками, оставляемыми в Якутске. Кто-то пришёл проводить старого сослуживца. Любим отпросился у своего сотника, чтобы прийти на проводы отца. Обнявшись, прослезились.
Дежнёв давал сыну последние наставления:
— Набирайся опыта, сынок. Учись у старых, опытных казаков, особенно умению бить соболя, моржа. Учись также меткой стрельбе из лука, пищали. И матушку не забывай, ходи к ней на могилку, кланяйся и от меня.
Попрощался Семён Иванович и с Вавилой, наказывал кланяться тестю Николаю и другим якутским родичам.
Взмах весел, и караван из трёх дощаников тронулся в путь. Шли на вёслах вверх по Лене, вдоль лесистых берегов. Широкая низменная равнина сузилась и перешла в узкую речную долину, стиснутую каменистыми кручами. Прошли устье Олёкмы, Витима, Киренги. На встречных дощаниках и стругах плыли под парусами из Усть-Кута служилые, чтобы начинать новую службу в Восточной Сибири, торговые люди с товарами, чтобы открыть здесь торговлю и получить свою выгоду. От прибывавших с верховьев Лены людей Голенищев-Кутузов узнавал последние новости, получал сообщения о встрече с ерастовским отрядом. По его мнению, ерастовцы плыли слишком медленно, подолгу прохлаждались на остановках. И вот разгневанный воевода послал на быстроходном каюке вдогонку отряду Ерастова надёжных отборных гребцов с новой наказной памятью, в которой нещадно ругал сына боярского, обвинив его в нерадении и попустительстве «воровству». Ерастов, получив от гребцов наказную и прочитав её, был потрясён грубым тоном воеводского послания, его ругательствами.
— Заслужили... — только и произнёс он, прочитав содержание бумаги Дежнёву.
— Нашей вины здесь нет, — ответил спокойно Семён Иванович. — Идти вверх по Лене на вёслах — это тебе не спускаться вниз под парусами. Гребцы устают, а часто менять их нет возможности. Людей-то у нас маловато. Так что не принимай воеводский гнев близко к сердцу.
— Верно рассуждаешь, Семейка, — согласился Ерастов и, скомкав лист с наказной памятью воеводы, бросил в воду. А всё же сказал, вздохнув: — Как не будешь принимать близко к сердцу!
А Дежнёв крикнул вдогонку гребцам, когда их каюк пустился в обратный путь:
— Передайте воеводе, что, мол, его наказная память воодушевила нас и прибавила нам хода!
Ерастов пытливо посмотрел на товарища, озадаченный вопросом — шутит ли он или говорит серьёзно.
Долог и изнурителен был путь от Якутска до Москвы. И занял он более двух лет. Шли и реками, обходя опасные пороги и стремнины, по крутым каменистым берегам, перетаскивая весь груз на руках. Преодолевали водораздельные волоки, навьючивая тяжёлой поклажей лошадей. Пробирались лесными тропами, горными перевалами. Бывало, попадали в распутицу, вязли в болоте. Всё бывало.
Маршрут отряда был заранее расписан в проезжей и подорожной грамотах, которые были выданы Ерастову в съезжей избе перед отъездом. Этот маршрут нетрудно себе представить. С верхней Лены поднимались вверх по одному из малых левых ленских притоков и оттуда через волок выходили на Илим, ангарский приток, бурную и неудобную для плавания реку. Спускались по Верхней Тунгуске, или Ангаре, представлявшей из-за своих порогов наиболее опасный участок для плавания. Преодолевали грозные её пороги и выходили в Енисей. В Енисейске проходили таможенный досмотр и вынуждены были зазимовать.
Дежнёв, когда-то в молодости служивший здесь, имел возможность присмотреться к Енисейску. Как он изменился за долгие годы! Появились новые храмы, воеводские палаты, хоромы богатых купцов, новые ряды купеческих лавок. Стал город за минувшие годы более многолюдным, оживлённым. Семён Иванович попытался отыскать кого-нибудь из старых сослуживцев, обращался в воеводскую канцелярию и слышал одинаковые ответы:
— Ничегошеньки не слыхивали о таком. Должно, помер, сердешный, аль перевёлся в другое воеводство.
С началом навигации продолжали поход. С одного из малых енисейских притоков вышли через волок на обский приток Кеть. С Кети вышли в широкую полноводную Обь, ветвившуюся на рукава и протоки. Вниз по течению, до слияния с Обью Иртыша, плылось легко. Поднимались по Иртышу до Тобольска, административного центра Западной Сибири. Здесь снова тщательная таможенная проверка, продолжительный отдых.
В Тобольск прибыли в июле 1663 года. Город издалека манил своей красивой панорамой. На высоком берегу Иртыша высился острог с башнями, всё ещё деревянный. А под острогом призывно маячили церковные купола. И Тобольск оживился, вырос, застроился новыми палатами, избами, торговыми рядами, храмами с той поры, как он, Семейка Дежнёв, тогда ещё молодой казак, начинал здесь свою сибирскую службу. Никого из старых знакомых, прежних сослуживцев, он не встретил. Одни померли, другие разъехались по дальним воеводствам.
Всё же Семён Иванович решил заняться розысками и стал расспрашивать. Особенно захотелось узнать о судьбе Корнея Кольчугина, женившегося в ту пору на совсем юной красавице, татарочке Амине, ставшей в крещении Зинаидой. А ещё хотелось получить сведения о добродушном балагуре Лександре Татаринове, пятидесятнике. Жив ли? Ведь он был когда-то первым Семейкиным наставником по части военного дела, обучил всему, что полезно знать казаку.
Дежнёв вспомнил, что Кольчугин, обладавший отменным почерком, стал в конце концов писцом воеводской канцелярии. Решил встретиться с кем-нибудь из старых подьячих, которые могли ещё помнить Корнея по воеводской канцелярии.
Корней Кольчугин остался в памяти Дежнёва как человек скрытый, загадочный. Он никогда не рассказывал о себе, о своём прошлом. Явно многое не договаривал. Ремёслами никакими не владел и, как видно, был не из поморских мужиков, а из какой-то иной среды. Зато был отменно грамотен, знал Священное Писание. Семён Иванович не удивился бы, если б узнал, что Корней Кольчугин вовсе не Кольчугин и вовсе не помор. Но кто бы он ни был (Бог ему судья!), товарищем оставался надёжным и верным. Семьянин, надо полагать, получился из него превосходный. Ведь как он любил свою суженую татарочку, Амину-Зинаиду.
В воеводской канцелярии отыскался пожилой подьячий Паисий Веретенников, помнивший Корнея.
— Как же, помню такого. Отлично помню! — воскликнул подьячий, выслушав Дежнёва. — Корней одно время в подьячих ходил, как и я, грешный. За соседними столами сиживали. Вот тот был Корнеев стол.
— Куда же он подевался?
— О, это занятная история. Долго рассказывать.
— Расскажи, мил человек. Ведь я дружил с Корнеем, свадьбу его помню.
— Ну, коли дружил с Корнеюшкой, так и быть, расскажу тебе. Только терпения наберись. Приятель твой взаправду Корней, токмо совсем не Кольчугин.
— Я так и думал. Не Кольчугин, значит?
— Пошто так думал? Разве на лбу у него написано, из какого он рода, племени?
— Не написано, конечно. А повадки настораживали. Скрытный он какой-то был. Про себя мало рассказывал. И на простого, трудового мужика не походил.
— Вот и мы такое замечали. На нашего брата не походил. Словно аист в вороньей стае. Самый грамотный среди нас.
— Кто же он в самом деле был, коли не Кольчугин? Расскажи, Паисий, не томи.
— Кто был-то? Сейчас ахнешь от удивления. Князь Белокритский. Натуральный Рюрикович. Слышал про таких?
— Никогда не слыхивал.
— Эх ты, серость! Иван Грозный с опричниной родовых княжат, кои перечили ему, душил и преследовал. Много тогда крови пролилось. Обрушился царский гнев и на род князей Белокритских. Старый-то князь Гедеон только с сынком младшеньким скрылись из вотчины в простых крестьянских санях-розвальнях. Прознал старик, что приближается ватага опричников громить и грабить усадьбу. А княгиня с дочерьми ехали на других санях. Поотстали или замешкались где-то, да и попали в лапы опричников. Что было дальше с ними — никто не знает. Скорее всего надругались над ними царёвы слуги и передушили бедняжек. А старый князь с сыном добрался до северных лесов, бродяжничали, в монастырях укрывались, бывало, и Христовым именем пробавлялись. Старый князь Гедеон умер, а малый подрос, возмужал и стал лихим человеком.
