Закат в крови (Роман) - Степанов Георгий Владимирович (читать полные книги онлайн бесплатно TXT) 📗
Ивлев рассмеялся:
— Ну и сваха ты, бабушка!
Прасковья Григорьевна накрыла стол белой, хорошо отутюженной скатертью.
— Садись, борщ горячий, только из печки. Я приготовила его для тебя еще вчера. Помнишь, как любил бабушкин борщ с укропом и петрушкой?.. Слишком уж много народу вышло супротив вас, уж и не чаяла, что проберешься. Теперь-то куда же путь держишь?
— Дело срочное, безотлагательное. На обратном пути непременно забегу. Лошадь оставляю у тебя на конюшне.
— А не лучше тебе пересидеть у меня, покуда хоть малость на улице утихнет?
— Невозможно это, бабушка. — Ивлев торопливо поцеловал бабушкину руку и вышел на улицу.
Свирепый орудийный грохот сделался еще более оглушительным. Снаряды красных буквально засыпали район кожзаводов. Однако Ивлев довольно быстро сориентировался и, перебежав улицу, нашел генерала Маркова в узком тенистом дворе, с двух сторон защищенном каменным забором, а с третьей — кирпичным домом кожевника Бондарева.
Окруженный офицерами, генерал сидел на осиновых бревнах под глухой стеной дома, развернув на коленях карту.
— Пригород, можно считать, уже оттяпали. Впрочем, это только пригород. А дальше большевики не пускают, — глухо сказал он, выслушав Ивлева.
Ивлев вытянулся перед генералом:
— Главнокомандующий приказывает вашему превосходительству немедленно захватить артиллерийские склады, вернее — казармы!
— Легко сказать — «немедленно захватить», — так же глухо повторил Марков. — Вокруг казарм-то глубокий ров, окопы. Одних пулеметов здесь у противника десятка три да за казармами, на плацу, батарея трехдюймовых орудий.
Он сунул карту в планшетку и поднялся с бревен.
Минут через пятнадцать роты Офицерского полка, несмотря на бешеный огонь красных, сконцентрировались и начали дворами пробиваться в сторону казарм, находившихся в трех кварталах от дома Прасковьи Григорьевны.
Марков решил атаковать двумя колоннами одновременно. Сам он пошел впереди правой колонны, берегом по-над Кубанью. Ивлев следовал за ним по пятам, так же легко перемахивал через заборы, изгороди, канавы. Он решил вернуться к Корнилову только с известием о взятии артиллерийских казарм.
На широкой улице, изрытой траншеями, заполненными солдатами и матросами, близ последней трамвайной остановки сразу завязался рукопашный бой.
Вскоре весь полк втянулся в этот бой. Тут и там земля взрывалась и плескалась черноземом и булыжниками, выхваченными очередным снарядом из мостовой. С обеих сторон отчаянно татакали пулеметы. Там, где офицеры вплотную сходились с матросами и солдатами, все шло в ход — и приклады, и шашки, и револьверы, и солдатские лопатки, и даже кулаки.
Из-за казарм прихлынула новая масса защитников города. Офицеры, став на колени, стреляли из винтовок залпами и вразнобой. Казармы заволокло дымом, пылью и как будто кровавым миражем, который то и дело расцвечивался огненными вспышками орудийных выстрелов. Гранаты рвались у заборов. В воздух взлетали комья земли и щепки от досок и бревен, битое стекло.
От выстрелов орудийные стволы подскакивали на компрессорах.
…Свист и удар… Свист и удар…
— Вперед! Вперед, друзья! — кричал Марков, взмахивая нагайкой.
Из окна казармы строчил пулемет, а генерал бежал прямо на это окно, держа нагайку над папахой. Ивлев следовал за ним.
Предвечернее солнце ослепительно пылало. В малиновом зареве его последних, низких, пыльных лучей марковцы овладели казарменным плацем, пропитанным кровью тех и других бойцов. Воздух и земля пахли селитрой и пороховым дымом. У людей были мутны глаза, черны запекшиеся губы.
Надо было преследовать противника, но офицеры, овладев казармами, изнеможенно падали на землю и, желая перевести дыхание, прятались за углами зданий. Ивлев видел, что они окончательно выдохлись. Это подтвердил Марков:
— Мой Офицерский полк обескровлен до последней точки.
К генералу подбежал капитан Дюрасов. В углах его рта запеклась кровавая пена.
— Ваше превосходительство, разрешите доложить! На складах казарм обнаружили около тридцати тысяч патронов и всего сотню снарядов.
— Не велики же трофеи, а скольких офицеров потеряли! — Марков вытер папахой лицо и лоб, подозвал Ивлева: — Еще один такой бой, и от Офицерского полка останутся лишь воспоминания. Так и доложите командующему. — Потом, присев на пустой снарядный ящик, негромко добавил: — Да, драться с русскими — это не то что с немцами или австрийцами, тут, что называется, коса на камень…
Канонада не умолкала. Во тьме быстро сгустившихся сумерек над крышами и трубами кожзаводов ослепительно резко вспыхивали разрывы снарядов.
Ивлев, торопясь, шагал по темной улице к Прасковье Григорьевне и вдруг споткнулся о чьи-то ноги. На мостовой лежала девушка. На белом фартуке, облегавшем высокую грудь, виден был крест сестры милосердия.
«Должно быть, наша…» Он наклонился. И, к своему ужасу, увидел веснушчатое лицо Аллы Синицыной… Вот тебе и «будем пировать три дня, три ночи и три часа»… — вспомнились ему слова, сказанные девушкой в Новодмитриевской. Смерть вместо веселой пирушки. И Екатеринодар далеко еще не взят. Оказывается, нельзя ничего слишком сладко предвкушать. Рок встанет на пути. Но может быть, еще жива? Он наклонился ниже и притронулся к плечу убитой. Вздрогнув, прошептал:
— Алла!.. Аллочка!
Рука нащупала на плече разорванную осколком шинель, липкую от крови. Нет, никаких признаков дыхания… Даже когда дотрагиваешься до раздробленной ключицы…
Ивлев поднял тело девушки на руки. Худенькая, тоненькая, в первые минуты она казалась почти невесомой. Но стоило пронести ее полквартала, как в локтях остро заломило. Однако же не бросать подругу Инны, Глаши и невесту друга среди улицы. И он бережно, осторожно, будто живую, донес ее до дома Прасковьи Григорьевны, положил на веранде.
Едва перешагнув порог комнаты, в углу которой по-прежнему мерцала розовая лампада, Алексей упал.
Прасковье Григорьевне пришлось стаскивать с него сапоги и с великим трудом взваливать его на кровать. Сев в ногах, она горестно вздохнула:
— Уходили же тебя, сердечного, до последней жилки! А тут еще и девушку, как чайку беззащитную, подстрелили… И за что ж такая кара нам на голову?!
Придя в себя, подкрепившись у Прасковьи Григорьевны борщом, Ивлев часу в девятом поскакал на ферму.
В маленькой комнате Корнилова, освещенной семилинейной лампой, поставленной на подоконник завешенного мешком окна, стоял Романовский и глухо бубнящим голосом мрачно подводил итоги двухдневного сражения:
— Конница Эрдели добилась намеченного успеха. Но станица Пашковская дала лишь две сотни казаков. Сейчас большевики бросили на Пашковскую отряд Чистова и конницу Кочубея. Екатеринодар окружен с трех сторон нашими силами, с четвертой — рекой Кубанью. Полк Неженцева пробивается в район Сенного базара. Произошли кровопролитные рукопашные схватки с отрядами черноморских матросов. Бронепоезда красных беспрерывно ведут огонь по нашим позициям. На подступах к кладбищу и Черноморскому вокзалу наши силы растянулись на пять верст. Батареи противника выпускают по ним в час пятьсот — шестьсот снарядов. От городского кладбища, бойни и вокзала красные вытягивают свои цепи все далее и далее в сторону Садов. Видимо, решили обойти нас с левого фланга.
Казаки из ближайших станиц к нам не идут, а екатеринодарские большевики имеют пополнения почти из всех городов и станиц Кубани. Значительные подкрепления получают от Черноморского флота. То обстоятельство, что мы не взяли Екатеринодара с ходу, дало большевикам неограниченную возможность наращивать силы…
Сгорбившись, обхватив голову руками, Корнилов неподвижно сидел и слепо глядел на карту, развернутую перед ним на столе.
Батареи полковника Миончинского, сберегая последние снаряды, безмолвствовали. По дороге близ фермы непрерывно тарахтели подводы, увозившие раненых с позиций в Елизаветинскую…
Все делегаты Второго Всекубанского съезда Советов, подобно Леониду Ивановичу, с первого дня обороны Екатеринодара, как только усиливался бой, покидали зал заседаний и отправлялись на передовую линию. Кто скакал верхом в район артиллерийских казарм, кто ехал трамваем к скотобойне, кто мчал в извозчичьем фаэтоне…
