Сальватор. Том 2 - Дюма Александр (книги полностью бесплатно txt) 📗
узнали о допущенной мной ошибке. Наставьте меня на правильный путь! Простительный ли это грех или… смертный? Вот в чем вопрос!
– Загляните себе в душу, ваше сиятельство, спросите себя, – с сокрушенным видом промолвил епископ, – попытайте свою совесть. Есть ли что-нибудь серьезное… очень серьезное, в чем вы могли бы себя упрекнуть? Вы знаете, что я отношусь к вашей семье и особенно к вам с отеческой нежностью. Я готов снисходительно отнестись к вашему прегрешению! Доверьтесь мне, у вас нет более верного друга, чем я.
– Послушайте, ваше преосвященство, – молвил граф Рапт, строго взглянув на епископа. – Мы оба неплохо разбираемся в людях, безошибочно знаем людские страсти. Нам известно, что мало кто из нас, достигнув наших лет, с нашими аппетитами и честолюбивыми помыслами, способен, оглянувшись на прожитые годы, не заметить некоторые… слабости!
– Несомненно! – опустив глаза, перебил епископ, так как не мог выдержать пристального взгляда будущего депутата. – Человек по природе своей несовершенен, и, конечно, у всех нас позади целая вереница слабостей, ошибок… Однако, – продолжал он, поднимая голову, – есть такие слабости, разглашение которых может нанести серьезный, почти смертельный ущерб репутации!.. Если вы совершили именно такой грех, признайтесь, ваше сиятельство, что даже мы с вами не сможем предотвратить проистекающую из него опасность. Итак, спросите себя!
Граф с ненавистью взглянул на епископа. Он хотел бы осыпать его проклятиями, но подумал, что скорее с ним справится, «иезуитствуя» над его образом. И он с покаянным видом произнес:
– Увы, монсеньор, разве всегда человек помнит совершенное им в этом мире зло и добро? Ошибка, которая представляется незначительной нам, понимающим, что цель оправдывает средства, может оказаться огромным грехом, чудовищным преступлением в глазах общества. Человеческая природа столь несовершенна, как вы только что изволили заметить, а наше честолюбие так велико! Наши цели так грандиозны, а жизнь, увы, коротка! Мы настолько привыкли, стремясь к своей цели, каждый день устранять неожиданные препятствия, что легко забываем о вчерашних лишениях перед сегодняшними трудностями. А если так, то кто из нас не несет в себе страшной тайны, угрызения совести, опасения? Кто может себе сказать по совести в подобных обстоятельствах: «Я шел прямой дорогой до сегодняшнего дня, не оставив ни капли своей крови на придорожных колючках!
Я с честью исполнил свой долг, не взваливая на себя тяжести того или иного греха, даже преступления!» Пусть покажется такой человек, если только у него в душе было хоть немного честолюбия, и я готов пасть перед ним ниц и воскликнуть, ударив себя кулаком в грудь: «Я недостоин называться твоим братом!»
Сердце человека похоже на полноводную реку, отражающую на поверхности небо, а в глубинах таящую ил и грязь. Так не требуйте от меня, монсеньор, открыть ту или иную тайну! У меня тайн больше, чем прожитых лет за спиной! Скажите лучше, какая из тайн стала вам известна, и мы оба подумаем, как отпустить этот грех.
– Я всей душой готов оказать вам услугу, ваше сиятельство, – отозвался епископ. – Однако мне была доверена ваша тайна, я поклялся ее хранить, как же я могу нарушить клятву?
– Так вы узнали ее на исповеди? – уточнил г-н Рапт.
– Нет… не совсем так, – неуверенно проговорил епископ.
– В таком случае, ваше преосвященство, вы можете говорить, – сухо заметил будущий депутат. – Порядочные люди, как мы, должны друг другу помогать… Напомню вам, кстати, между делом, – строго продолжал граф Рапт, – чтобы помочь вашей совести, это не первая клятва, которую вы нарушаете.
– Но, ваше сиятельство… – возразил было епископ и покраснел.
– Не говоря уж о политических клятвах, – продолжал депутат, – которые и даются-то лишь для того, чтобы их разгласить, то есть нарушить, вы нарушили и многие другие…
– Ваше сиятельство! – возмутился епископ.
– Вы, монсеньор, принесли клятву целомудрия, – продолжал граф, – но, как всем известно, являетесь самым галантным аббатом в Париже.
– Вы меня оскорбляете, граф! – закрыв лицо руками, молвил епископ.
– Вы принесли клятву воздержания, – продолжал дипломат, – а сами стали богаче меня: ведь у вас одних долгов на сто тысяч франков! Вы дали клятву.
– Ваше сиятельство! – вскочил епископ. – Я не стану больше вас слушать. Я думал, вы пришли с миром, а вы принесли войну. Что же, пусть так!
– Послушайте, ваше преосвященство! – переменил тон будущий депутат. – Если мы станем воевать, никто из нас от этого не выиграет. И я пришел к вам не с войной, как вы утверждаете.
Если бы это входило в мои намерения, я бы не имел чести разговаривать с вами в эту минуту.
– Чего же вы от меня хотите? – смягчился епископ.
– Я желал бы знать, о каком из моих грехов вам стало известно, – отчетливо проговорил граф Рапт.
– О страшном грехе! – пробормотал епископ, подняв глаза к потолку.
– О каком именно? – продолжал настаивать граф.
– Вы женились на собственной дочери, не так ли? – спросил монсеньор Колетти, пряча лицо и усаживаясь на козетку Граф бросил на него презрительный взгляд, словно хотел сказал: «Ну и что дальше?»
– Вы узнали об этом от графини? – только и спросил он.
– Нет, – возразил епископ.
– От маркизы де Латурнель?
– Нет, – снова возразил епископ.
– Стало быть, от супруги маршала де Ламот-Тудана?
– Я не могу вам это сказать, – покачал головой епископ.
– Я так и думал, вы ведь ее духовник.
– Поверьте, я узнал об этом не на исповеди, – поспешил заверить прелат.
– Я верю, – сказал г-н Рапт, – я в этом даже не сомневаюсь, ваше преосвященство. Да, это правда! – продолжал он, глядя на епископа в упор. Она, несомненно, ужасна, как вы сказали, но я не боюсь в ней сознаться. Да, я женился на своей дочери, но, так сказать, «духовно», да позволено мне будет так выразиться, а не «материально», как вы, очевидно, думаете Да, я совершил это преступление, ужасное в глазах общества, а также с точки зрения Кодекса. Но, как вы знаете, Кодекс существует для людей двух сортов: тех, что находятся ниже, таких, как презренные преступники, и тех, что находятся выше, как вы и я, монсеньор.
– Ваше сиятельство! – воскликнул епископ, озираясь, словно боялся, как бы их не услышали.
– Что ж, ваше преосвященство, – продолжал граф Рапт. – В обмен на вашу тайну я открою вам другую, и, уверен, она покажется вам не менее любопытной.
– Что вы хотите сказать? – насторожился епископ.
– Вы помните наш разговор перед моим отъездом в Россию, когда мы гуляли вечером в парке Сен-Клу?
– Я помню, что мы гуляли в парке, – проговорил епископ и покраснел, – а вот наш разговор припоминаю весьма смутно.
– В таком случае я вам его напомню, монсеньор, или, вернее, перескажу вкратце. Вы просили вам помочь получить сан архиепископа. Я не забыл о вашей просьбе и сделал все, что мог.
На следующий же день после моего отправления в Санкт-Петербург я обратился с письмом к его святейшеству, напомнив ему, что в ваших жилах течет кровь Мазарини, но главное – вы унаследовали его гений; я также настоял на скорейшем ответе. Он должен прийти со дня на день.
– Поверьте, ваше сиятельство, я тронут вашей добротой, – пролепетал епископ. – Но я и не думал, что способен выразить столь честолюбивое желание. Я сожалею, что разделяющий нас грех не позволяет мне поблагодарить вас так, как бы мне хотелось; ведь такой грешник, как…
Граф Рапт его остановил.
– Погодите, монсеньор, – молвил он, с трудом сдерживая смех, – я вам обещал тайну, а напомнил о сущей безделице. Вы желаете стать архиепископом, я пишу к его святейшеству, мы ожидаем ответа. Ничего необычного в этом нет. Но вот вам тайна, и я всецело и полностью полагаюсь на вас, ваше преосвященство, открывая ее вам, потому что это государственная тайна.
– Что вы хотите мне сообщить? – воскликнул епископ, возможно проявив при этом излишнюю суетливость, так как дипломат усмехнулся.
