Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Тем не менее его россказни занимали всех. К тому ж, был он молод, крепок, энергичен. И спокойным ходом лесной жизни сменил старого вождя…
Конечно, в нем замечались изыски: то же мытье, отказ от групповых любовных оргий, склонность иметь при себе лишь одну женщину… Он не показывал превосходства, отнимая красоток у других мужчин. Был многословен и красноречив с женской половиной, всегда находил оной поблажки в суровом быте… Все это до недавнего времени считалось его плюсом.
Но вот пришли русские. Он полной своей натурой потянулся к ним: творил помощь, склонял настроение племени к добрососедству с русичами, учил беспрестанно русскими примерами. Три года он был счастлив происходящим…
Кроме вождя в племени существовал еще пост племенного духовника: жрец при капище и при душах соплеменников в миру… Умершего мерянского кудесника финского жрища долгие годы никто не мог заменить. Вялость помыслов и поступков мери, отсутствие кандидатов на сию должность оставляли вакансию свободной и поныне.
Подрос Юсьва. Честолюбивый, симпатичный радетельнице старины Милье, тайный любимчик ее, сам впитавший от стариков каноны многовекового мерянского устава — быта, охоты, воспитания и духовной жизни. Рыжеволосый, молодой мужичок в ограниченном кругу приспешников Милье умело показал метания Лесоока, а потом доказал тайно и подстрекательски это почти всему племени. Мужской половине — точно…
Напряглась племенная община. Конечно, мерь — не особые храбрецы: действовать открыто не решались. Мешали все те же грозные русские. Просто жили рядом и своим присутствием порождали в недовольных нерешительность.
Жили русские более чем спокойно, без особой надобности не захаживали. По сравнению с жизнью на Руси, были эдакими агнцами смиренными. Всего-навсего имели устрашающие доспехи, тяжелое оружие, а главное — по наитию своему заходили в гости, когда, вроде, о них забывали. Смеялись над кем хотели, расположением своим оказывали кому-то поддержку… Не выявляя особого рвения, просто жили, не подозревая о своей верхотуре, все вязче довлели над лешаками. Светояр без усилий очаровывал женщин… Словом, по разумению аборигенов, выглядели русичи хозяевами. Лесоок неволей примкнул широкой душою к пришлым.
В воздухе леса поселился разлад. Лешаки в помыслах своих выбрали себе сирое и убогое существование — без вмешательства чужих кровей. Следовало или покинуть насиженные места, или избавиться от Лесоока и иже с ним: несносного Синюшкиного мальчишки и его русевшей день ото дня матери.
Синюшка понял, что Светояр теряет голову, малодушничает… Уж точно — сегодняшний день потерян безвозвратно! Хуже — Светояр вредит русским поселенцам!..
Через время прискакал домой, нашел всех в сборе — ведь дело шло к ночи… Вдруг понял, что Стреше-то надо сказать такое, в чем она не посмеет усомниться.
— Искали Дубну. Он на охоте. Мы за ним. А они гнали зверя и столкнулись с соседями. Разбирались. Светояр остался, а я к Лесооку — подослал его туда же. Сам приехал вам сказать.
— Может, поедем и мы? — предложил поверивший Пир.
— Верно, уж вертаются. Поди, будут скоро. Не студи кушанье, Стреша, сейчас подъедет…
И завели разговоры о неукладе последнего времени. Судачили о том о сем, упоминали Светояра… Синюшка недовольно рассказал обо всем мужикам позже — шепотком, без Стреши.
Пир с Ижной до полуночи крутились у конюшенки — ждали Светояра, чтоб шепнуть ему отповедь, придуманную Синюшкой. Горевоздыхатель пришел в раздумьях— как быть: Уклис занозой засела в его сердце!.. С мужиком приключилась настоящая большая любовь. Он был готов расстаться со всем, что имел, лишь бы быть рядом с любимой.
Встретившие его на ночном дворе, шипя, отчитали мужика, как мальчишку, подсказали убедительные слова для Стреши. Остальное решили устроить завтра. И обойтись без Светояра…
Спозаранку отправились к Лесооку, чтобы окончательно установить, как далее следует поступить. Лесоок встретил гостей и, видя их озабоченные лики, выступил вперед, засуетился, попросил уйти из землянки хорошенькую мерянку. Жестом предложил сесть. Шмыгнув носами, приступили к беседе.
— Значит, Светояр нам не подмога? — расстроился Лесоок.
— Выходит, что и наоборот! — вспомнил вчерашнее Синюшка. Его поддержал Пир.
— Мне уж не до наследия… Но так недолго и одикариться! Ведь бросит Стрешу, жеребя перестоялый, и убежит, аки волчина, за самкой, у которой мокрота под хвостом! — горячился Пир.
— Зря ты так, Пир… Парень всем нутром запал в омут! — проговорил Ижна лишь для того, чтоб не сбиться с больного дела на разбор Светояра.
— Когда сердце рвется в груди, разумом не усмиришь, — поддержал Ижну Лесоок. — Кому какое сердце дано… Уклис ходит неспроста сюда — верно, показывает свою опаску.
— Кому, Юсьве? — спросил Синюшка.
— Может, и ему, — спокойно ответил Лесоок.
— Видно, рассказывает про Стрешкину грозу, но отступиться от парня не желает… — размышлял Ижна.
— Племя мое Юсьвой мутится. Нарядим его — и с Уклис устроится! — переводил на свое Лесоок.
— Вызовем на наше капище, заколем мутаря и волкам за верею сбросим! — предложил Синюшка. — Ни слуха, ни духа, ни зацепы.
— Мои поймут. Сойдут всем племенем.
— Вот беда… — вздохнул Пир.
— А что, Уклис там, у себя, не люба никому? Мож, подсобить ее обуздать? — спросил у Лесоока Ижна.
— А ты сам обуздай! — засмеялся Пир. — Хватит по мерянским вередницам браживать!
— Штоб от печали на елку не залезть, к сестренке поважился. А этой ражей прокуднице полдюжины таких, как я, надобно! Эх, лета остались там… — непонятно куда указывая, серьезно рассудил про самого себя Ижна. — Видно, Светояр угодил ей!
— Она на поле глазками блестит, титями — ну как нароком! — водит из стороны в сторону, на челе писано — потерпеть не могу! — вспомнил вчерашнюю Уклис Синюшка.
— У вас, видно, туточки в лесу таких жеребых кметей не сыщешь! Вот и прилепилась, как пиява, к бедолаге! — пошутил над Лесооком Пир. — Эх, был я о двух руках — у меня под каждой, бывалоче, по две…
— По три! — тряхнул от смеха животом широкий Ижна.
— Уклис — баба с разбором. И говорит-то — с кем хочет… Ребята тамошние раз досягнули ее — так вож ихний быстро все урядил: одного вообще из племени спровадил… — пояснил Лесоок. — Вот бы их с Юсьвой куда-то услать, чтоб все видели.
— Токмо вряд ли она пойдет с ним, — раздумывал Ижна. — А ты говоришь, что воевода ихний ей заступа? С чего бы это? Уклис женима его, аль как?
— Вроде, дщерь родная, а там — не ведомо… — сомневался не знавший всех тихих заморочек соседей Лесоок.
— Это того великого, что бабами в поле воеводит? — удивился Синюшка.
— Да. Поля у них дивные — нашим не ровня… — Лесоок, видимо, об этом сожалел. — Были б рядом поля — у столбцов кудесили б помене.
— Так сожги лес! — резанул Синюшка.
— Боюсь. Да и кто захочет все лето кверху задиной стоять? — отвечал Лесоок. — Я ржавицу пособирать в калугах захотел — ан нет, не уговорил: им и так раздолье в лесу. Чем-то, что ль, их отвлечь от мрака надо.
— Вот они тебя на березы привяжут и развлекутся! — пошутил Пир и глянул испытующе на Лесоока.
— Мои не привяжут. Токмо как они в потаях мутятся — мне зрить больней! — переживал вождь.
— Как кличут того голову — ну, отца Уклис? — призадумался Ижна.
— Кроути, — подсказал Лесоок.
— Слушайте чутко меня… — Ижна упер руки в коленки. — Надь ненароком пустить слушок по соседскому тому племени, что, вроде бы, русские мужи возжелали поселить Уклис у себя — якобы глаз положил кто-то на нее. И говорят, что негоже пропадать такому яхонту в недрах дикого племени.
Молчали. Зацепились вниманием за забористое начинание вещего мужика. А Ижна с заговорщицкими искорками в голубых глазах продолжил, стараясь не упускать мелких деталей:
— …А так, вроде, хоть и некоторые с женами, будет она и работница в русском хозяйстве, и женой в лишках — кому-нибудь по надобе. А содеять сие русские порешили через людей племени Лесоока — на то у них договор: чужаки не лезут в древний уклад племени, а мерь им за то вершит капище и помогает молодух крепких сыскать на богатеющий двор, чтоб кажному в пару, а то и в лишки. Как, стал быть, Уклис.
