Гонители - Калашников Исай Калистратович (версия книг .txt) 📗

Злорадно усмехаясь, посмотрел на двугорбую сопку. Там всадники носились взад-вперед роем потревоженных пчел. Вдруг они стянулись в одну кучу и покатились вниз, к своему правому крылу. Сопка опустела. Сам Таян-хан пошел в сражение? Так и есть. Над всадниками, высоко вознесенные, плыли белые и черные туги. Таян-хан повел с собой, видимо, все оставшиеся силы.

Но его правое крыло под ударами мангутов и урутов, усиленных отдохнувшими передовыми тысячами, покатилось к подножию горы. Дрогнули и главные силы.

Теперь дело за Боорчу. Перед ним – меркиты. Они будут драться отчаянно. Ну что же, Таян-хан, ты в одну сторону, я – в другую.

Тэмуджин спустился вниз. Кешиктены помогли ему надеть доспехи и сесть на коня. Он поскакал, выкрикивая:

– Воины, победа близка!

Полторы сотни кешиктенов взяли его в плотное кольцо, их молодые ликующие голоса перекрывали шум битвы.

– Хур-ра! Хур-ра!

И все воины подхватили боевой клич.

– Хур-ра-а…а-а! – покатилось по всей долине.

Меркиты, зло огрызаясь, отходили: левое крыло строя Таян-хана все больше заворачивалось, как и правое, оно было прижато к горе. Боорчу бросил тысячу Архай-Хасара к найманским обозам, отсек их от войска, оказался за спиной Таян-хана, а навстречу ему, с другой стороны, вышли мангуты Джарчи – гора Нагу была окружена. Найманы карабкались на крутые склоны, на утесы и осыпали воинов Тэмуджина стрелами, камнями, а они упорно лезли вперед, все туже стягивая кольцо. Но день заканчивался, и битва прекратилась. Однако никто не спал. Это был не отдых, а короткая передышка. Длилась она недолго. Едва отдышавшись, найманы покатились вниз.

В темноте срывались с круч кони и люди, давили друг друга. В двух местах они прорвали кольцо, но уйти удалось не многим.

На рассвете воины Тэмуджина снова полезли вверх. На вершине горы были подняты ханские туги, но самого Таян-хана уже не было в живых. Вечером он был тяжело ранен и не дожил до утра. Остатки войска под началом Хорису-беки защищались отважно. Хан Тэмуджин пообещал сохранить им жизнь, но они не пожелали бросить оружие и погибли, сражаясь до последнего вздоха.

– Смотри, хан Тэмуджин, вот это юрта! – Боорчу соскочил с коня перед юртой на колесах.

– Я такую видел. В такой ездили нойоны Алтан-хана.

– А в этой ездил Таян-хан. Теперь она твоя. – Боорчу поднялся на телегу, заглянул внутрь. – О, тут много кое-чего есть. Посмотри, хан.

Они вошли в юрту. Тэмуджин раздвинул шелковую занавеску, разделяющую юрту на две половины. В задней половине была широкая постель, застланная пушистым одеялом из верблюжьей шерсти. В ее изголовье стоял столик, накрытый красным шелком, на нем лежал тяжелый серебряный крест.

– Э, он, как и Ван-хан, молился богу-кресту! – удивился Боорчу.

У противоположной от кровати стены стоял еще один столик, на нем девять серебряных чаш и большое, серебряное же, корытце. Повсюду на стене висели ножи, сабли, мечи, саадаки, отделанные серебром, золотом, красными, как капли крови, и синими, как небо, камнями.

– Богат был Таян-хан! Ух, и богат! – изумлялся Боорчу.

– Бери что-нибудь себе, – сказал Тэмуджин.

Боорчу выбрал нож в золотой оправе и кривую саблю.

За стенами юрты надрывал голос Джэлмэ:

– Нойоны, слуги и рабы Таян-хана! За гордыню, криводушие и зложелательства небо покарало вашего господина. Сам он убит, а весь его улус переходит к хану Тэмуджину. Повелеваем доставить к юрте шелка, серебро и золото, оружие и доспехи, бронзу и железо…

Боорчу нацепил на пояс нож и саблю, оглядел себя.

– Ты становишься похож на Хасара, друг Боорчу. Пусти его сюда – все оружие на себя наденет, а это корытце на голову, поверх шлема, приладит.

– В этот раз он хорошо показал себя, хан. Тебе нужно наградить брата.

– Всех награжу, друг Боорчу. Великое дело мы сделали… – Тэмуджин вышел из юрты, сел на передок телеги.

Найманы тащили и складывали в кучу свое добро. Росла гора мечей, саадаков, копий, рядом – медных котлов, бронзовых и железных стремян, удил, уздечек, седел… К Тэмуджину воины подтолкнули человека в шелковом халате, с кожаными мешочками, подвешенными к поясу.

– Прикажи отрубить ему голову. Он прячет золото. Видели в руках кругляшку золотую. Вроде бросил в кучу, а сам спрятал.

– Кто такой? – наклонился над ним Тэмуджин.

– Я уйгур. Мое имя Татунг-а.

– Уйгур? А почему здесь? Торговал? – заинтересовался Тэмуджин.

– Я служил Таян-хану.

– А-а… – теряя интерес, протянул хан. – Какое же ты золото прячешь?

– Я хранитель ханской золотой тамги [15] и главноначальствующий над писцами.

– Дай сюда, – Тэмуджин протянул руку.

– Н-не могу, – Татунг-а побледнел, попятился. – Тамгу может взять только тот, кто унаследует улус Таян-хана.

– Ты верный слуга. Хвалю. Но разве не слышал, что небесным соизволением я унаследовал и улус Таян-хана, и его золотую игрушку, и тебя самого? Давай!

Татунг-а оглянулся влево, вправо, будто надеясь на спасение, сжался под взглядом Тэмуджина, обреченно вздохнул и откуда-то из широкого рукава халата извлек тамгу. Тэмуджин повертел ее – серебряная точеная ручка, на нее насажен золотой кружок с непонятными знаками на плоской стороне.

– Для чего она?

– Прикладывать к бумагам с его повелениями.

Два воина подтащили к юрте женщину в узком и длинном – до пят пестром халате. Она отбивалась от воинов, ругалась на непонятном языке.

– Великий хан, это Гурбесу, жена Таян-хана, – сказал Татунг-а. – Не губите ее.

Тэмуджин не оборачиваясь сказал:

– Замолчи, женщина, иначе тебе заткнут рот! Так, ты говоришь, это прикладывают к бумагам? А разве свои повеления Таян-хан писал на бумаге?

Он не забыл, как исхитрялся, чтобы не прикладывать руку к бумаге Алтан-хана. Знаки – следы сорок на снегу – таили в себе непонятное, потому страшное. Но там были люди Алтан-хана, известные своим хитроумением, а тут – Таян-хан, найманы…

– Все бумаги писал я и другие писцы.

– Ты знаешь тайну знаков? – все больше удивлялся Тэмуджин, – И я, и многие другие.

– Зови сюда несколько человек. Посмотрим, так ли уж велика сила бумаги. – Тэмуджин знаком велел приблизить Гурбесу – она подошла с опущенной головой. – Ты, вижу, не рада встрече с нами. – Он взял ее за подбородок, приподнял голову – ее черные глаза горели от гнева, щеки жег румянец стыда. – Так это ты, тангутка, была любимой наложницей Инанча-хана? А ты ничего… – Добродушно рассмеялся. – Из-за тебя рассорились Таян-хан и Буюрук? – Опустил руку. – Иди в юрту. Вечером буду у тебя, узнаю, стоило ли братьям ссориться. Иди.

Гурбесу стояла. Воины подхватили ее, втолкнули в юрту и задернули дверной полог. Улыбаясь своим мыслям и поглаживая бороду, Тэмуджин указал Татунг-а место рядом с собой.

– Будешь заносить на бумагу мои слова. А всех остальных писцов, воины, отведите подальше, чтобы они нас не видели и не слышали. Готово?

Татунг-а, верно ли, что человек, знающий тайну знаков, может повторить мои слова, занесенные на бумагу, никогда их не слышав?

– Конечно, великий хан.

– Ну-ну… Заноси: «Я, хан Тэмуджин, сын Есугей-багатура, по небесному соизволению взял в руки бразды правления над всеми народами, живущими в войлочных юртах…»

Быстро, едва касаясь кисточкой листа бумаги, Татунг-а наносил цепочку знаков, похожих на прихотливый узор. Его лицо было спокойно-сосредоточенным, ничего необычного, таинственного не было в этом лице; так делают любую работу – тачают гутулы, плетут уздечку, правят острие ножа.

– Пусть придет один из писцов. Боорчу, нойоны, вы запомнили мои слова? Ну, смотри, Татунг-а…

Подошел плешивый и подслеповатый писец, уткнулся носом в бумагу и дрожащим, надтреснутым голосом начал:

– Я, хан Тэмуджин…

Не пропустил ни одного слова. Будто стоял тут же и все слышал, все запомнил. Это казалось чудом, непостижимым умом человеческим. Нойоны, воины рты поразевали от удивления, потом стали перешептываться: эти люди знаются с духами. Тэмуджин посмотрел на Тутунг-а с уважением.