Противостояние - Витич Райдо (книги бесплатно полные версии .txt) 📗
настолько тяжелым и неожиданным.
Села рядом, прижавшись плечом к его плечу:
— Буду. Если ты клянешься, что тоже будешь жить. Не смотря ни на что, Санечка,
будешь жить.
— Мы словно расстаемся, — посмотрел на нее пытливо. Девушка голову опустила,
пряча взгляд: тягостно.
— Ты мне как брат стал.
— "Брат", — передразнил едко и головой качнул. — Только ты мне не сестра.
— Ой, ли? — толкнула плечом легонько, улыбнулась. — Не сердись, насупился вон.
Брат, ты мне Саня, самый настоящий, — лбом в его плечо уперлась, глянула.
Дроздов покосился, носом шмыгнул. Взгляд потеплел и лицо уже злым не было.
Надо же было ему тогда за Лениной подружкой ухлестывать? Дурак, ой, дурак, —
вздохнул.
— Мы ведь после войны встретимся?
Саша замер: это к чему она?
И развернулся, в глаза заглядывая, а в них тоска, вина и прощение.
— Значит я прав, — притих, холодно что-то стало. — Куда идешь, когда? —
спросил глухо, пряча волнение, а оно наружу рвется, просачивается в голосе,
взгляде.
— Это тайна Саня. Никому не скажешь?
— Рупор возьму и всем объявлю, — проворчал, и головой качнул. — Ох, Ленка…
Куда тебе? Ты вон по здесь еле ползаешь. Куда опять тебя Иваныч дергает?
— Не должен никто знать о том, понял? — глянула сердито, отвернулась спиной к
нему: ишь, внимательный какой! А сердиться не может — уходить ведь скоро,
встретятся ли еще? Не до ссор и обид сейчас.
— Странно, правда? Жизнь оказалась совсем не такой, как мы себе представляли. А
у многих ее отобрали, взяли и сломали, как веточку… Я хочу, чтобы ты знал: я…
я самый счастливый человек на земле. Мне было дано узнать вас.
И смолкла, невольно выступившие слезы скрывая. А на душе горько и жалко всего:
от своей жизни до его… Но жили правильно, ни себя ни других не пачкая! И как
могли людей и Родину защищали!
Вот только ком в голе встал и не уходит, хоть чем его гони.
Саша уставился ей в спину: слышится или мерещится — она совсем прощается?
— Ты не погибнуть ли собралась, — чуть не схватил за плечо, к себе не
развернул, но помнил, что с ней сотворили, не тронул.
Лена палочку подобрала, покрутила в руках и сломала от волнения:
— Нет. Но это уже не от меня зависит.
— Хочешь, к командиру пойду…
— Нет!…Просто в отряд я уже не вернусь, — добавила тише: и тебя не увижу.
Дроздов все-таки не выдержал, осторожно развернул ее лицом к себе:
— Рассказывай, — потребовал.
— Не могу.
— Я что, болтун?
— Я болтушка — тебе вот выболтала.
— Не крути, мне пытать тебя, что ли? — и стих, увидев, как посерело ее лицо,
замкнутым стало. — Прости. Как рыба нем буду, клянусь — куда идешь?
Лена помолчала и призналась:
— За линию фронта.
— Еее… — Дрозд еле сдержался, чтобы не выматериться. — Ну, точно, сдурел
Иваныч.
— Это не обсуждается, Саша.
— Да ты знаешь, сколько до линии фронта? — прошипел ей в лицо.
— Это неважно, — осекла. Мужчину перекосило, многое бы сказал, но только губы
поджал и взглядом ожег. Выругался в полголоса.
Помолчал, раздумывая, затылок потер, дурея от мысли, что Лене опять предстоит.
— Почему ты? Почему опять ты?!… Ты же жуть какая невезучая. На меня посмотри,
за два года ни единой царапины, а у тебя, что не выход, то панихида: то изобьют,
то ранят, то!… - и рукой махнул в сердцах.
— Ничего со мной не будет.
— Угу, — насупился как ребенок — Лене и смешно и грешно было смотреть на него.
— Честное комсомольское, — чуть по голове его не погладила.
Санечка, хороший ты мой. Ты выживи, пожалуйста!
— Да хоть октябрятское! Отмени!
— Нет! — теперь она разозлилась.
Дрозд понял, что что-то очень серьезное ей поручили и, застонал, затылок ладонью
огладив:
— Ну, мать твою!…
И смолк. Так и сидели молча, друг на друга не глядя. Прощались без слов. Скажи,
что и опять горечь полезет, а ее без того хватает.
— Адрес запомни, — сказал мужчина. — Москва…
— Не надо, — оборвала: тяжело. Призналась. — Не приду.
— Тогда на ВДНХ, каждую субботу, в шесть. Я ждать буду, попробуй не приди.
Лена улыбнулась:
— Забавный ты. Славный. Ладно, приду.
— После войны, — кивнул. И она кивнула:
— После войны. "И попробуй не приди", — передразнила. Тепло на душе и грустно.
Зима…
Вторая зима войны. Должна же она закончиться когда-нибудь? Вот пойдут советские
войска в атаку и погонят немцев до самого Берлина. Весной. Этой.
— В Берлине будешь, напиши на стене их самой высокой: "помни!"
Саня хмыкнул: понравилась мысль.
— Напишу. И ты.
— И я.
Ей было жаль, что с другими она попрощаться не сможет, это было бы слишком
прозрачно для предателя.
— Саша, командир уверен, что в отряде завелся стукач. Я бесспорно болтушка, что
говорю тебе, но ты остаешься, а я ухожу. Будь осторожен и попытайся вычислить
этого… можешь ударить его. От меня.
— Грозно-то как, — усмехнулся мужчина. Информацию Лены он на ус намотал — не
удивила. Нечто подобное он подозревал — уж слишком интересно ребята на засады
напарывались, операции срывались.
— Когда уходите?
— Через сутки.
— Значит, у нас есть еще целые сутки. Богатство, — хмыкнул невесело.
Удивительное существо — человек. Почти два года Дроздов знал Пчелу, и вроде
только понял ее и себя, а уже и расставаться, и на самое главное всего сутки
отмеряно.
— Я не говорил тебе, хотел позже, когда окрепнешь, — оперся затылком о ствол
дерева: гребанная война! Как же она остаточертела! — Выходит, нет у нас этого «позже».
