Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Теперь делегатами владело стремление не только отстоять Екатеринодар, но и полностью уничтожить корниловцев на подступах.
Становясь во главе частей, они поднимали бойцов в контратаки. Ожесточение в эти моменты достигало предела. В рукопашных схватках все было непередаваемо по своему напряжению. Звякал штык о штык. Трещали выстрелы. Предсмертные стоны перемежались с рычанием и полновесной русской руганью. Белые стены домов, возле которых дрались врукопашную, окрашивались кровью. И среди этого ада делегаты-коммунисты заражали рядовых бойцов своим энтузиазмом и бодростью. А ведь все они почти не спали: каждую ночь, как только с наступлением темноты стихали схватки и прекращались атаки корниловцев, делегаты съезда возвращались в здание второго дворянского собрания, очередные заседания возобновлялись. Конечно, возвращались далеко не все: корниловские пули не щадили никого.
От делегатов президиум съезда и Чрезвычайный штаб обороны города имели самую точную и полную информацию о положении дел на всех участках обороны. Штаб знал, куда надо в первую голову направлять санитаров и сестер милосердия, патроны и снаряды, подводы с печеным хлебом и котлами горячей пищи.
Суммируя последние боевые сводки и сообщения делегатов, Леонид Иванович докладывал съезду от имени штаба обороны общую оценку положения:
— Корнилов сосредоточил все силы в одном кулаке. Одна определенная цель — взять Екатеринодар — ослепила и загипнотизировала его. Он не послал в ближайшие станицы, кроме Пашковской, ни одной части для мобилизации казаков. Мы оказались куда оперативней, подняв свои силы почти со всей Кубани. Корнилов переоценивал ударные возможности своих частей, не взял города с ходу, а теперь не получает пополнений ни людьми, ни боеприпасами. Это вселяет уверенность в успехе обороны города.
Поздно вечером в комнату Романовского, не постучавшись, вошел Богаевский. Его лицо, обычно приветливо улыбающееся темными глазами, поразило Ивлева необыкновенно унылым и скорбным выражением. Алексей взял у Романовского очередную сводку для Корнилова и, с тем чтобы узнать причину дурного состояния командира Партизанского полка, задержался в комнате начальника штаба.
Богаевский молча сел на походную койку, у стола Романовского, понуро опустил коротко подстриженную «ежиком» голову.
Романовский понимающими глазами сочувственно смотрел на генерала.
— Сегодня, — тихо начал Богаевский, — я потерял почти одновременно двух друзей. Возле фермы был убит мой вороной, удивительно милое, ласковое животное. А в поле, за нашими цепями, погибла Вавочка Гаврилова — падчерица полковника Грекова, пришедшая с нами с Дона. — Генерал еще ниже склонил голову. — Любимица моего полка убита шрапнелью вместе со своей подругой, тоже такой же, как она, девочкой-гимназисткой.
Романовский мрачно молчал. Богаевский, не глядя на него, проговорил:
— Приказал похоронить ее в ограде Елизаветинской церкви вместе с той куклой, с которой она по-детски не расставалась в походе. Черт знает, как тяжело!.. Никогда не прощу себе, что не уберег Вавочку. Не понимаю, почему Корнилов, сам отец семейства, позволил Боровскому увлечь в поход целый батальон детворы, в том числе и Вавочку. Никогда не соглашусь, что руками толстовских Петек Ростовых можно достичь чего-то…
Для Глаши дни боев за Екатеринодар были днями особого внутреннего подъема. С необыкновенным воодушевлением она выполняла всевозможные поручения штаба обороны и потому часто бывала на различных участках фронта.
На Черноморском вокзале в дни боев уже не раз возникали шумные митинги, скандалы и стрельба. Сотрудников штаба в эти моменты трясло. Политкомиссары с ног сбивались, стараясь уговорить вооруженную орущую массу стихийников.
Особенно паниковали анархиствующие золотаревцы. Прослышав о захвате конниками генерала Эрдели станицы Пашковской, они сбежались на Черноморский вокзал, требуя эвакуации на поездах.
В комнату Невзорова прибежал дежурный по вокзалу, без картуза, с оторванным воротом тужурки, с разбитым в кровь лицом.
— Убивают! Спасите!
Вслед за ним ворвалось несколько рассвирепевших чубатых парней в брюках клеш.
Невзоров торопливо выдернул из кобуры наган. Сотрудники штаба повскакали с мест. Барышня-машинистка влезла на подоконник, готовясь выпрыгнуть из окна второго этажа.
— Бей штабных крыс!
— Бе-ей!
Слышно было, как, грохоча по лестнице прикладами винтовок и сапогами, стремительно поднималась вверх целая толпа.
— Стой! Стой! — кричал Невзоров, и рука его с револьвером прыгала.
— Отправляй нас… в бога мать!.. Отправляй! А то покончим со всем штабным кодлом! — угрожали парни в клешах.
Вломилась новая группа орущих паникеров… Глаша тоже вытащила свой наган, став рядом с Невзоровым.
— Что случилось? Что случилось? — пытался дознаться Невзоров.
Толпа, валя столы, стулья, напирала со всех сторон.
Глаша взвела курок, хотя отлично понимала: если даже удастся застрелить передних, остальные все равно не отступятся.
В этот момент из боковой двери в кабинет Невзорова влетел Сорокин. За ним — трое конвойцев с ручными гранатами, поднятыми над головами.
— Кто-о? Кто, товарищи, бузу трет? Где этот гад? — Сорокин наклонил по-бычьи голову и решительно шел на толпу, сверкая карими глазами. Высоко занес он кривую турецкую шашку.
Парни в клешах шарахнулись. В толпе кто-то испуганно ахнул:
— Со-ро-кин!.. Сам Иван Лукич! Дай дорогу…
— Дорогу, дорогу главкому! — подхватило несколько голосов.
— Геть, сволочи! — звенящим голосом кричал Сорокин. — В капусту изрублю полосатого паникующего гада!.. — Шашка, свистя, засверкала над головами.
Ближние пятились, невероятными усилиями подавая назад толпу, напирающую с лестницы.
Взмахами шашки Сорокин вытеснил из кабинета всех. И сам выскочил на лестничную площадку.
— Товарищи красноармейцы! — объявил он, глядя оттуда в зал, заполненный людьми. — Генерал Эрдели обошел с севера Екатеринодар, пересек две линии железной дороги — это факт! Станица Пашковская в руках белых гадов. С тылу мы заперты. Отступать некуда. Все пути Корнилов перерубил. Куда же отправлять Поезда? Разве в Новороссийск? Но оттуда идет подмога, идут браточки, идут эшелоны наших революционных черноморских матросов. Шо, будем, значит, мешать им быстро перебрасывать к нам свои силы? Преградим матросам путь поездами с дезертирами-паникерами?
— Про-о-дал! Про-одал! — заревел кто-то осипшим голосом.
— А, вот он, гад! — Сорокин мигом бросился вниз. — Хватай его! Держи! Держи провокатора!
Конвойцы кинулись в толпу, вытащили из нее какого-то рыжебородого в подранной ватной кофте и с ружьем за спиной.
— Вот тебе, вампир! — Сорокин выстрелил прямо в рыжую бороду из маузера. — Так, браточки, я буду кончать на месте каждого провокатора, шкурника, дезертира, предателя!
Сорокин еще раз выстрелил в тело рыжебородого, конвульсивно трепыхавшееся у его ног.
— Товарищи красноармейцы и революционные матросы! В городе горы снарядов, сотни орудий и осадных мортир! На путях восемь бронепоездов курсирует! С Тихорецкой и Кавказской, Ейска и Майкопа подходят новые силы! Вот-вот они ударят по Корнилову сзади, и мы тут зараз добьем всю контрреволюцию! За мной! На передовую! Бей юнкерей-золотопогонников!
Размахивающий шашкой Сорокин устремился к главному выходу из вокзала, увлекая за собой толпу.
Задыхаясь, Глаша прижалась спиной к глухой кирпичной стене и судорожно сжала рукоять нагана.
Возле закрытых лавок, лабазов, рундуков обширного Сенного базара быстро накапливались матросы, по-видимому собираясь встретить корниловцев штыковым ударом.
А здесь, за углом безлюдной Ярмарочной улицы, отчетливо был слышен мирный стук, которым набивал подметки на сапоги знакомый Глаше сапожник Петрак — громадный детина, славившийся на всю Покровку как кулачный боец.
