Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
— Не знамо, кто кому нагуторил, а я с березовым челом там сидел!.. А Лесоок, хи-хи-хи, видно, зубья свои до крошки расплостил, хи-хи! Коли есть кикимора — так то, верно, Лесоокова сестрица.
— Брось, дед, сказывай, с чем разошлись.
— Ан нет, ты наперво сказывай, што удумали, маковки еловые! Кто там еще с тобой, Светька, што ль, заговорщик? Муравьиный дом ему в порты! Вот я Пашину-то его вытравлю! — громко негодовал в последнее время затихший и сидевший мирно на дворе Сызушка.
— Светояр ни при чем.
— Ну да! Тину с языка смахни.
— Да. Ручаюсь за слово-дело! Пошли на Лысую, все разом растолкую. Дойдешь, нет?
— Щас как дрюкну по затылице клюкой! — осердился Сыз и незаметно изготовил клюшку половчей. Но бить не пришлось: до Лысой горки Синюшка разборчиво и доходчиво рассказал о неуклюжей их задумке. Сыз же о своем молчал, не желая балакать об сем дважды.
— Што он носится-то, Светя?
— Кто? — не понял несобранный Светояр.
— Воевода соседский.
— Не поделят лес и зверя в нем.
— Эх, незадача… Мне бы ее — я бы враз рассудила! — задумалась Стреша. Щемила в груди у молодицы какая-то злая печаль. Мужу бы подойти, обнять, утешить. Но не может — руки помнят сластные формы Уклис, сердце осталось с ней.
Два раза видел ее подле себя, и оба раза не удержался от немых, но красноречивых и чарующих позывов ослепительной красавицы.
Стреша смотрела в сторону злым взглядом. Светояр сделал над собой усилие и положил ей на шею холодную руку. Стреша шагнула от него прочь, и рука мужа упала. Помолчали. Светояр подошел во второй раз, обнял крепко, стоял и привыкал по-новому к телу жены. После Уклис сторонился ее. Не то чтоб стыдился — просто на вздохи и ощупь финка была милей, слаще взгляд и голосок… Руки его со Стрешиных плеч спустились на груди, остановились. Эти грудки — знакомые, удобные и крепкие. Он обернул их в ладони и поцеловал жену в красивые губы. Стрешино сердце чуяло неигривость сего поступка. Она едва заметно повела упругим телом, освободилась от рук, подошла к Ягодке, присела на корточки перед дочкой, распустила темную косу и подхватила лоснящиеся космы ленточкой. Получился струящийся вороной хвостище — не меньше конского. Светояр в третий раз приблизился к жене, схватил тело жадно, уткнувшись носом в волосы. Нюхал и воспламенялся.
— Брось, Светя, задавишь… — лился теплый ручеек голоса.
— Ты што, Стреша?
— Ничего, — нырнула она в коло рук мужа. Он пытался ее досягнуть, она увертывалась. Звонко хохоча, вбежала по ступенькам в дом. Ее круглый зад булками ходил под голубенькими накапками.
— Никуда не денешься! — летел за ней Светояр. Маленькая Ягодка заплакала от странной беготни. Потом успокоилась, разыгралась, повела глазки по сторонам в поисках привычного Сыза.
Кроути подошел по узкой тропочке к главному кострищу своего племени. Он был весь в себе — оценивал еще раз посещение соседей. Русское подворье увидел впервые. Приметил молодых людей возле лошадей. «Вот бы любого из них в постоянные хозяева к Уклис… Там жизнь какая-то другая: люди — шебутные, смелые; телами сбиты; ликами — прямо боги!.. Наши парни — угрюмы… А те — слух был — слетали до Булгара и обратно!.. Какого бы сына родила от того, большого, моя девочка!..»
Не то что энтот пятилеток, на которого глядел сейчас вожак: сын Уклис среди ребятишек выделялся хлипкостью и тщедушностью. «И от кого только она его принесла? Никого из мужиков, схожего с малышом, не наблюдаю… Неужто правда от того грязного мухортика, который пять-шесть лет назад прибился к племени и делся потом, не пойми куда?.. Тот, с кем она недавно ходила в лес, хорош статью! Родила бы мне от него кровинушку, наследника, а ее саму я б отдал куда-то с глаз долой!..»
Странной была, по мнению Кроути— да и всех остальных, Уклис. Выросла красавицей. Запросто судачила с парнями. Подруги были и есть. Но непонятный запал в ней обнаружился в отрочестве. Никто наверняка не говорил, но предполагали, что отец ее — вождь племени. Хоть лицом и норовом не схожи, зато статью они — словно по одному образу и подобию ваяны.
Была уверена сама, что дочь вождя, потому от ребят и мужиков держалась независимо. Любовные игры завела очень поздно — оттого и выросла эдакая здоровая. Игры, начавшись, закончились тут же. Ей было неприятно и смешно. Ходила время отстраненная от мужчин, рассказывала про них подружкам. Тут подвернулся бродяга-оборванец. Одним своим видом забавлял ее. Демонстративно увела его в лес. Вечером вернулись. Все смеялась потом с подругами, обняв малого мужичка за шею. Остальные мужики племени серчали, но побаивались покровительствовавшего ей вождя.
Не понравилось в племени бродяге — исчез безвозвратно… А Уклис по весне родила мальчонку. Особого чувства к сынку не испытывала — что было обычным делом у мери. Детей воспитывало племя — чуть подправляя, едва понукая. Особых наук не проходили, а тяга к лесной охоте на зверя впитывалась с молоком мамок.
Уклис после родов ощутила сладкую тягу к мужчинам. Похотливо выбирала, посмеиваясь в глаза возможным женихам. Парни желали ее, злились на нее, простить и понять не могли давних шашней с грязным, плюгавым проходимцем… Зря она надеялась насладиться мужчиной: мерянские молодцы улучили место и время, отволокли на далекую поляну и дали волю своей злости.
Уклис долго плакала на груди Кроути. Тот произвел дознание и виновных наказал. Грешники с подрезанными лбами не должны были являться в племя до желтых листьев. Им запрещалось также искать пристанища в других окрестных племенах. Таков тут был закон. Из шести высланных пятеро вернулись, покусанные зверьем. Один, говорили, погиб.
Красавица окунулась в отчуждение со всех сторон. Сама тоже ни с кем не хотела говорить — лишь изредка подсаживалась к самым заядлым сплетницам. Говорила вечерами с Кроути, но дерзко и непристойно…
Появились русские. Среди них — огромный, спокойный мужик, на десяток лет старше ее. С внимательными серыми, при виде ее — мальчишескими! — глазами. Какая нега разливалась по ее телу те два раза их лесных уединений!..
На Лысой горе Сыз поведал заговорщикам суть беседы с Кроути. Сам такожде превратился в участника тайного скопа.
— Уклис надь пристраивать к нашему семейству, — советовал Сыз. — Я сам с ней буду спать.
— От тебя сором пойдет на кажного русского мужика! — злился на зряшное предложение деда Пир.
— Я рядом сплю с Сызом — деда в обиду не дам! — скалился Синюшка.
— Бросьте молоть пустое! Поселись она к нам — будем шататься по двору, аки призраки, с некошным блазном в головенках! — оборвал всех громкий Ижна.
— Мне она не потребна…. — тихо сказал между прочим Синюшка.
— Дык што ж делать? — недоумевал Пир.
— Потому как нам взять ее нельзя — Юсьва пущай заберет! — объявил Ижна. — Круть нам даст народ, построим еще дом за нашей городьбой. Крутю речем, што девка евонная будет при нас — токмо муж будет Юсьва: за обоими поглядим. И Лесооку корысть. Можно и Синюшку с Проткой к ним поселить.
— Ну ее, образину бесовскую! — воспротивился молодой. — Стройте дом и мне… — проговорил он, смущенно улыбаясь пожилым.
— Батюшка милый, а как же Ростов? — пропел Пир.
— Ростов не убежит дале, чем есть… Зато будет куда вернуться! — выкрутился Синюшка.
Сыз молчаливо о чем-то думал. Мыслями отсторонился от беседы. Глядел вокруг, вспоминая такие же места, как эти, из своего детства и юности. Народился почти век назад в таких же холодных краях. Рос, мечтал белыми ночами одинокой юности… И помирать счастливится тут же. «Но я не из этих, не из лешаков… В Киеве учить молву ведь не пришлось…» — подумал с гордостью тщеславный старик и вновь обратился к товарищам.
Рядили, как свести вместе Юсьву и Уклис… Лешаки-то устроены так, что нельзя их ни уговорить, ни запугать, ни одарить чем-то… Дикари противные — и все тут!
…Вечером, поедая крупенник, запаренный в молоке, Сыз начал обработку ни о чем не ведавшей пары.
