Кола - Поляков Борис (библиотека электронных книг txt) 📗
– Далеко нам еще идти?
– Вон толпятся у избы. Видишь? Там.
Возле избы людно. Поморы, бабы, молодых много. С любопытством оглядываются на него. Им суд – развлечение. Голоса веселые, смех. Тут и Нюша быть может. Андрей сник, опустились плечи. И заметил: с поморами в стороне стоял Афанасий. А еще поодаль и тоже с двумя поморами был Смольков. Андрей сбавил шаг.
– Дядя Максим, ты меня к Афанасию или лучше к Смолькову веди.
– Не могу.
– Чего?
– Они сами при караулах. Говорить воспрещено вам.
С высокого крыльца какой-то колянин позвал громко, распорядительно:
– Веди сразу сюда, Максим! Ждет суд! – И еще помахал рукой. – И этих сюда ведите.
Афанасий вразвалочку подходил к крыльцу, улыбаясь.
– Здорово, Андрей-браток! – Голос громкий. – Ишь, сколько внимания нам перед девками.
– Молчи, Афанасий! – одернул сзади его караульный колянин.
– А ты не дергай меня, не дергай!
Андрей оглянулся: за Афанасием шел Смольков. Голова опущена, губы сжаты, смотрит из-под бровей.
– Запрет вам на разговоры, – говорили Афанасию сопровождающие. – Мы от обчества тут приставлены.
– От обчества! – передразнил Афанасий. – А я по своей воле. – И у крыльца опнулся, сунул руки в карманы, опять похохатывал: – А ну расступись, девки-бабы! Дайте добрым людям дорогу!
А девки и бабы игривые на крыльце.
– Арестантики-то какие ладные!
– Ох, бабоньки, сама бы таких украла!
– На ночку бы!
– Ага!
Андрей на крыльцо всходил – глаза боялся поднять. А колян вдруг кто-то толкнул всех с лестницы, и на них с Афанасием повалились со смехом, хохотом.
– Балуйте, вертихвостки! – осердился дядя Максим.
– Вот я вас, окаянных! – зашумел на крыльце колянин-распорядитель.
Изба забита народом плотно: сидят на лавках, стоят в проходе, грудятся у печи. Жарко. Огонь в лампаде перед иконами приседает от духоты. Под божницами в красном углу – суд. Скатерть белая на столе, крест, икона, свеча. Пятеро судей. Чинно сидят за столом старики, строго, Андрей сразу узнал Герасимова. Он тогда на причале встретил Кузьму Платоныча. И Андрею он выговаривал за ружье... Ничего, он не злой. Кузьму Платоныча бы сюда. Все увидели бы тогда, что Андрей невиновен.
Их поставили у стола, конвой сзади. У Афанасия лицо без улыбки. Андрей следом за ним помолился на образа, поклонился суду в пояс. Герасимов старшим, похоже, тут.
Поднялся, шелковый поясок оправил.
– Суд общества подозревает вас в краже. Мы нынче проведаем, кто повинен. Для того колдуна пригласили, Афимия. Он не такие хитрости открывал.
На лавке поодаль от суда лопарь. Старый уже. Капелюх скинул, гордо сидит. Взгляд неподвижный, а лицо строгое. Малица праздничная на нем, расшита цветным сукном.
– Пока время есть еще, может вы сами... того? А? – говорил Герасимов. – Не возьмете на душу грех, признаетесь? И мы не накажем строго, и бог простит покаянного... Как, ребята? Признавайтесь, да миром покончим. Мало ли в жизни бывает. Соблазнит дьявол, толкнет под руку. – Герасимов добрым голосом говорил. А Андрею это не нравилось. «Зачем уговаривать, – думалось, – вы судите. По всей строгости чтобы».
– Где там сознаться? – сказывал за всех Афанасий. – Сейчас никто на себя не окажет. Судите уж. Пусть мир смотрит.
Герасимов пожевал в раздумье губами, посмотрел на своих стариков, кивнул поморам.
– Ладно, тогда начнем. Пусть останется арестованный. А вас покуда во двор сведут. – И Герасимов повернулся почтительно к колдуну. – Покажи, Афимий, свое мастерство и силу.
Андрей не мог понять, как его судить будут. Какую силу лопарь показать может? И смотрел, как поднялся неторопливо тот, с достоинством, пузырек достал из-за пазухи, мешочек. Помолился у стола перед ликами, свечу зажег от лампады. Из мешочка травку сушеную вынул и сунул ее под скатерть. В избе тишина. В чашку вода полилась громко из пузырька. Афимий поставил чашку на стол, шептал над нею, молясь на иконы, водил руками. Потом тихо стал говорить суду. Слов было не разобрать. Герасимов с судьями лишь кивали. А колдун помолился еще, в пальцах что-то погладил, пошептал снова и осторожно опустил в чашку. Поклонился суду и отошел на место.
– Пока не поздно, – снова заговорил Герасимов, – ты можешь покаяться принародно. Грех лгать перед ликом божьим и обществом. За ложную клятву господь покарает тебя на том и на этом свете.
Андрей смотрел в выцветшие его глаза. Не злые, вопрошают искренне и участливо.
– Я неповинен. Хоть сейчас готов дать клятву.
– Клянись, – согласился Герасимов.
— Научите, я все исполню.
Весь суд от стола отодвинулся. Герасимов показал рукой, снизу вверх посмотрел на Андрея.
– В этой чаше святая вода. По ней игла плавает. Видишь? Возьмешь чашу рукою и клятву своими словами дашь. Если ты не лукав, правдив, вода не взбунтуется, и игла не потонет. В клятве имя божье помянешь. – Герасимов помолчал и будто Андрея предостерег. – Под скатертью на столе разрыв-трава... Понял ли?
— Понял. – Разрыв-траву Андрей никогда не видел, но дома еще слыхал: владельцам ее открываются клады, замки распадаются и всякие тайны легко даются.
— Последний раз спрашиваю: крал ли ты жемчуг?
– Нет, видит бог, не крал я.
– Клянись. Мы снимем с тебя подозрение.
Суд начался. Андрей сделал шаг к столу, крест, икону поцеловал, не сводил глаз с чаши: игла на воде плавала. Взял осторожно чашу, вытянул в руке. Сами пришли слова.
– Рукою-твердынею я держу чашу с иглой на святой воде. Покарай меня, мать-царица небесная, и игла пусть потонет, если повинен я в краже или знаю что об ней. Аминь! – Он поставил чашу на стол, перекрестился, спросил Герасимова: – Верно ли я все исполнил?
За спиною прошел вздох облегчения, старики привстали, заглядывая в чашу, кивали.
– Верно, – сказал Герасимов.
Андрей вытер рукавом пот. Вдруг игла потонула бы? Ведь могла!
– Что теперь мне велите?
– Подожди во дворе, – мягко сказал Герасимов. – Пусть Максим тебя отведет.
В сенцах встретился Афанасий, мигнул ему, улыбнулся. Он пересмеивался со всеми, весело на суд шел. Что ему, он среди своих. На крыльце, промеж девок, баб, Андрей увидел Никиту. Обрадованно мелькнуло: «А Нюша? Издали глянуть бы». Но сжалось в испуге сердце: вдруг Никита что-то о них проведал и сейчас на суде скажет? А Никита кивал ему ободряюще, улыбался. И сразу стало легче, тоже кивнул Никите.
На крыльце судачили, гомонили. Снова будто сквозь строй прошел. А мысли лишь об игле. Вся железная, на воде, почему плавает?
На дворе дядя Максим поставил меж ног ружье, набивал трубку.
– Хорошо ты клятву давал, Андрей, – и причмокнул сокрушенно губами. – Однако почтенья к суду оказал мало. Норов из тебя прет.
– Дядя Максим, почему игла плавала на воде?
– Тайные силы Афимий знает. Это уж непременно. Иначе с чего бы она заплавала?
В стороне меж двух поморов стоял Смольков. Втянул голову в плечи, лицо горестное. Он хотел сделать знак Андрею, но караульный заметил, погрозил кулаком и спиною загородил его от Андрея.
– На погодку и верно тебе повезло, – говорил дядя Максим. – Славный денек удался. – Он покуривал, улыбаясь поглядывал на Андрея. – Хоть бы ослобонили тебя. Надоумил бы стариков господь. Ты бы мне с крыши снег скидал.
Хорошо бы без шапки, в такой же солнечный день стоять на крыше. Тяжелый и взмокший снег с шуршанием скатывается с лопаты. В ограде покуривает дядя Максим.
И Андрей зажмурился, поднял лицо к солнцу.
– Может, скинем еще, дядя Максим.
– Дай-то бог.
Под смех и шутки Афанасий спускался с крыльца.
– Не боись, бабоньки! Железное если что надо – приходите, откуем в кузне!
– Не дури, Афанасий, иди, – просили его караульные.
– Да иду же, иду. – Похохатывая, он шел вразвалочку. Мигнул Никите, тряхнул головой. – Нич-чего, братаня! Поживем еще! Хо-хо-хо!
Смольков уходил на крыльцо. Взгляд на Афанасия кинул с завистью, склонил голову и прошел. А Афанасий хотел подойти к Андрею.
