Спартак (Другой перевод) - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло) (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
И так провели Спартак и Валерия шесть часов — от часа первого факела до тихого часа ночи — в тесных беспрерывных объятиях и в поцелуях. Она беспрестанно повторяла среди рыданий, что мрачное предчувствие сжимает ей сердце, что если он уйдет, то ей уже не обнимать его никогда, что последний раз она видит и ласкает человека, так сильно заставившего ее сердце трепетать настоящей, глубокой любовью.
Спартак старался рассеять страх и осушить слезы Валерии. Среди поцелуев шептал он ей самые нежные слова надежды и утешения, ободряя ее, смеясь над ее предчувствиями и опасениями; но было видно, что страх Валерии проник и в сердце Спартака. Его улыбка стала напряженной, почти мрачной, а слова с трудом выходили из уст. Он тоже чувствовал, что им овладевают грустные мысли, скорбные предчувствия, и как ни старался, не мог избавиться от этих ощущений.
В этом состоянии они оставались вплоть до момента, когда вода, капавшая в стеклянном шаре клепсидры, стоявшей на шкафу у стены, дошла до шестой черты, обозначавшей шестой час ночи. Тогда Спартак, незаметно для Валерии часто бросавший взгляд на клепсидру, встал с дивана и, вырвавшись из ее объятий, стал надевать латы, шлем и меч.
Валерия страстно обвила руками шею Спартака и, прижавшись к нему бледным лицом, на котором сверкали черные глаза, задыхаясь от рыданий, стала говорить.
— Нет, Спартак, нет.., не уходи.., не уезжай, из сострадания.., ради твоих богов.., в память о дорогих тебе.., я тебя умоляю.., я тебя заклинаю.., дело гладиаторов идет хорошо.., у них храбрые начальники… Крикс… Граник… Эномай.., они поведут гладиаторов.., а ты.., нет.., нет… Спартак.., ты останешься здесь.., здесь, где нежность.., беспредельная преданность.., безграничная любовь.., окружат ласками, радостями.., твое существование…
— О, Валерия, моя Валерия… Неужели ты хочешь, чтобы я стал бесчестным? — говорил Спартак, стараясь освободиться из объятий своей подруги. — Я не могу, не могу… Неужели я изменю тем, кого я сам призвал к оружию, тем, которые надеются на меня, которые меня ждут и зовут?.. О, Валерия, моя обожаемая, я не могу.., я не должен изменять моим товарищам по несчастью! Иначе я буду недостойным тебя. Не принуждай меня стать презренным в глазах всех людей, в моих собственных глазах!.. Пусть твои чары и твоя власть надо мною не лишают меня мужества, а поднимают его еще больше! Пусти меня.., пусти.., моя Валерия.., моя обожаемая Валерия!
Во время этой отчаянной борьбы Валерия все теснее прижималась к Спартаку, а он легким усилием стремился отстранить ее от себя.
Лицо Спартака страшно побледнело, и слезы застилали его глаза. Он призвал на помощь все свое мужество и, вырвавшись из рук Валерии, уложил ее на диван, где она осталась лежать без сил, разразившись безутешными рыданиями.
Когда фракиец, произнося бессвязные слова надежды и утешения, надел латы и шлем, прикрепил к поясу оружие и приготовился поцеловать в последний раз любимую женщину. Валерия, вскочив с ложа, в отчаянии упала перед дверью и совсем слабым от рыдании голосом стала умолять:
— Спартак… О мой Спартак.., я это чувствую.., я это чувствую здесь, — и она показала на сердце, — если ты уедешь, я больше тебя не увижу.., ты меня больше не увидишь… Я знаю это.., чувствую… Не уезжай.., нет.., не сегодня, не сегодня.., я тебя заклинаю моей безграничной, беззаветной любовью.., не сегодня.., не сегодня, заклинаю тебя — Я не могу, не могу… Я должен ехать…
— Спартак… Спартак, — сказала едва слышным голосом, с мольбой простирая к нему руки, несчастная женщина, — я тебя умоляю.., ради нашей дочери.., ради нашей до…
Но она не смогла кончить, так как фракиец, подняв ее с пола и судорожно прижав к груди, прервал ее рыдания и слова, закрыв своими дрожавшими губами ее похолодевши? губы.
Любовники застыли в этом объятии. В комнате слышались только их тяжелые вздохи, сливавшиеся в одно дыхание.
Но Спартак, постепенно сдерживая порыв своей нежности, немного откинул назад голову и нежным страстным голосом сказал Валерии:
— О, моя обожаемая жена, неужели ты, которой я воздвиг в своем сердце алтарь, как единственной богине, которой я поклоняюсь и которую я обожаю, неужели ты, у кого я черпал мужество и стойкость в минуты самой тяжелой опасности, неужели ты, одна мысль о ком вдохновляет меня на благородные замыслы и великие дела, неужели ты, Валерия, хочешь сделать меня бесчестным, низким, проклинаемым современниками и потомками?
— Нет.. Я не хочу тебя видеть бесчестным… Великим, славным я желаю видеть твое имя, — возразила она едва слышным голосом. — Но я.., бедная женщина.., пожалей меня.., поезжай завтра.., не сегодня.., не сейчас.., не так быстро…
Она склонила бледное и покрытое слезами лицо на плечо Спартака и с грустной и нежной улыбкой прошептала:
— Не отнимай у меня этой подушки.., мне так хорошо.., так здесь удобно…
И она закрыла глаза, как бы для того, чтобы упиться своим наслаждением; ее лицо, на котором еще блуждала улыбка, более походило на лицо только что умершей, чем на лицо живой женщины.
Спартак наклонился и смотрел на нее, преисполненный состраданием, нежностью и любовью; его голубые сверкающие глаза, смотревшие с презрением на опасность и смерть, наполнились крупными слезами, хлынувшими на лицо и на латы.
А Валерия в это время, не открывая глаз, стала шептать слабым, слабым голосом:
— Смотри на меня.., смотри на меня, Спартак., таким любовным взором… Я его вижу, не раскрывая глаз.., я тебя вижу… Какой ясный лоб.., какой ясный лоб… Твои глаза так сверкают, и в то же время они так нежны! О, Спартак, как ты прекрасен!
И так прошло еще несколько минут.
Но едва Спартак сделал легкое движение, чтобы поднять Валерию и уложить ее на диван, как она, все еще не открывая глаз, сказала, порывисто сжимая руками шею гладиатора:
— Нет.., нет.., не двигайся!..
— Я должен ехать.., моя Валерия!.. — прошептал ей на ухо дрожащим от волнения голосом несчастный рудиарий.
— Нет!.. Не уезжай!.. — возразила она с испугом. Спартак ничего не сказал, но, схватив руками голову Валерии, стал покрывать жаркими поцелуями ее лоб, в то время как она по-детски нежно говорила:
— Не правда ли, ты не уедешь этой ночью?.. Ты поедешь завтра… Ночью.., знаешь, в глухой дороге.., в темноте.., среди печального безмолвия.., нехорошо ехать… Подумать только.., меня дрожь берет… Я боюсь!
Несчастная женщина в самом деле задрожала всем телом и еще крепче прижалась к своему возлюбленному.
— Завтра.., на заре.., когда солнце встанет, оживит своими лучами природу.., среди благоухания полей.., среди веселого щебетания сотен пташек.., после того как ты обнимешь меня.., после того как ты еще раз покроешь поцелуями лобик Постумии.., после того как я тебе повешу на шею под тунику эту цепочку с медальоном…
И она показала золотой медальон, украшенный драгоценными камням, который на изящной золотой цепочке висел на ее белоснежной шее.
— Ты знаешь, Спартак, что внутри этого медальона скрыт драгоценный талисман, который спасет тебя от всякой опасности?.. Угадай.., угадай.., что это за талисман?..
И так как гладиатор не отвечал и только любящим и затуманенным слезами взором, улыбаясь, смотрел на прекрасную женщину, то она воскликнула с оттенком мягкого упрека в голосе:
— Как!.. Неблагодарный… Ты не понимаешь, о чем я говорю? И тотчас же прибавила, снимая с шеи цепочку и открывая медальон:
— Локон черных волос матери и белокурый локон дочери! И она показала рудиарию две пряди волос, спрятанные внутри медальона.
Спартак схватил его и, поднеся к губам, покрыл жаркими поцелуями. А Валерия, отняв медальон у Спартака и тоже поцеловав его, закрыла и накинула цепочку на шею Спартака:
— Носи его под латами, под туникой, прямо на груди. Спартак почувствовал, что сердце у него разрывается, и, не зная, что еще сказать, прижался к груди Валерии. Крупные слезы катились по его лицу.
Внезапно звон оружия и крики раздались на площадке перед домом и отдаленный шум достиг даже комнаты, в которой находились Спартак и. Валерия.
