Салават Юлаев - Злобин Степан Павлович (читаем книги .TXT) 📗
Целый вечер он ожидал, что придёт Овчинников, но того так и не было.
Салавата мучила тоска. Со злостью слышал он пьяные песни, доносившиеся откуда-то из кабака или с богатого казацкого двора, где казаки сошлись отпраздновать победу.
Салават видел днём эти тридцать четыре трупа повешенных офицеров. Он ненавидел офицерскую форму с того часа, когда офицер приказал бить Юлая плетьми по спине. Вид офицерских трупов порадовал его в первый миг, но когда он всмотрелся ближе в лица казнённых, казнь вызвала в нём отвращение.
«Я бы лучше башки им посек или стрелами пострелял…» — подумалось Салавату.
В избе мерно капала в лохань вода из треснутого рукомойника. За окном шумел дождь. Салават думал о своих товарищах, оставшихся под стенами Берды.
В томлении от безделья он лёг на скамью и заснул рано вечером. Его разбудили крики, топот копыт и бегущих людей и отдалённый гул пушек… Салават мигом выскочил из избы. Смятение и тревога царили на улице. Оказалось, что казаки до того бурно праздновали накануне победу, что даже и те, кто выслан был на дороги, чтобы держать осаду со стороны Яика и Самары, перепились допьяна. Один из лучших полковников государя, Иван Зарубин, по прозвищу Чика, высланный со сторожевым полком, ночью проспал, и в осаждённый город во тьме и во мгле непогоды прошло подкрепление под командою генерала Корфа, да ещё провезло с собою богатый обоз провианта.
И вот, обрадованный своей удачей, беспокойный Корф, едва дождавшись в стенах Оренбурга рассвета, вывел на вылазку гарнизон и, решительно двигаясь к Берде, разбил и обратил в бегство передовые заслоны пугачевцев.
Едва успел Салават услышать об этом, как со стороны Оренбурга снова послышалась пушечная пальба и по улице проскакал из крепости большой конный отряд.
— Государь, государь, сам государь! — раздались голоса кругом, но Салават не успел рассмотреть государя в лицо и заметил только малиновый верх заломленной набекрень шапки.
В волнении бросился Салават за его отрядом. Он считал, что на войне во время сражений все разом во что бы ни стало должны ринуться в бой, и опасался, что пропустит битву. Каждый удар пушки волновал его больше и больше и вселял в его сердце былую отвагу… Каково же было его удивление, когда за воротами Берды он увидел тот же стан, дымящиеся костры с котелками над ними и кучки людей, с пригорка следивших за ходом битвы у Оренбурга. Иные из них дожёвывали краюшки хлеба, иные — чистили воблу, другие, полностью отдавая внимание бою, громко бранились, выражая тем самым уверенность в скорой победе своих. Овчинников удержал Салавата.
Заняв позицию на пригорке, за лагерем, Салават вместе с Овчинниковым увидели вдалеке при свете утра белые дымки пушек и бегущих от Оренбурга солдат, показавшихся издали крошечными людишками… Впереди пехоты из Оренбурга скакал конный отряд, преследующий бегущих казаков. И вдруг всё изменилось: два конных отряда, вынырнув неожиданно из тумана, справа и слева ударили на оренбургскую кавалерию. Казачьи пушки грянули с двух сторон картечью по оренбургской пехоте… И те, кто бежал вперёд, вдруг повернули обратно к городу, а отступавшие до того казаки, оправившись, бросились их преследовать. Издалека всё это было похоже на ребячью забаву, если бы не сознание, что падающие фигурки людей не просто споткнулись, а ранены или убиты.
— Видал царя? — спросил Салавата какой-то татарин.
— А ты?
— Видал. Ух, смелый батыр!.. Как поскакал впереди всех!..
Приветственный клич, раздавшийся вокруг, прервал их разговор.
Царь с казаками ехал обратно в Берду, забив неприятеля назад в ворота Оренбурга… Казаки везли пленных.
Толпа безоружных повстанцев кинулась на поле битвы подбирать брошенные оренбуржцами ружья и сабли.
— Не подходите близко к стенам — картечью огреют! — предупреждали их.
Салават не успел подъехать, чтобы вблизи увидеть царя: толпа любопытных теснилась вокруг дороги, и он не мог протолкаться через толпу. Овчинникова он тоже потерял из виду.
Он возвратился в крепость в хвосте казачьих отрядов. Мимо него протащили несколько пленных.
После вылазки оренбуржцев Берда вдруг изменилась, приутихла. Смолкли песни по кабакам, замолчали неугомонные балалайки, больше не слышно было ни выкриков пляски, ни громкого хмельного смеха.
Казаки затаились, засели по домам, и самый вид домов казался в сгущавшихся сумерках тревожным и угрюмым.
Кучки бородачей сходились у ворот и крылец, с оглядкой о чём-то вполголоса совещались…
По перекрёсткам явились усиленные караулы.
Общая тревога передалась и Салавату.
Говорили, что в Берде и возле Берды стоит восемь тысяч войска, из них Салават привёл целую тысячу. Кого же, как не его, было встречать с почётом! Он ждал почёта и считал, что его заслужил. И вот царь не звал его, не хотел его видеть, с ним говорить…
Побродив одиноко по улицам крепости, Салават забился в избу, где его оставил Овчинников, ожидая, что вот он придёт наконец и позовёт к царю.
На улице поднялся сильный ветер, начался дождь.
Широко распахнув дверь, в избу ввалился мужик с топором в руках, в рыжем нагольном тулупе, в лаптях и без шапки.
— Где Овчинников? — громко и требовательно спросил он.
— Ушёл, — односложно сказал Салават.
Мужик подошёл к нему и дыхнул в лицо водочным перегаром. Салават с отвращением отшатнулся. Мужик не заметил этого.
— Слышь, киргизец, ты не казак. Скажи русскому человеку — какую измену казаки затеяли? — тихо спросил он.
— Измену? Не знаю измены… Пьяный ты… — презрительно сказал Салават. — Иди спать.
— И ты заодно с казаками! — воскликнул мужик. — Мы спать, а вы убегёте, и нас в полон заберут!
— Ей-богу, не знаю, — отозвался Салават.
— Врёшь! Знаешь!.. Бежать собрались от народа? Боярам нас выдать?! Думаешь, не знаю, что пушки к увозу готовят да лошадей овсом кормят!.. Мы все одно не пустим. С кольями встанем!..
Лапотник погрозил топором Салавату и вышел, захлопнув дверь.
По его уходе тотчас вошла хозяйка-казачка. Торопливо стала собирать по избе вещи, совать в высокий, обитый железом сундук.
— Куда собираешь? — спросил Салават, поняв, что лапотник в чём-то был прав и в крепости творится неладное.
— На кудыкину гору! — отозвалась казачка и вдруг, смутясь, пояснила: — Мать захворала. К матери еду… Сам знаешь — родная мать-то одна…
По её смущённому и торопливому бормотанию он понял, что женщина говорит неправду.
Салават вышел из дому. Ещё утром, томясь бездельем, он осмотрел снаружи «дворец», в котором жил царь, и даже одним глазком заглянул в окно. Он увидал золочёные стены горницы, развешанное по стене оружие, человека, который, низко склонясь к столу, что-то писал и поминутно чистил о длинные волосы кончин гусиного пера.
Караульный казак сурово окликнул любопытного зеваку, и Салават отошёл, благоговейно косясь на «дворец».
Заражённый общей тревогой, он теперь вдруг обиделся на караульного казака, отогнавшего его от царского дома: значит, царь то же, что и царица!.. К нему не придёшь, не скажешь… Значит, прав Бухаир, что русский всегда враг!.. Салават подумал — пойти к своему отряду, но что скажет он им?! Что его не пускают к царю? Что он не видал царя?
Ему было стыдно прийти так. «Зачем ты нас вёл сюда? — спросят его тептяри и башкиры. — Поверил бумаге? Тебя обманули, а ты обманул нас…»
Бросить все и уйти домой. Пусть дерутся себе царь и царица… Мулла тоже дерётся со старшей женой. Какое до этого дело соседям!
Салават остановил себя. Уйти просто, но уйти, не испытав, чего хочет царь, что он обещает башкирам, — это было бы непростительно… Салават знал, что отец писал о своих спорах с заводчиками царице. Он не получал ответа. «Далёк Питербурх, — говорил старшина. — Если бы сам поехал туда — добился бы, увидал царицу и все порешил!..» Но Юлай не решался ехать в такую даль… «А что же, — спросит он Салавата, — ты был рядом с царём, видел дворец и не добился?.. Когда ещё будет такой случай, что царь приедет из Питербурха сюда!..»
