Первый великоросс (Роман) - Кутыков Александр Павлович (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Муж — этому слову научил ее Синюшка. Звучало вычурно для финнов и резко — среди немалого количества сочетаний звуков русского языка, которыми она владела.
Пришел Синюшка. Она и мальчик были тому очень рады. Объяснились привычными фразами, а где и жестами. Жена узнала, что приехал он ночью, а прошел уже почти день. Она с досадой смотрела мимо него, молчала. Он по-русски задорил складным пустословием сынка, не давая тому ни на миг отвлечься, учил своему языку. Изредка глядел на Протку и, сознавая, что она верная женщина, успокаивался и продолжал тетенькать мальчика.
На этот раз задержался у мери долго — на три дня. Ночью был с женой, днем сидел с племенем на лесной полянке. Сходил с ними на оленя. Соскучился по родной молве, по шуму — вернулся домой.
— Ты чего грустишь, Сыз? — спросил он встретившегося деда.
— Оттого кручина одолела, что тебя давненько не видал! — отвечал тот.
— По Козичу убиваешься?
— А што мне? Моя кровь — темная топь с затхлым тлом. Мой разум — разросшийся лес, где большое валится, а малое мало — да уймой давит. Скорбь моя иль отрада сами всех своих закутков не ведают, и мне не про то не говорят. Вот просто так грущу и хмурюсь… — рад был молодцу скисший без бесед и всяких просьб старичок.
— Сыз, ну-ка, сообразить смоги: сколь же тебе летов? Козич еще молодцевал, а ты, говорят, уже был пожилой.
— А што мне мочь? Я знаю!.. — И замолчал: ждал пока спросивший больше завлечется. Думал — парень станет гадать: семьдесят, восемьдесят… А Синюшка, смотревший на деда, не слыша ответа, вспылил:
— Что ж ты молчишь, старый?
Не того ожидал Сыз.
— Эх, молодече, кричать на старика не след.
— Да ответь же, аль сам не знаешь?
— Я, мож, чего уж не помню.
Парень отошел, и Сыз снова остался один.
— Эй, мужички, кто дома? — крикнул у избы Синюшка. От одрины откликнулся Светояр.
— Чем занят, друже? Давай покатаемся на кониках! — подошел молодой. — Покатаемся по дельцу.
Сели верхи и поскакали в направлении капища лешаков.
— Где дите?
— Со всеми на Лысой горе: там теперь рядом и у нас столбы! — ответил Светояр, радуясь выезду.
— Нам лесного зверя можно на требище воздавать, иль нет? — заполнил тишину молодой.
— Лесного нельзя. Токмо свой зверь треба.
— А лешаки туда все ложат, ха!
— Чего хотел-то? Не в зверье же толк твой?
— Толк мой не скоро рожден, но и без зверья не устроилось. Был я на охоте, ха, с Пиром и Ижной. Говорили мы про Уклис.
— A-а, Стреша мне пересказала, что приходила к ней… — Светояру стало неспокойно.
— А мне Протка сказывала, что частенько в их племени она гостит.
— Што ж она гостит? — внимательно спросил Светояр.
— Протке трудно знать — ей многого не говорят, чураются… Но чутко мне, что недоброе твоя зазноба замышляет!
Светояр молча слушал дальше. Синюшка продолжал:
— Мож, мутит племя Лесооково, мож, хлопот нам, мож, забороны себе ищет…
На мерянском капище народ: Милье, две женщины, полдюжины мужчин, Юсьва. С ними — глаза и уши Лесоока — молодой проныра-татарчонок. Увидели русских — потупили взоры. Молчали. Русичи подъехали тоже молча, переглянулись с финнами. Те что-то заговорили по-своему. Мужики с коней глядели на свежие лепешки в липовых тарелочках у подножий столбцов. Пахло овсяным хлебцем — видно, только испекли и положили.
— Эй, Юсьва, Уклис сегодня была? — едко спросил Синюшка. Финн нервно замотал головой. — Верю, верю… — Вглядывался в лица мери Синюшка. Светояр уже отъехал, а молодой не собирался. — Ну как, Юсьва, Уклис-то ладна телом? — Больше для других показывал руками на грудь русич. Юсьва зыркал глазенками на Милье и что-то мычал. — Люба, люба… Не реки ничего, я знаю! — Смеясь, Синюшка бросился догонять Светояра.
Отправились к племени, где жил Дубна. Оттуда же была и Уклис.
Приехали, кроме ветхих старух, не застали никого. Спросили жестами у них про Дубну, услышали ответ, да не разобрали ничего… Где-то рядом находилось поле. Двинулись туда, обнаружили распределенных по просеке женщин, половших делянки с рожью, овсом, пшеницей. Рядом стоял рослый Кроути — справедливый и молчаливый вождь сего племени. Он громко, отрывисто командовал. Мужчин было совсем мало— вероятно, остальные на охоте. А те, что имелись в наличии, работали, не разгибаясь, будто не замечая гостей.
Светояр сразу наткнулся на Уклис: глаза сами примагнитились к ней. Она выгодно выделялась из всех — дородная, стройная. Встала в полный рост, сладко потянулась — намаялась… Наконец дива заметила русских и, раскачиваясь, пошла к ним. Молодица резала прозрачным, зорким взглядом из-под красивой головной ленточки, удерживавшей пряди черных волос. Никем не званная, стала рядом, чаруя, вперила глаза в Светояра. Синюшка сбоку глядел на ее плечи, груди, немея и злясь.
— Чем живешь, Уклис? — улучил момент Светояр, когда она спросила глазами: «Ну, чего пожаловал, соколик?»
Красавица приятно улыбнулась и медленно направилась в лес. Также медленно оборачиваясь, вытягивала, выпячивала, выделяла все распрекрасные места своего тела. Сняла с волос подвязку, встряхнула тяжелыми патлами, развернула головную привеску — получился платок. Хлопнула им, выбирая место на гряде. Подалась плечом, повела крутой ягодицей… Светояр оставил Синюшку стоять, а сам поехал за ней. Догнал, поравнялся.
Она изящно повязала платочек, пялясь на высоко сидевшего конника. Он глядел под поднятые к голове локти на крупную, мясистую грудь. Она лукаво улыбалась.
Не говоря ни слова, двинулись к шалашам в лесу, где отдыхали от полевых работ. Шалашей имелось несколько. В них кто-то был. Уклис, шлепая на себе комаров, гладила бедра и оглядывалась, оглядывалась. Нырнула в пустующий шалаш. Светояр спешился, полез следом. С храпом набросился на пышное тело — лапал, мял, задыхался. Красавица стоном показывала, что он слишком больно ее тискает. Он умерился, стал развязывать свои вязки. Комары облепили их тучей.
— Поехали в траву, — рычал он и тащил Уклис за руку из шалаша. Помог забраться на коня, сел сзади и быстро помчал по лесу. Она смеялась, а он, треща бабьей рубой, широкой лапой месил ее груди. Целовал припавшую к нему в шею…
Синюшка, один пробираясь другими тропами к дому, негодовал на товарища. Ехали по делу: готовы были приступить к осуществлению запутанной и рискованной комбинации по прекращению намечавшегося разброда в стане лешаков. Ижна с Пиром велели взять Светояра и понаблюдать за ним, постепенно вовлекая в заговор. И вот на тебе!
Меряне скрытно, но необратимо недовольны якшанием Лесоока с пришлыми русскими. Как-то вдруг племя перестало считать его своим — заметило в нем полное обрусение, слушая бесконечные уговоры его отстроить жилье наподобие соседского. Помимо того Лесоок всегда был равнодушен к молитвам на капище — более полагался на житейский опыт и свою прагматичность. Вождь слыл большим чистюлей и часто мылся в ушате, собирая для облуживания немало девиц, с которыми громко шутил.
…Полтора десятка лет назад забрел он сюда — тихий и мирный. Быстро выучил местный язык и потихоньку стал выказывать удивительные для мери способности. Научил, как из сильно разогретого листа железа с помощью дубового чопа можно выдавить защитный головной колпак. Показал пример в ношении удобных тряпичных одежд. Считал дни, лета. Иногда брился, становясь молодым… «Оборотень…» — перешептывались недоброжелатели… Умел, когда надо и на кого надо, закричать, знал, где промолчать. Дополнял язык мери некоторыми словами своей матери, происходившей из перми. Помнил что-то из речи половчан и татар. Сочинил сказку, что финнский народ — весьма велик и пространен. Его с интересом слушали, внимая лестной полуправде. Ведь до Ледяного далекого моря да за Каменными горами жили родственные им народы — например, перми, чей язык был похож на мерянский. А вот с «великостью» он преувеличил: финны почти повсеместно пребывали в дикости, первобытности, а где-то даже и самоедствовали.
