Песнь об Ахилле (ЛП) - Миллер Мадлен (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
Город опустошен, кости на его улицах высохли и потрескались. Греческие цари набрали сколь смогли золота и царственных пленниц. Быстрее, чем я в силах вообразить, лагерь свернут, собран, забиты на мясо животные, и мясо засолено впрок. Побережье голо, как кости обглоданной туши.
Я проникаю в их сны. Не уходите, умоляю я их. Дайте мне покой. Но если кто из них меня и слышит, не отвечает ни один.
Пирр пожелал принести последние жертвы на могиле отца, прежде чем отплыть. Цари собрались у могилы, и Пирр во главе их, со склонившимися у его ног царственными пленниками — Андромахой, царицей Гекубой и юной царевной Поликсеной. Он таскает их за собой, всюду устраивая себе триумф.
Калхас подводит к подножью могилы белую телку. Но едва он протягивает руку к ножу, Пирр останавливает его. — Всего одна телка. И это все? То же, что вы сделали бы и для любого другого? Мой отец был Аристос Ахайон. Он был лучший из всех вас, и его сын также доказал свое превосходство. И несмотря на это вы столь скупы.
Рука Пирра вцепилась в белое, тонкое одеяние царевны Поликсены и швырнула ее к алтарю. — Вот чего действительно заслуживает душа моего отца.
Он не сделает этого. Не посмеет.
И, словно в ответ на это, Пирр улыбается. — Ахилл удовлетворен, — говорит он и перерезает ее горло.
Я все еще ощущаю этот вкус, солоноватый металлический оттенок. Оно впитывается в траву на том месте, где мы погребены, и душит меня. Да, мертвые жаждут крови жертв — но не таких. Не таких.
Завтра греки отбывают, и я в отчаянии.
Одиссей.
Сон его неглубок, веки дрожат.
Одиссей. Слушай меня.
Он вздрагивает. Даже во сне он не вполне покоен.
Когда ты пришел к нему за помощью, я отвечал тебе. Неужто сейчас ты мне не ответишь? Ты знаешь, чем был он для меня. Ты видел это, до того, как привел нас сюда. Наш покой в твоих руках.
— Прошу прощения, что тревожу тебя в столь поздний час, царевич Пирр, — он улыбается самой приветливой из своих улыбок.
— Я не сплю, — отвечает Пирр.
— Как удачно. Немудрено, что ты успел совершить более, чем мы, все остальные.
Пирр смотрит на него, чуть сощурившись — он не уверен в том, что над ним не смеются.
— Вина? — Одиссей поднимает бурдюк.
— Пожалуй, — Пирр указывает подбородком в сторону двух кубков. — Оставь нас, — говорил он Андромахе. Пока она собирает одежду, Одиссей разливает вино.
— Что ж, ты должен быть доволен тем, что совершил здесь. Герой в тринадцать лет — немногие могут так о себе сказать.
— Никто не может, — голос холоден. — Что ты хочешь?
— Боюсь, привело к тебе редкое для меня чувство вины.
— Да?
— Завтра мы отплываем, и позади оставляем множество погибших греков. Все они похоронены как должно, и их имена остаются на могилах в память о них. Все — кроме одного. Я не больно благочестив, но мне не слишком нравится думать о блуждающих среди живых душах мертвых. Хочется, чтобы на моей совести не оставалось таких бесприютных душ.
Пирр слушает, губы его кривятся в привычном неодобрении.
— Не могу назваться другом твоего отца, как и он не был моим другом. Но я восхищался его искусством и считал его великим воином. За десять лет человека узнаешь, даже если особо не желаешь того. Могу сказать, что не верю, чтобы он желал для Патрокла забвения.
Пирр натягивается струной. — Он так и сказал?
— Он просил, чтобы их прах соединили, просил, чтобы они были погребены вместе. И думаю, мы можем сказать, что да, таковой была его воля. — Впервые я благодарен остроте его ума.
— Я его сын. И лишь я буду решать, чего на самом деле жаждет его душа.
— Для того я и пришел к тебе. У меня нет на это права. Я лишь честный человек, который ратует за благое дело.
— Разве благо — то, что слава моего отца умалится? Запятнается простолюдином?
— Патрокл не простолюдин. Он был рожден царевичем и изгнан. Он храбро сражался в нашем войске, и многие восхищались им. Он убил Сарпедона, второго после Гектора.
— В доспехах моего отца и овеянный его славой. Сам по себе он никто.
Одиссей склоняет голову. — Верно. Но слава странная вещь. Некоторые достигают ее после смерти, тогда как слава других после их смерти исчезает. Тем, что восхищает одно поколение, гнушается следующее. — Он разводит руками. — Нам не дано знать, кто преодолеет всесожжение памяти. Кто может это знать? — Он улыбается. — Возможно, когда-нибудь и я стану знаменит. Возможно, более знаменит, чем ты.
— Сомневаюсь.
Одиссей пожимает плечами. — Нам не дано знать. Мы всего лишь люди, трепещущие на ветру огоньки факела. Те, что придут следом, вознесут нас или же низвергнут, как пожелают. И Патрокл, возможно, также возвысится в грядущем.
— Этого не будет.
— Тогда это будет просто благое деяние. Деяние милосердия и благочестия. В честь твоего отца и для покоя усопшего.
— Он пятно на чести моего отца, и пятно на моей чести. Я не позволю этому случиться. — Слова Пирра резки и звучат треском ломающихся палок.
Одиссей встает, но не уходит. — У тебя есть жена? — спрашивает он.
— Конечно, нет.
— У меня есть жена. Я не видел ее уже долгие годы. Не знаю, жива ли она и не погибну ли я сам прежде, чем вернусь к ней.
Я всегда думал, что жена для Одиссея была шуткой, выдумкой. Но его голос сейчас смягчился. Каждое слово падает медленно, словно исторгаемое из самых глубин.
— Для меня утешение думать, что мы с ней будем вместе в подземном мире. Что я встречу ее вновь там, если уж не в этой жизни. Я не хотел бы быть там без нее.
— У моего отца такой жены не было, — ответил Пирр.
Одиссей взглянул в бесстрастное лицо юноши. — Я сделал что мог, — сказал он. — Пусть запомнится хотя бы то, что я пытался.
Я запомнил.
Греки отплывают, и уносят с собой мою надежду. Я не могу последовать за ними. Я привязан к этой земле, где лежит мой прах. Я обвиваюсь вокруг каменного обелиска на его могиле. Наверное, он холоден наощупь, не знаю. АХИЛЛ — так написано на нем, и более ничего. Он исчез в подземном мире, а я здесь.
Навестить его могилу приходят люди. Некоторые держатся поодаль, будто опасаются, что дух его поднимется и бросит им вызов. Другие останавливаются у подножия и рассматривают вырезанные на камне сцены из его жизни. Резьба сделана наспех, но довольно четка. Ахилл, убивающий Мемнона, убивающий Гектора, убивающий Пентезилею. И ничего, кроме смертей. Так должна выглядеть гробница Пирра. Неужели так его и запомнят?
Приходит Фетида. Я наблюдаю за ней, вижу, как увядает трава там, где она ступает. Давно я не испытывал к ней такой ненависти. Это она сотворила Пирра, и она же полюбила его больше, чем Ахилла.
Она смотрит на то, что вырезано на подножии гробницы, смерть за смертью. Тянется, словно хочет прикоснуться к ним. Этого я не могу вынести.
Фетида, говорю я.
Она отдергивает руку и исчезает.
Потом она приходит вновь. Фетида. Она не отвечает. Лишь стоит и смотрит на гробницу своего сына.
Я погребен здесь, в могиле твоего сына.
Она ничего не говорит. Ничего не делает. Она просто не слышит.
Приходит каждый день, садится на подножии гробницы, и я, кажется, ощущаю ее холод сквозь толщу земную, легкий жгучий запах соли. Мне не дано заставить ее уйти, но я могу ее ненавидеть.
Ты сказала, что Хирон его погубил. Ты богиня, ты холодна и ничего не знаешь. Это ты его погубила. Смотри, каким его теперь станут помнить. Убийца Гектора, убийца Троила. Будут помнить за то жестокое, что он сотворил в скорби.
Ее лицо словно сам камень. Неподвижно. Дни идут за днями.
Может, для богов это благо. Но разве есть слава в отбирании жизней? Мы столь легко умираем. И ты сделаешь из него еще одного Пирра? Пусть его история будет чем-то большим, чем череда смертей.
— Чем — большим? — спрашивает она.
